К. прибыл поздно вечером. Деревня тонула в глубоком снегу. Замковой горы не было видно. Туман и тьма закрывали ее, и огромный Замок не давал о себе знать ни малейшим проблеском света. Долго стоял К. на деревянном мосту, который вел с проезжей дороги в Деревню, и смотрел в кажущуюся пустоту. Потом он отправился искать ночлег. На постоялом дворе еще не спали, и хотя комнат хозяин не сдавал, он так растерялся и смутился приходом позднего гостя, что разрешил К. взять соломенный тюфяк и лечь в общей комнате. К. охотно согласился. Несколько крестьян еще допивали пиво, но К. ни с кем не захотел разговаривать, сам стащил тюфяк с чердака и улегся у печки. Было очень тепло, крестьяне не шумели, и, окинув их еще раз усталым взглядом, К. заснул. Но вскоре его разбудили. Молодой человек с лицом актера -- узкие глаза, густые брови -- стоял над ним рядом с хозяином. Крестьяне еще не разошлись, некоторые из них повернули стулья так, чтобы лучше видеть и слышать. Молодой человек очень вежливо попросил прощения за то, что разбудил К., представился -- сын кастеляна Замка -- и затем сказал: "Эта Деревня принадлежит Замку, и тот, кто здесь живет или ночует, фактически живет и ночует в Замке. А без разрешения графа это никому не дозволяется. У вас такого разрешения нет, по крайней мере вы его не предъявили". К. привстал, пригладил волосы, взглянул на этих людей снизу вверх и сказал: "В какую это Деревню я попал? Разве здесь есть Замок?" "Разумеется, -- медленно проговорил молодой человек, а некоторые окружающие поглядели на К. и покачали головами. -- Здесь находится Замок графа Вествеста". "Значит, надо получить разрешение на ночевку?" -- переспросил К., словно желая убедиться, что ему эти слова не приснились. "Разрешение надо получить обязательно, -- ответил ему молодой человек и с явной насмешкой над К., разведя руками, спросил хозяина и посетителей: -- Разве можно без разрешения?" "Что же, придется мне достать разрешение", -- сказал К., зевнув и откинув одеяло, словно собирался встать. "У кого же?" -- спросил молодой человек. "У господина графа, -- сказал К., -- что же еще остается делать?" "Сейчас, в полночь, брать разрешение у господина графа?" -- воскликнул молодой человек, отступая на шаг. "А разве нельзя? -- равнодушно спросил К. -- Зачем же тогда вы меня разбудили?" Но тут молодой человек совсем вышел из себя. "Привыкли бродяжничать? -- крикнул он. -- Я требую уважения к графским служащим. А разбудил я вас, чтобы вам сообщить, что вы должны немедленно покинуть владения графа". "Но довольно ломать комедию, -- нарочито тихим голосом сказал К., ложась и натягивая на себя одеяло. -- Вы слишком много себе позволяете, молодой человек, и завтра мы еще поговорим о вашем поведении. И хозяин, и все эти господа могут все подтвердить, если вообще понадобится подтверждение. А я только могу вам доложить, что я тот землемер, которого граф вызвал к себе. Мои помощники со всеми приборами подъедут завтра. А мне захотелось пройтись по снегу, но, к сожалению, я несколько раз сбивался с дороги и потому попал сюда так поздно. Я знал и сам, без ваших наставлений, что сейчас не время являться в Замок. Оттого я и удовольствовался этим ночлегом, который вы, мягко выражаясь, нарушили так невежливо. На этом мои объяснения кончены. Спокойной ночи, господа!" И К. повернулся к печке. "Землемер?" -- услышал он чей-то робкий вопрос за спиной, потом настала тишина. Но молодой человек тут же овладел собой и сказал хозяину голосом достаточно сдержанным, чтобы подчеркнуть уважение к засыпающему К., но все же достаточно громким, чтобы тот услыхал: "Я справлюсь по телефону". Значит, на этом постоялом дворе есть даже телефон? Превосходно устроились. Хотя кое-что и удивляло К., он, в общем, принял все как должное. Выяснилось, что телефон висел прямо над его головой, но спросонья он его не заметил. И если молодой человек станет звонить, то, как