24 июля, 1942 год
г. Ростов-на-Дону
Таня с презрением смотрела на проезжающие мимо нее машины, везущие в себе сотни, тысячи эсэсовцев. Ростов был оккупирован.
Таня должна была эвакуироваться вместе со всеми пару дней назад, но не успела. Все, кого она знала, успели уехать, а она нет. Она осталась в городе вместе с матерью. «Может, — думала она, — это и к лучшему. А вдруг Коля письмо пришлет, а меня не будет?»
Коля — ее старший брат, ушедший к партизанам. Она не видела его уже месяц, но знала, что с ним все в порядке. Это не первый раз — в 41 году Коля уже уходил к партизанам. И тогда она не видела его всего два месяца. Но тогда он вернулся к ней живой и невредимый, как и обещал. «И в этот раз вернется», — твердила она себе.
Коля заменял ей отца. До войны отец постоянно пропадал на работе — завод полностью забирал его у семьи. Сейчас его забрал фронт. За прошедший год она получила от отца лишь три письма. «Все в порядке. Не обещаю скоро вернуться. Позаботься о матери» — письма были почти одного и того же содержания. Менялись лишь места их отправки. «Хотя бы живой, и то радует», — вздыхала мать, читая письма.
Таня, поняв, что руки наконец отдохнули, взяла чемоданы и продолжила идти, недобро посматривая на немцев. Она должна была уехать пару дней назад вместе со всеми, но ее попросила остаться на денек ее подруга — Лиза Булавина. Она хотела, чтобы Таня проследила за тем, как из их квартиры увезут мебель. Увезти должны были на следующее утро, когда семья Булавиных уже должна уехать. И Таня по доброте душевной согласилась. Грузчики не приехали, мебель никто не вывез, а Таня не успела на свой поезд.
Вчера они с матерью снова попытались эвакуироваться из Ростова на последнем поезде. Но сначала их чуть не затоптали на вокзале, украли одну из материных сумок, а потом попросту не пустили к вагону, так что пришлось ночевать на вокзале. Как потом оказалось, вокзал захвачен немцами. Да и не только вокзал, а весь Ростов.
Мать, раздосадованная тем, что они не успели на поезд, проклиная Лизу Булавину с ее мебелью, вернулась домой, а Таня, решив погулять по городу, свернула на Энгельса.
И вот сейчас она шла возле здания университета, смотря на проезжающие мимо нее машины. Чемоданы с книгами, которые ей дали в университетской библиотеке, нещадно оттягивали ей руки вниз и резали ладони. Хотелось бросить их прямо тут, на тротуаре. Но она не могла этого сделать. Ей нужно было вернуться домой. «Ничего, — думала она, — сейчас будет дом Лизаветы, а почти рядом мой. Тут же идти — всего ничего».
Уже возле прохода во двор дома, где жила Булавина, Таня снова остановилась передохнуть. В этот же момент рядом с ней остановился черный Хорьх с опущенными стеклами. Его пассажир, красивый блондин в форме, сидящий на задним сидении, повернул голову в сторону девушки, снял солнцезащитные очки и подмигнул ей. От неожиданности Таня выронила один из чемоданов. Немец рассмеялся и быстро что-то заговорил на своем языке. Таня, которая в школе учила немецкий, из всей его речи разобрала лишь слово «красавица». Стараясь не обращать внимания на продолжавшего что-то говорить блондина, она ловко подняла чемодан и юркнула во двор.
Таня, спрятавшись за аркой, ждала, когда уедет тот самый Хорьх с сидящим внутри него блондином. Прождав минуты три, она снова вернулась на улицу. «Ну, теперь эти немцы повсюду, — думала она. — Так что не вечно же мне прятаться».
Девушку немного смутило то, что тот блондин засмеялся. Да и вообще, все те немцы, которых она сегодня видела... Не такими она представляла себе их. В ее воображении они были кусками камня, лишенные всяких эмоций и чувств. Но все это лишь до сегодняшнего утра. Ведь она впервые увидела их вживую. И они никак не были похожи на то, как она их воображала. Они смеялись, разговаривали. Они были как самые обычные люди. Хотя, почему «как»? Они и были самыми обычными людьми. Только носили они другую форму.
Наконец придя домой, Таня оставила чемоданы у двери и устало прислонилась к стене. Ей казалось, что она прошла не около километра, а, как минимум, десять. Сейчас ей хотелось просто лечь поспать.
Пройдя в коридор, она остановилась на пару секунд. Собственная квартира показалась ей какой-то чужой, мертвой. Из-за открытой двери, ведущей в одну из двух комнат, выглядывал полупустой шкаф. Рядом на полу стоял хрусталь, который Таня с мамой очень хотели, но не смогли перевезти — он был слишком тяжелой ношей. Фикус одиноко стоял на подоконнике, уныло повесив листья. Таня, вздохнув, протерла ладонями глаза и прошла в кухню.
