Бессмертная любовь.

Глава 24

Эмме казалось, что она превратилась в жертву, положенную на алтарь темных сил.

Вампир переместился в темный коридор у тяжелой деревянной двери. Он отпер дверь и открыл ее, а потом толкнул ее внутрь с такой силой, что она упала на холодный каменный пол. Голова у нее кружилась после телепортации, и она осталась лежать там, куда упала, - рядом с длинным стрельчатым окном, уходившим вверх не меньше чем на двадцать футов. Стекло было похоже на темный обсидиан, а золотая инкрустация изящно переплеталась, составляя символы черной магии.

Вампир оставил ее одну, бросив единственное предупреждение:

- Не пытайся сбежать. Из этой комнаты перемещаться может только он.

А потом он ушел, снова заперев дверь.

Эмма содрогнулась, с трудом оторвав взгляд от окна, и, встав на колени, начала осматривать комнату. Это оказался кабинет, причем явно используемый: на письменном столе лежали бумаги - однако в нем было сыро и сильно пахло давно пролитой кровью.

Отчаянные вопли долетели к ней откуда-то из недр замка, и, вскочив, Эмма начала настороженно осматриваться. Что, к дьяволу, она наделала?

Но прежде чем ее успели захлестнуть сожаления, вернулись картины огня. Происходившее было настолько четким, словно она там присутствовала.

Пламя усиливалось, и легкие Лахлана заполнились огнем, и это заставило его реагировать даже сильнее, чем на сгоревшую кожу ног. Он не доставит им удовольствия слышать, как он рычит от боли. Ему предстоит умереть не в первый раз, и не во второй... кто знает, сколько раз он делал это за пятнадцать десятилетий, в которые он сгорал и снова возрождался к новому аду. Его ненависть была единственным, что помогало ему сохранить хоть какую-то часть разума, - и он отчаянно за нее цеплялся.

Он цеплялся за нее, когда пламя спадало. Он цеплялся за нее тогда, когда понял, что только одна нога не дает ему найти ее, и когда он заставил себя сломать кость, и потом, когда он... позволил зверю завладеть им, чтобы можно было...

Эмма опустила голову, давясь сухими спазмами. Лахлан цеплялся за свою ненависть, пока не нашел ее - ту, которую он ощутил наверху, ту, которая должна была его спасти...

А потом он сражался ради нее со своей ненавистью.

Эмма изумилась тому, что Лахлан ее не убил. Как ему удалось не поддаться смятению и ненависти, примешивавшимся к его потребности овладеть ею и найти забвение? Почему он не взял ее со зверской жестокостью, пока его кожа продолжала пылать?