он ни старайся, сон К. обязательно будет нарушен, разве что К. не позволит ему звонить. Однако К. решил не мешать ему. Но тогда не было смысла притворяться спящим, и К. снова повернулся на спину. Он увидел, что крестьяне робко сбились в кучку и переговариваются; видно, приезд землемера -- дело немаловажное. Двери кухни распахнулись, весь дверной проем заняла мощная фигура хозяйки, и хозяин, подойдя к ней на цыпочках, стал что-то объяснять. И тут начался телефонный разговор. Сам кастелян спал, но помощник кастеляна, вернее, один из его помощников, господин Фриц, оказался на месте. Молодой человек, назвавший себя Шварцером, рассказал, что он обнаружил некоего К., человека лет тридцати, весьма плохо одетого, который преспокойно спал на соломенном тюфяке, положив под голову вместо подушки рюкзак, а рядом с собой -- суковатую палку. Конечно, это вызвало подозрение, и так как хозяин явно пренебрег своими обязанностями, то он, Шварцер, счел своим долгом вникнуть в его дело как следует, но К. весьма неприязненно отнесся к тому, что его разбудили, допросили и пригрозили выгнать из владений графа, хотя, может быть, рассердился он по праву, так как утверждает, что он землемер, которого вызвал сам граф. Разумеется, необходимо, хотя бы для соблюдения формальностей, проверить это заявление, поэтому Шварцер просит господина Фрица справиться в Центральной канцелярии, действительно ли там ожидают землемера, и немедленно сообщить результат по телефону. Стало совсем тихо; Фриц наводил справки, а тут ждали ответа. К. лежал неподвижно, он даже не повернулся и, не проявляя никакого интереса, уставился в одну точку. Недоброжелательный и вместе с тем осторожный доклад Шварцера говорил о некоторой дипломатической подготовке, которую в Замке, очевидно, проходят даже самые незначительные люди, вроде Шварцера. Да и работали там, как видно, на совесть, раз Централь-пая канцелярия была открыта и ночью. И справки выдавали, как видно, сразу: Фриц позвонил тут же. Ответ был, как видно, весьма короткий, и Шварцер злобно бросил трубку. "Как я и говорил! -- закричал он. -- Никакой он не землемер, просто гнусный враль и бродяга, а может, и похуже". В первую минуту К. подумал, что все -- и крестьяне, и Шварцер, и хозяин с хозяйкой -- бросятся на него. Он нырнул под одеяло -- хотя бы укрыться от первого наскока. Но тут снова зазвонил телефон, как показалось К., особенно громко. Он осторожно высунул голову. И хотя казалось маловероятным, что звонок касается К., но все остановились, а Шварцер подошел к аппарату. Он выслушал длинное объяснение и тихо проговорил: "Значит, ошибка? Мне очень неприятно. Как, звонил сам начальник Канцелярии? Странно, странно. Что же мне сказать господину землемеру?" К. насторожился. Значит, Замок утвердил за ним звание землемера. С одной стороны, это было ему невыгодно, так как означало, что в Замке о нем знают все что надо и, учитывая соотношение сил, шутя принимают вызов к борьбе. Но с другой стороны, в этом была и своя выгода: по его мнению, это доказывало, что его недооценивают и, следовательно, он будет пользоваться большей свободой, чем предполагал. А если они считают, что этим своим безусловно высокомерным признанием его звания они смогут держать его в постоянном страхе, то тут они ошибаются: ему стало немного жутко, вот и все. К. отмахнулся от Шварцера, когда тот робко попытался подойти к нему, отказался, несмотря на уговоры, перейти в комнату хозяев, только принял из рук хозяина стакан питья, а от хозяйки -- таз для умывания и мыло с полотенцем; ему даже не пришлось просить очистить зал, так как все уже теснились у выхода, отворачиваясь от К., чтобы он утром никого не узнал. Лампу погасили, и наконец его оставили в покое. Он уснул глубоким сном и, хотя его раза два будили шмыгавшие мимо крысы, проспал до самого утра. После завтрака -- и еду, и пребывание К. в гостинице должен был, по