Опустившись на стул, она положила руки на стол. Мать молча стояла у плиты. Нет, она ничего не готовила. Таня уже знала ее эту привычку — когда она о чем-то серьезно задумывалась, то стояла у плиты и, сложив руки на груди, смотрела куда-то сквозь окно. И Таня знала, о чем сейчас она думает. Как жить? Немцы оккупировали город. Что будет? Будет ли эта оккупация такой же короткой, как и первая? Что ждет Ростов?
— Таня, — неожиданно тихо произнесла ее мама, — Лиза умерла.
Девушка посмотрела на мать. Та, так и не поворачиваясь к ней лицом, продолжила говорить:
— Тот эшелон, в котором они ушли... Их подожгли возле Батайска. Все было зря... Мы могли бы успеть на поезд, если бы не мебель...
Женщина еще что-то тихо говорила, но Таня ее не слушала. Она встала из-за стола, медленно прошла в коридор и, взяв связку ключей, вышла из квартиры.
Внутри Тани будто что-то оборвалось. Раз — и нету. «Лиза умерла» — эти слова постоянно звучали в ее голове, набатом стуча по вискам. Была подруга — и нету. А ведь она всего два или три дня назад просила ее проследить за тем, как увезут их мебель. Была семья Булавиных — и нету.
Таня знала Лизу с самого первого класса. Лизочка была очень добрым человечком. Она всегда помогала Тане, если той требовалась помощь. Она часто приглашала ее к себе в гости. Они всегда гуляли вместе. Они все десять лет в школе сидели вместе за одной партой. Они окончили одно и то же училище. А теперь Лизы нет...
Таня, все еще пытаясь переварить то, что сказала ей мама пару минут назад, и не заметила, как дошла до небольшого зданьица с большими окнами на первом этаже. Между массивной дверью и окном висела неприметная табличка, на которой некогда было написано название заведения, но, к сожалению, стерлось. Таня, грустно улыбнувшись, достала ключи и стала отпирать дверь.
Это был старый бар, в котором Таня работала уже два года официанткой. Баром заведовал Машков Виктор Петрович, который, отдав Тане запасные ключи, успел эвакуироваться из города почти три недели назад. Все остальные, кто работал в баре, тоже успели сбежать. Осталась только Таня, которая не могла вот просто так взять и бросить бар. Он стал ей таким родным, таким уютным по-домашнему. Не по-человечески бы получилось, если бы Таня ушла.
Таня, пройдя внутрь зала, даже и не обратила бы внимания на то, как закрылась дверь, если бы не звякнул колокольчик. Девушка, проходя за стойку бара, улыбнулась. Какой же это привычный звук для нее этот колокольчик. Такой родной... Два года она слышит этот звук. Два года... Виктор Петрович и остальные стали для нее самой настоящей семьей. А теперь осталась только она.
Бессильно опустившись за вытертую стойку бара, она сложила руки перед собой и зарыдала. Виктор Петрович уехал, все остальные тоже, Лиза умерла... Тане казалось, что она осталась одна-одинешенька в этом мире. Что нет больше никого, кому она была бы нужна, кто мог ее защитить, кто мог бы с ней просто по-дружески поговорить. Осталась только семья, да и то... Отец пропадает на фронте, брат где-то с партизанами. А ее жених, Гришанчиков Олег, с которым они так и не успели сходить в загс, умер. Его расстреляли немцы еще при первой оккупации Ростова.
«Одна, совсем одна, — с горечью думала Таня, продолжая плакать. — Как там у Лермонтова? И скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды...»
Тихо звякнул дверной колокольчик, зашуршали по полу шаги. Таня, утирая лицо ладонями и шмыгая носом, пыталась рассмотреть вошедшего.
— Простите, мы не работаем, — произнесла она, пугаясь своего же охрипшего после слез голоса.
Незнакомец остановился в тени, так что Тане трудно было увидеть его.
— Вы не поняли? Мы не работаем, — повторила она.
— Я не понимаю по-русски, — сказал незнакомец на немецком и после этого сделал шаг навстречу Тане, выходя на свет.
Девушка сразу же его узнала. Это был тот самый блондин из Хорьха, которого она видела утром. «Что он тут делает? — думала она, смотря на его военную форму. — Что ему надо?»
— Мы не работаем, — повторила Таня, только уже на немецком. «Хоть не зря в школе учила», — подумала она.
— Почему ты плакала? — спросил мужчина, подходя к стойке бара.
Таня молча смотрела на него. Высокий голубоглазый блондин, да еще с шикарной улыбкой в придачу. «Ну настоящий ариец», — мысленно усмехнулась она.
— Вам-то какая разница? — девушка отвернулась. — Уходите. Я же сказала, мы не работаем.
