Ветер с Ла-Манша

Смотровая площадка.

I lust for «after»

No disaster can touch

Touch us anymore

And more than ever, I hope to never fall,

Where «enough» is not the same it was before

Poets of the Fall «Carnival of Rust»

Зимой две тысячи первого Драко Малфой заново открыл для себя собственную жену. Вопрос интимной близости отпал на неопределенный срок, и это, избавив его от необходимости механически притворяться, принесло чувство облегчения. Малфой не испытывал к ней жалости — несмотря на болезненную худобу, — но безмерное уважение. Все чаще, входя по утрам в ее спальню, Драко улыбался обоим — сыну и жене. Маленький Доминик оказался тихим и беспроблемным ребенком: до утра мирно спал, почти не вынуждая мать вскакивать среди ночи, будто понимая, что ее хорошо бы поберечь. Когда просыпался — таращил глазенки, стараясь заглянуть куда-то назад, за пределы пока еще небольшого обзора; разглядывал свои крохотные ручки, совершенно их не пугаясь. И — улыбался, постоянно, во весь беззубый рот, удивляя всех вокруг. «Солнечный ребенок», называла его Нарцисса, вспоминая беспокойного Драко: тот почти беспрерывно проплакал весь первый год своей жизни, вымотав мать до предела. Смешно, но Малфою действительно казалось, что в бывшей супружеской спальне теперь прибавилось света. Сынишка словно излучал его: белая кожа, светлый льняной пух на голове, светло-голубые глаза и, конечно, неподражаемая улыбка. У Драко что-то сладко сжималось внутри всякий раз, когда он смотрел в личико сына — Малфою хотелось плакать и петь одновременно, отчего он чувствовал себя дураком, но это не волновало.

Он проводил долгие часы рядом с женой: когда Доминик бодрствовал, оба были поглощены его гримасами, звуками и движениями; когда засыпал — вполголоса вели долгие разговоры. Странно, но за минувшие полтора года они ни разу так не говорили — свободно, без звенящего напряжения и провисающих пауз, натужно ища темы. Они рассказывали друг другу о собственном детстве — том, что проходило за пределами их летних встреч; о том, что казалось неинтересным им тогдашним и обрело трогательное значение сейчас — когда в кроватке рядом посапывало новое детство. Драко с интересом и удивлением отмечал, что Доминик умеет заразительно смеяться, знает много неожиданных вещей; она выглядела такой... свободной. Рождение сына изгнало из ее глаз болезненный страх потери — будто злая фея, приворожившая Доминик к Драко много лет назад, сняла наложенные чары и отпустила ее на свободу. С такой Доминик Малфою было непривычно легко и даже интересно. И боль собственной утраты — выгрызающая ему сердце, ставшая его частью, — словно отступила в тень. Драко не обольщался: его боль пристально следила за ним, обещая вернуться, когда ее не будут ждать, но принял передышку с благодарностью. Счастливые дни летят так быстро, а Малфой так привык к ударам, что подспудно страшился неминуемой расплаты — за эти короткие светлые дни... Но пока судьба улыбалась, он ловил ее неверные лучи, и они согревали сердце.