словам хозяина, оплатить Замок -- К. собрался идти в Деревню. Но так как хозяин, с которым он, памятуя его вчерашнее поведение, говорил только по необходимости, все время молча, с умоляющим видом, вертелся около него, К. сжалился над ним и разрешил ему присесть рядом. "С графом я еще незнаком, -- сказал он, -- говорят, он за хорошую работу хорошо и платит, верно? Когда уедешь, как я, далеко от семьи, хочется привезти домой побольше". "Об этом пусть господин не беспокоится, на плохую оплату здесь еще никто не жаловался". "Да я и не робкого десятка, -- сказал К., -- могу настоять на своем и перед графом, но, конечно, куда лучше поладить миром с этим господином". Хозяин примостился напротив К. на самом краешке подоконника -- усесться поудобнее он не решался -- и не сводил с К. больших карих испуганных глаз. И хотя перед этим он сам все время ходил около К., но теперь, как видно, ему не терпелось сбежать. Боялся он, что ли, расспросов про графа? Или боялся, что "господин", которого он видел в К., -- человек ненадежный? К. решил его отвлечь. Взглянув на часы, он сказал: "Скоро подъедут и мои помощники, сможешь ли ты пристроить их тут?" "Конечно, сударь, но разве они не будут жить вместе с тобой в Замке?" Неужели он так легко и охотно отказывается от постояльцев, и от К. в особенности, считая, что тот непременно будет жить в Замке? "Это не обязательно, -- сказал К., -- сначала надо узнать, какую мне дадут работу. Если, к примеру, придется работать тут, внизу, то и жить внизу будет удобнее. К тому же я боюсь, что жизнь в Замке окажется не по мне. Хочу всегда чувствовать себя свободно". "Не знаешь ты Замка", -- тихо сказал хозяин. "Конечно, -- сказал К., -- заранее судить не стоит. О Замке я покамест знаю только то, что там умеют подобрать для себя хороших землемеров. Но, возможно, там есть и другие преимущества". И К. встал, чтобы освободить от своего присутствия хозяина, беспокойно кусавшего губы. Не так-то легко было завоевать доверие этого человека. Выходя, К. обратил внимание на темный портрет в темной раме, висевший на стене. Он заметил его и раньше, со своего тюфяка, но издали не разглядел как следует и подумал, что картина была вынута из рамы и осталась только черная доска. Но теперь он увидел, что это был портрет, поясной портрет мужчины лет пятидесяти. Его голова была опущена так низко, что глаз почти не было видно и четко выделялся только высокий выпуклый лоб да крупный крючковатый нос. Широкая борода, прижатая наклоном головы, резко выдавалась вперед. Левая рука была запущена в густые волосы, но поднять голову кверху никак не могла. "Кто такой? -- спросил К. -- Граф?" "Нет, -- сказал хозяин, -- это кастелян". "Красивый у них в Замке кастелян, сразу видно, -- сказал К., -- жаль только, что сын у него неудачный". "Нет, -- сказал хозяин, притянул к себе К. и зашептал ему в ухо: -- Шварцер вчера наговорил лишнего, его отец всего лишь помощник кастеляна, да и то из самых низших". К. показалось, что в эту минуту хозяин стал похож на ребенка. "Каков негодяй!" -- засмеялся К., но хозяину было, очевидно, не до смеха. "Его отец тоже человек могущественный!" -- сказал он. "Брось! -- сказал К. -- Ты всех считаешь могущественными. Наверно, и меня тоже?" "Тебя? -- сказал тот робко, но решительно. -- Нет, тебя я могущественным не считаю". "Однако ты неплохо все подмечаешь, -- сказал К. -- Откровенно говоря, никакого могущества у меня действительно нет. Должно быть, оттого я не меньше тебя уважаю всякую власть, только я не так откровенен, как ты, и не всегда желаю в этом сознаваться". И К. слегка похлопал хозяина по щеке -- хотелось и утешить его, и снискать больше доверия к себе. Тот смущенно улыбнулся. Он и вправду был похож на мальчишку -- лицо мягкое, почти безбородое. И как это ему досталась такая толстая, немолодая жена -- через оконце в стене было видно, как она, широко расставив локти, хозяйничает