Золотой храм. Мисима Юкио.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

     Вообще-то  первый  шаг  на  пути  к  достижению  цели я уже  сделал. На
следующий же день после визита  на Пятую  улицу  я выдернул  из заколоченной
северной двери Золотого Храма два гвоздя.
     В первом ярусе Кинкакудзи, Гроте  Прибоя, имелось Два входа - восточный
и западный. Обе эти двери были двустворчатыми. По вечерам старик экскурсовод
запирал  западную  изнутри на задвижку, а восточную снаружи на замок. Однако
мне было  известно, что  в Храм  можно проникнуть и без  ключа.  С  северной
стороны,  сразу  за макетом Храма, находилась  еще  одна дверь,  которой уже
много лет никто не пользовался. Она вся рассохлась, и  вытащить те шесть или
семь гвоздей,  которыми  она  была приколочена  к косяку, ничего  не стоило.
Гвозди  так расшатались,  что  легко  вынимались голыми пальцами, -  вот я и
вытащил два на пробу. Свою добычу я  завернул в бумажку и спрятал поглубже в
ящик стола. Прошло несколько дней. Никто не обратил внимания на исчезновение
из  заколоченной двери пары гвоздей. Вечером  двадцать восьмого  я незаметно
вставил их на место.
     В тот день, когда я увидел коленопреклоненного Учителя и  решил всецело
положиться  только на  свои  собственные силы,  я  отправился в  аптеку, что
находилась  неподалеку от  полицейского участка  Нисидзин, и  купил мышьяку.
Сначала  аптекарь  подал мне  маленький  пузырек таблеток на тридцать, но  я
попросил побольше и за сто иен купил бутылочку со ста таблетками. В соседней
скобяной лавке я приобрел за девяносто иен складной нож в футляре.
     Я немного походил перед ярко освещенными окнами полицейского участка. В
дверь торопливо вошел инспектор,  на нем  была рубашка с открытым воротом, в
руке - портфель. Никто не обращал на меня внимания. Никто не обращал на меня
внимания все двадцать  лет  моей  жизни, так что  ничего странного в этом не
было.  Моя  персона еще  не представляла  никакой важности.  Я  был одним из
миллионов и  десятков миллионов людей, которые тихо существуют  себе в нашей
Японии, ни  у  кого не вызывая ни малейшего интереса. Обществу нет  дела  до
того,  жив такой человек или умер, но в  самом  факте его существования есть
что-то успокаивающее. Вот и инспектор был настолько спокоен на мой счет, что
прошел  мимо, даже не взглянув в мою сторону. Красный  свет  фонаря  освещал
надпись "Полицейский участок Нисидзин".  Один из иероглифов  выпал, и вместо
него зияло пустое место..
     На обратном пути в храм я  думал о  своих  покупках, они будоражили мне
душу.
     Хотя нож и яд я купил на случай, если надо будет себя убить, настроение
было приподнятое, словно я только  что женился и теперь обзаводился домашним
скарбом  для новой,  семейной  жизни. Вернувшись  в  келью,  я  все  не  мог
насмотреться на свои сокровища. Я вынул нож из футляра и лизнул  лезвие. Оно
затуманилось, а  язык ощутил  холод  металла и  странный, слегка сладковатый
привкус. Сладость шла откуда-то из сердцевины тонкой полоски стали, из самой
ее сути. Отчетливость формы, синий  блеск металла, похожий на  гладь моря...
Еще  долго  ощущал я  на  кончике  языка  чистую сладость  стали. Постепенно
ощущение ослабло. Я с вожделением стал думать о  том дне, когда все мое тело
допьяна изопьет этой манящей сладости. Небо смерти  представлялось мне таким
же ясным, как и небо жизни. Мрачные  мысли унеслись куда-то прочь. В мире не
было места страданию.
     Вскоре  после  войны  в  Золотом  Храме  установили  новейшую  пожарную
сигнализацию.  Стоило  воздуху  нагреться до определенной  температуры, и  в
канцелярии храма  Рокуондзи тут  же срабатывал аварийный сигнал. Вечером  29
июня экскурсовод сообщил, что сигнализация не работает. Я случайно  зашел на
кухню и услышал, как  старик  рассказывает о  поломке отцу эконому. Я решил,
что это знак, ниспосланный мне небом.
     На следующее утро отец эконом позвонил на завод-изготовитель и попросил
отремонтировать систему. Простодушный экскурсовод сам мне об этом рассказал.
Я прикусил губу. Оказывается, минувшей ночью мне был дан редчайший шанс, а я
его упустил!
     Вечером  пришел  рабочий.  Все  обитатели  храма  окружили   его   и  с
любопытством наблюдали,  как  он  возится  с  сигнализацией.  Однако  ремонт
затянулся. Рабочий не столько чинил, сколько качал головой и Цокал языком, и
постепенно зрители стали расходиться. Ушел и я. Теперь мне оставалось только
ждать  пробного аварийного  звонка, который  разнесется  по всей  территории
храма, извещая  о завершении ремонта и  крушении всех моих надежд... Я ждал.
Храм  окутали  мягкие сумерки,  рабочий зажег  фонарь. Сигнала  все не было.
Наконец ремонтник прекратил работу и ушел, сказав, что закончит завтра.
     Однако  назавтра,   первого  июля,  он  так  и  не   появился.  Особого
беспокойства в храме это не вызвало - куда, в конце концов, было торопиться?