— И все же, — он подошел еще ближе и остановился, опираясь о стойку бара. Таня сделала пару шагов, скрываясь от него в темноте. — Ну куда ты убегаешь? Хватит прятаться в тени. Ну же, иди сюда. Ты...
— Уходите, — прошептала она. — Оставьте меня одну.
Немец удивленно хмыкнул, но отошел от стойки и направился к выходу. Таня, облегченно вздохнув, уже готовилась услышать тихий звон колокольчика над дверью. Но внезапно раздался звук перебираемых клавиш стоящего в углу, рядом с окном, фортепьяно. Таня, обернувшись, посмотрела на блондина, который, играя, поглядывал на нее и явно не собирался уходить, возмущенно вздернула плечиками и ушла в служебное помещение.
Спрятавшись за стеной, Таня обиженно скрестила руки на груди. Ее бесило то, что блондин никак не хотел уходить. «Кажется, — пронеслась мысль у нее в голове, — это уже было. Ты сегодня утром точно так же пряталась от него».
— Выходи, — смеялся из зала он, продолжая наигрывать Моцарта. — Я никуда не уйду.
Таня знала, что попросту глупо себя ведет, прячась от него за стенкой. Но не будет ли еще глупее, с ее стороны, выйти к нему? «Придется, — думала она, закусив губу, — придется выйти. Это глупо. Я веду себя как маленькая обиженная девчонка. Ему здесь не место, он должен уйти. Хотя... Я не смогу его выгнать. Теперь они — хозяева города. Так что...»
Таня несмело вышла из служебного помещения и медленно подошла к фортепиано. Немец, все еще играющий, посмотрел на нее и весело улыбнулся.
«Какие у него глаза, — отметила про себя девушка. — Большие, ясные, светло-голубые и холодные. Как два кусочка льда».
— О-о-о, — протянул немец, бросая игру и поднимая руки вверх, — я капитулирую перед твоей красотой, фройляйн! Со мной такое впервые, но я хочу тебе сдаться!
Таня грустно улыбнулась. Кажется, он только что пошутил, но ей не было ни весело, ни смешно.
— Пожалуйста, — устало произнесла она, — уходите. Мы, правда, сейчас не работаем.
Блондин послушно встал и, проходя к входной двери, спросил:
— Что, одна осталась? Ладно, можешь не говорить, вижу, что одна.
— Поэтому вы придете со своими дружками разграблять меня? — ответила вопросом на вопрос Таня, не подумав. Произнеся эти слова, она поняла, что зря это сделала. «Думай, а потом говори, — твердила она себе, ожидая ответа немца. — Теперь он здесь хозяин».
— Ну, мы же не изверги, чтобы грабить такое уютное заведение такой прекрасной фройляйн, — остановившись у двери, он ответил, мягко улыбаясь.
Таня была удивлена, услышав такое. Она боялась, что после ее вопроса на ее могут наорать или даже ударить, но чтоб такое... Страх девушки сразу же пропал. Она перестала бояться немца, осмелела.
— Ты же обслужишь нас, если я завтра приду с друзьями? — немец взялся за дверную ручку.
— Э... Может быть, — уклончиво ответила девушка. Ей хотелось, чтобы он сейчас же ушел. Чтобы он не задавал никаких вопросов и просто ушел.
— Что ж, — над дверью звякнул колокольчик, — до завтра?
Таня неопределенно кивнула, поспешно закрывая дверь на ключ. Тут же Тане услышала, как этот блондин начал насвистывать какую-то мелодию, отходя от бара.
«Почему он такой добрый? — думала она, идя к стойке. — Я не испугалась его... Почему? Наверное, потому что он играл на фортепиано. Я подумала, что злой человек не может так хорошо играть. А почему я так подумала? Но ведь так оно и оказалось... Хотя, я не могу сейчас делать никаких выводов. Вот завтра он придет... Стоп! Почему я жду его прихода? Он ведь... захватчик. Таня, очнись! Пусть у него тысячу раз тонкая душевная организация, пусть!.. Но ты должна не забывать о том, кто он».
Взяв на кухне тряпку и смочив ее под краном, девушка пошла протирать стойку. Та хоть и была абсолютно чистой, но Тане просто надо было чем-то себе занять, чтобы отвлечься от мыслей, атаковавших ее. Мысли о погибшей Лизе, об этом немце — все не давало ей покоя. Ей необходимо было уйти, спрятаться от всех этих проблем, просто побыть одной. Домой она решила сегодня не возвращаться — переночует здесь, в баре.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Штурмуя небеса
أدب تاريخيСамые обыкновенные дни оставляют в нашей душе как приятные воспоминания о каких-то событиях, так и гниющие шрамы. С тех пор прошло так много дней, недель, месяцев. Причем, самых обыкновенных. Пять лет назад все закончилось именно здесь, именно на эт...