на кухне. Но К. не хотел сейчас расспрашивать хозяина, боясь прогнать эту улыбку, вызванную с таким трудом. Он только кивком попросил открыть ему двери и вышел в погожее зимнее утро. Теперь весь Замок ясно вырисовывался в прозрачном воздухе, и от тонкого снежного покрова, целиком одевавшего его, все формы и линии выступали еще отчетливее. Вообще же там, на горе, снега как будто было меньше, чем тут, в Деревне, где К. пробирался с не меньшим трудом, чем вчера по дороге. Тут снег подступал к самым окнам избушек, навстречу тяжело нависали с низких крыш сугробы, а там, на горе, все высилось свободно и легко -- так по крайней мере казалось снизу. Весь Замок, каким он виделся издалека, вполне соответствовал ожиданиям К. Это была и не старинная рыцарская крепость, и не роскошный новый дворец, а целый ряд строений, состоящий из нескольких двухэтажных и множества тесно прижавшихся друг к другу низких зданий, и, если бы не знать, что это Замок, можно было бы принять его за городок. К. увидел только одну башню, то ли над жилым помещением, то ли над церковью -- разобрать было нельзя. Стаи ворон кружились над башней. К. шел вперед, не сводя глаз с Замка, -- ничто другое его не интересовало. Но чем ближе он подходил, тем больше разочаровывал его Замок, уже казавшийся просто жалким городком, чьи домишки отличались от изб только тем, что были построены из камня, да и то штукатурка на них давно отлепилась, а каменная кладка явно крошилась. Мельком припомнил К. свой родной городок; он был ничуть не хуже этого так называемого Замка. Если бы К. приехал лишь для его осмотра, то жалко было бы проделанного пути, и куда умнее было бы снова навестить далекий родной край, где он так давно не бывал. И К. мысленно сравнил церковную башню родного города с этой башней наверху. Та башня четкая, бестрепетно идущая кверху, с широкой кровлей, крытой красной черепицей, вся земная -- разве можем мы строить иначе? -- но устремленная выше, чем приземистые домишки, более праздничная, чем их тусклые будни. А эта башня наверху -- единственная, какую он заметил, башня жилого дома, как теперь оказалось, а быть может, и главная башня Замка -- представляла собой однообразное круглое строение, кое-где словно из жалости прикрытое плющом, с маленькими окнами, посверкивающими сейчас на солнце -- в этом было что-то безумное -- и с выступающим карнизом, чьи зубцы, неустойчивые, неровные и ломкие, словно нарисованные пугливой или небрежной детской рукой, врезались в синее небо. Казалось, будто какой-то унылый жилец, которому лучше всего было бы запереться в самом дальнем углу дома, вдруг пробил крышу и высунулся наружу, чтобы показаться всему свету. К. снова остановился, как будто так, не на ходу, ему было легче судить о том, что он видел. Но ему помешали. За сельской церковью, где он остановился, -- в сущности, это была, скорее, часовня с пристройкой вроде амбара, где можно было вместить всех прихожан, -- стояла школа. Длинный низкий дом -- странное сочетание чего-то наспех сколоченного и вместе с тем древнего -- стоял в саду, обнесенном решеткой и утонувшем в снегу. Оттуда как раз выходили дети с учителем. Окружив его тесной толпой и глядя ему в глаза, ребята без умолку болтали наперебой, и К. ничего не понимал в их быстрой речи. Учитель, маленький, узкоплечий человечек, держался очень прямо, но не производил смешного впечатления. Он уже издали заметил К. -- впрочем, никого, кроме его учеников и К., вокруг не было. Как приезжий, К. поздоровался первым, к тому же у маленького учителя был весьма внушительный вид. "Добрый день, господин учитель", -- сказал К. Словно по команде, дети сразу замолчали, и эта внезапная тишина в ожидании его слов как-то расположила учителя. "Рассматриваете Замок?" -- спросил он мягче, чем ожидал К., однако таким тоном, словно он не одобрял поведения К. "Да, -- сказал К. -- Я приезжий, только со вчерашнего