Ветер с Ла-Манша

Легилименция.

Time keeps on slipping away and we haven't learned

So in the end now what have we gained?

Sanctus Espiritus, redeem us from our solemn hour

Sanctus Espiritus, insanity is all around us

Within Temptation «Our Solemn Hour»

Но сердце твое сжигает рассвет,

Тебя уже нет, меня уже нет,

Меня с тобой нет.

Но сердце мое, сгорая, молчит:

Что было — прошло, уже не болит,

Совсем не болит...

Света «Прерванная жизнь»

Это было чудесно. Встречный ветер бил в лицо и трепал волосы, от него захватывало дух. Отбросив смущение, Доминик смеялась в голос и понукала Азраэля, но чуткое животное, угадав неопытную наездницу, шло ровно и аккуратно, не переходя на галоп. Впрочем, Доминик это ничуть не расстраивало.

Она едва заметила вспышку, сверкнувшую на периферии зрения, и уж точно не успела связать одно с другим, когда Азраэль вдруг сбился с шага, громко заржал и круто взвился на дыбы. Доминик взвизгнула и судорожно схватилась за гриву, теряя здравую мысль не выпускать из рук повод. Азраэль страшно захрапел, еще раз встал на дыбы и резко пустился в галоп. От животного ужаса, объявшего все ее существо, у Доминик пропал голос, и она лишь беспомощно открывала рот, захлебываясь воздухом. Ветер швырял волосы ей в лицо, и она ничего не видела, кроме мелькания мутных пятен вокруг. Конь несся все быстрее, совершенно не реагируя на ее отчаянные попытки удержаться, и она почти выскользнула из седла. Седельная лука больно впилась в живот, так что потемнело в глазах, но неожиданно ясно Доминик осознала: впереди — овражек. Небольшой и неглубокий, но Драко не успел научить ее прыгать...

Их встречи как-то незаметно успели стать частыми, а разговоры — интересными, глубокими и невозможно, рвано, на грани шизофрении — разными. Однажды Рон рассказал ей о диком магловском обычае хоронить своих усопших на третий день. Пэнси уже не помнила, к чему это пришлось, но его отец был настоящим кладезем познаний о мире маглов, и Рон кое-что запоминал...

И сейчас, стоя на холодном, беспокойном ветру, в окружении скорбно шуршащей толпы — почти беспросветно черной, — Пэнси представляла, как Доминик лежит в одной из роскошных комнат шато или в палате «Сен-Низье» — сутки, другие, третьи, — такая хрупкая, бледная, маленькая... и безвозвратно, непоправимо мертвая. Пэнси передернуло, и она проглотила вновь подступившие слезы. Со вчерашнего дня, когда они с Блейзом стремительно аппарировали вслед за Драко, прошла, казалось, целая вечность. Все эти люди, начавшие прибывать еще до рассвета... оцепеневшие, словно ударенные Фризом, де Шантали... плачущая Нарцисса. И Драко — бледный как стена, с горящими глазами и лихорадочной жаждой действий.