вечера тут". "Вам Замок не нравится?" -- быстро спросил учитель. "Как вы сказали? -- переспросил К. немного растерянно и повторил вопрос учителя, смягчив его: -- Нравится ли мне Замок? А почему вы решили, что он мне не понравится?" "Никому из приезжих не нравится", -- сказал учитель. И К., чтобы не сказать лишнего, перевел разговор и спросил: "Вы, наверно, знаете графа?" "Нет", -- ответил учитель и хотел отойти, но К. не уступал и повторил вопрос: "Как, вы не знаете графа?" "Откуда мне его знать? -- тихо сказал учитель и добавил громко по-французски: -- Будьте осторожней в присутствии невинных детей". К. решил, что после этих слов ему можно спросить: "Вы разрешите как-нибудь зайти к вам, господин учитель? Я приехал сюда надолго и уже чувствую себя несколько одиноким; с крестьянами у меня мало общего, и с Замком, очевидно, тоже". "Между Замком и крестьянами особой разницы нет", -- сказал учитель. "Возможно, -- согласился К. -- Но в моем положении это ничего не меняет. Можно мне как-нибудь зайти к вам?" "Я живу на Шваненгассе, у мясника", -- сказал учитель. И хотя он скорее просто сообщил свой адрес, чем пригласил к себе, но К. все же сказал: "Хорошо, я приду". Учитель кивнул головой и отошел, а дети сразу загалдели. Вскоре они скрылись в круто спускавшемся переулке. К. не мог сосредоточиться -- его расстроил этот разговор. Впервые после приезда он почувствовал настоящую усталость. Дальняя дорога его совсем не утомила, он шел себе и шел, изо дня в день, спокойно, шаг за шагом. А сейчас сказывались последствия сильнейшего переутомления -- и очень некстати. Его неудержимо тянуло к новым знакомствам, но каждая новая встреча усугубляла усталость. Нет, будет вполне достаточно, если он в своем теперешнем состоянии заставит себя прогуляться хотя бы до входа в Замок. Он снова зашагал вперед, но дорога была длинной. Оказалось, что улица -- главная улица Деревни -- вела не к замковой горе, а только приближалась к ней, но потом, словно нарочно, сворачивала вбок и, не удаляясь от Замка, все же к нему и не приближалась. К. все время ждал, что наконец дорога повернет к Замку, и только из-за этого шел дальше, от усталости он явно боялся сбиться с пути, да к тому же его удивляла величина Деревни: она тянулась без конца -- все те же маленькие домишки, заиндевевшие окна, и снег, и безлюдье, -- тут он внезапно оторвался от цепко державшей его дороги, и его принял узкий переулочек, где снег лежал еще глубже и только с трудом можно было вытаскивать вязнувшие ноги. Пот выступил на лбу у К., и он остановился в изнеможении. Да, но ведь он был не один, справа и слева стояли крестьянские избы. Он слепил снежок и бросил его в окошко. Тотчас же отворилась дверь -- первая открывшаяся дверь за всю дорогу по Деревне, -- и старый крестьянин в коричневом кожухе, приветливо и робко склонив голову к плечу, вышел ему навстречу. "Можно мне ненадолго зайти к вам? -- сказал К. --Я очень устал". Он не расслышал, что ответил старик, но с благодарностью увидел, что тот подложил доску, чтобы он мог выбраться из глубокого снега, и, шагнув по ней, К. очутился в горнице. Большая сумрачная комната. Войдя со свету, сразу ничего нельзя было увидеть. К. наткнулся на корыто, женская рука отвела его. В одном углу громко кричали дети. Из другого валил густой пар, от которого полутьма сгущалась в полную темноту. К. стоял, словно окутанный облаками. "Да он пьян", -- сказал кто-то. "Вы кто такой? -- властно крикнул чей-то голос и, обращаясь, как видно, к старику, добавил: -- Зачем ты его впустил? Всех, что ли, впускать, кто шляется по дороге?" "Я графский землемер", -- сказал К., как бы пытаясь оправдаться перед тем, кого он все еще не видел. "Ах, это землемер", -- сказал женский голос, и сразу наступила полнейшая тишина. "Вы меня знаете?" -- спросил К. "Конечно", -- коротко бросил тот же голос. Но то, что они знали К., как видно, не шло ему на пользу. Наконец пар немного рассеялся, и К. стал постепенно присматриваться. Очевидно, у них был банный день. У дверей стирали. Но пар шел из другого угла, где в огромной деревянной лохани -- таких К. не видел, она была величиной с двуспальную кровать -- в горячей воде мылись двое мужчин. Но еще неожиданнее -- хотя трудно было сказать, в чем заключалась эта неожиданность, -- оказалось то, что виднелось в правом углу. Из большого окна -- единственного в задней стене горницы -- со двора падал бледный нежный свет, придавая шелковистый отблеск платью женщины, устало полулежавшей в высоком кресле. К ее груди прильнул младенец. Около нее играли дети, явно крестьянские ребята, но она как будто была не из этой среды. Правда, от болезни и усталости даже крестьянские лица становятся утонченней. "Садитесь!" -- сказал один из мужчин, круглобородый, да еще с нависшими усами -- он все время отдувал их с губ, пыхтя и разевая рот, -- и, нелепым жестом выбросив руку из лохани, он указал К. на сундук, обдав ему все лицо теплой водой. На сундуке в сумрачном раздумье уже сидел старик, впустивший К., и К. обрадовался, что наконец можно сесть. Больше на него никто не обращал внимания. Молодая женщина, стиравшая у корыта, светловолосая, в расцвете молодости, тихо напевала, мужчины крутились и вертелись в лохани; ребята все время лезли к ним, но их отгоняли, свирепо брызгая в них водой, попадавшей и на К.; женщина в кресле замерла, как неживая, и смотрела не на младенца у груди, а куда-то вверх. Верно, К. долго глядел на эту неподвижную, грустную и прекрасную картину, но потом, должно быть, заснул, потому что, встрепенувшись от громкого окрика, он почувствовал, что лежит головой на плече у старика, сидевшего рядом. Мужчины уже вымылись и стояли одетые около К., а в лохани теперь плескались ребята под присмотром белокурой женщины. Выяснилось, что крикливый бородач не самый главный из двоих. Второй, хоть и ростом не выше и с гораздо менее густой бородой, оказался тихим, медлительным, широкоплечим человеком со скуластым лицом; он стоял опустив голову. "Господин землемер, -- сказал он, -- вам тут оставаться нельзя. Простите за невежливость". "Я и не думал оставаться, -- сказал К. -- Хотел только передохнуть немного. Теперь отдохнул и могу уйти". "Наверно, вас удивляет негостеприимство, -- сказал тот, -- но гостеприимство у нас не в обычае, нам гостей не надо". Освеженный недолгим сном и снова сосредоточившись, К. обрадовался откровенным словам. Он двигался свободнее, прошелся, опираясь на свою палку, взад и вперед, даже подошел к женщине в кресле, ощущая, что он ростом выше всех остальных. "Правильно, -- сказал К. -- Зачем вам гости? Но изредка человек может и понадобиться, например землемер, такой, как я". "Мне это неизвестно, -- медленно сказал тот. -- Если вас вызвали, значит, вы понадобились; наверно, это исключение, но мы, мы люди маленькие, живем по закону, вам за это на нас обижаться не следует". "Нет, нет, -- сказал К. -- Я вам только благодарен, и вам лично, и всем присутствующим". И неожиданно для всех К. буквально подпрыгнул на месте, перевернулся и очутился перед женщиной в кресле. Усталые голубые глаза поднялись на него. Прозрачный шелковый платочек до половины прикрывал лоб, младенец спал у нее на груди. "Кто ты?" -- спросил К., и с пренебрежением к самому ли К. или к своим словам она бросила: "Я служанка из Замка". Но не прошло и секунды, как слева и справа К. схватили двое мужчин и молча, словно другого способа объясниться не было, с силой потащили его к дверям. Старик чему-то вдруг обрадовался и захлопал в ладоши. И прачка засмеялась вместе с загалдевшими вдруг ребятами. К. так и остался стоять на улице, мужчины следили за ним с порога. Снова пошел снег, но как будто стал светлее. "Куда вы пойдете? -- нетерпеливо крикнул круглобородый. -- Туда -- путь к Замку, сюда -- в Деревню". Но К. спросил не у него, а у того, второго, который, несмотря на свою замкнутость, казался ему обходительнее: "Кто вы такие? Кого мне благодарить за отдых?" "Я дубильщик Лаземан, -- ответил тот. -- А благодарить вам никого не надо". "Прекрасно, -- сказал К. -- Надеюсь, мы еще встретимся". "Вряд ли", -- сказал мужчина. И в эту минуту круглобородый, подняв руку, закричал: "Здорово, Артур, здорово, Иеремия!" К. обернулся: значит, в этой Деревне все же люди выходили на улицу! По дороге от Замка шли два молодых человека среднего роста, оба очень стройные, в облегающих костюмах и даже лицом очень похожие. Цвет лица у них был смуглый, а острые бородки такой черноты, что выделялись даже на смуглых лицах. Несмотря на трудную дорогу, они шли удивительно быстро, выбрасывая в такт стройные ноги. "Вы зачем сюда?" -- крикнул бородач. "Дела!" -- смеясь, крикнули те. "Где?" "На постоялом дворе!" "И мне туда!" -- закричал К. громче всех, ему ужасно захотелось, чтобы эти двое взяли его с собой. И хотя знакомство с ними ничего особенного не сулило, но они наверняка были бы славными, бодрыми спутниками. Они услышали слова К., но только кивнули ему и сразу исчезли вдали. К. все еще стоял в снегу, у него не было охоты вытаскивать оттуда ногу, чтобы тут же погрузить ее в сугроб; дубильщик с товарищем, довольные тем, что окончательно избавились от К., медленно протискивались в дом сквозь неплотно прикрытую дверь, то и дело оглядываясь на К., и К. наконец остался один в глубоком снегу. "Пожалуй, была бы причина слегка расстроиться, -- подумал К., -- если бы я сюда попал случайно, а не нарочно". Вдруг с левой стороны домишка открылось крохотное оконце; оно казалось темно-синим, пока было закрыто, -- очевидно, при отблеске снега -- и было таким крошечным, что сейчас в нем виднелось не все лицо того, кто выглядывал, а только глаза -- стариковские карие глаза. "Вон он стоит", -- услышал К. дрожащий женский голос. "Это землемер, -- сказал мужской голос. Потом мужчина подошел к окошку и добавил без враждебности, но все же так, словно был озабочен, как бы не нарушился порядок перед его домом: -- Кого вы ждете?" "Жду, пока какие-нибудь сани меня не захватят", -- сказал К. "Тут сани не проезжают, -- сказал мужчина, -- тут дорога не проезжая". "Но ведь это дорога в Замок?" "@И все же тут дорога не проезжая", -- повторил мужчина с какой-то настойчивостью. Оба замолчали. Но мужчина, очевидно, что-то решал, потому что не захлопывал оконца, оттуда шел дымок. "Дорога скверная", -- сказал К., поддерживая разговор. Но тот только сказал: "Да, конечно. -- Помолчав, он все же добавил: -- Если хотите, я вас довезу на санках". "Пожалуйста, довезите! -- обрадовался К. -- Сколько вы с меня возьмете?" "Ничего", -- сказал мужчина. К. очень удивился. "Вы ведь землемер, -- объяснил мужчина, -- вы имеете отношение к Замку. Куда же вы хотите ехать?" "В Замок", -- ответил К. "Тогда я не поеду", -- сразу сказал мужчина. "Но я же имею отношение к Замку", -- сказал К., повторяя слова мужчины. "Возможно", -- уклончиво сказал тот. "Тогда отвезите меня на постоялый двор", -- сказал К. "Хорошо, -- сказал мужчина, -- сейчас выведу сани". Видно, тут дело было не в особой любезности, а, скорее, в эгоистичном, тревожном, почти педантическом стремлении поскорее убрать К. с улицы перед домом. Открылись ворота, и выехали маленькие санки для легких грузов, совершенно плоские, без всякого сиденья, запряженные тощей лошаденкой, за ними шел согнувшись малорослый хромой человечек с изможденным, красным, слезящимся лицом, которое казалось совсем крошечным в складках толстого шерстяного платка, накрученного на голову. Человечек был явно болен и, очевидно, вышел на улицу только для того, чтобы отвезти К. Так К. ему и сказал, но тот отмахнулся. К. услышал только, что он возница Герстекер и взял эти неудобные санки потому, что они стояли наготове, а выводить другие было бы слишком долго. "Садитесь", -- сказал он, ткнув кнутом в задок саней. "Я сяду с вами рядом", -- ответил К. "А я пешком", -- сказал Герстекер. "Почему?" -- спросил К. "Я пешком", -- повторил Герстекер, и вдруг его так стал колотить кашель, что пришлось упереться ногами в снег, а руками -- в край санок, чтобы не упасть. К., ничего не говоря, сел в санки сзади, кашель постепенно утих, и они тронулись. Замок наверху, странно потемневший, куда К. сегодня и не надеялся добраться, отдалялся все больше и больше. И, словно подавая знак и ненадолго прощаясь, оттуда прозвучал колокол, радостно и окрыленно, и от этого колокольного звона на миг вздрогнуло сердце, словно в боязни -- ведь и тоской звенел колокол, -- а вдруг исполнится то, к чему так робко оно стремилось. Но большой колокол вскоре умолк, его сменил слабый однотонный колокольчик, то ли оттуда сверху, то ли уже из Деревни. И этот перезвон как-то лучше подходил к медленному скольжению саней и унылому, но безжалостному вознице. "Слушай! -- крикнул вдруг К.; они уже подъезжали к церкви, постоялый двор был недалеко, и К. немного осмелел. -- Я все удивляюсь, что ты под свою ответственность решаешься меня везти, разве тебе это разрешено?" Но Герстекер не обратил никакого внимания и спокойно шагал рядом с лошаденкой. "Эй!" -- крикнул К. и, собрав в санях горсть снега, угодил снежком прямо в ухо Герстекеру. Тот остановился и обернулся назад; и когда К. увидел его так близко перед собой -- санки проползли только шаг, -- увидел эту согнутую, чем-то искалеченную фигуру, воспаленное, усталое, худое лицо с какими-то разными щеками -- одна плоская, другая запавшая, -- полуоткрытый растерянный рот, где торчало всего несколько зубов, он повторил ехидный вопрос уже с состраданием: не достанется ли Герстекеру за то, что он отвез К.? "Чего тебе надо?" -- непонятливо спросил Герстекер и, не ожидая объяснений, крикнул на лошаденку, и они поехали дальше. Когда они -- К. узнал знакомый поворот -- уже почти добрались до постоялого двора, там была полнейшая темнота, чему К. очень удивился. Неужели он так долго отсутствовал? Всего час-другой, по его расчетам, да и вышел он с самого утра, и есть ему совсем не хотелось, и еще недавно стоял совсем светлый день, и вдруг такая тьма. "Коротки дни, коротки", -- сказал он про себя и, соскользнув с санок, пошел к постоялому двору. К счастью, на верхней ступеньке крыльца стоял хозяин, светя ему навстречу высоко поднятым фонарем. Мимоходом вспомнив о вознице, К. приостановился, но кашель донесся откуда-то из темноты, -- видно, тот уже ушел. Ничего, наверно, скоро они где-нибудь встретятся. Только поднявшись на крыльцо к хозяину, подобострастно поздоровавшемуся с ним, К. увидел по обеим сторонам двери двух человек. Он взял фонарь из рук хозяина и посветил на них: это оказались те двое, которых он уже видел, их еще называли Иеремия и Артур. Они откозыряли ему. К. вспомнил военную службу -- самые счастливые годы жизни -- и засмеялся. "Кто вы такие?" -- спросил он, оглядывая их обоих. "Ваши помощники", -- ответили они. "Да, помощники", -- негромко подтвердил хозяин. "Как? -- спросил К. -- Вы -- мои старые помощники? Это вам я велел ехать за мной, это вас я ждал?" "Да", -- сказали они. "Это хорошо, -- сказал К., помолчав, -- хорошо, что вы приехали. Однако, -- добавил он, немного помолчав, -- вы сильно запоздали, вы очень неаккуратны". "Дорога была дальняя", -- сказал один из них. "Дорога дальняя? -- повторил К. -- Но ведь я вас встретил, когда вы шли из Замка". "Да", -- сказали оба, но ничего не объяснили. "А где у вас инструменты?" -- спросил К. "У нас их нет", -- ответили оба. "Как? Инструменты, которые я вам доверил?" -- сказал К. "У нас их нет", -- повторили они. "Ну что вы за люди! -- сказал К. -- Да знаете ли вы толк в землемерных работах?" "Нет", -- сказали оба. "Но если вы мои прежние помощники, вы должны все уметь", -- сказал К. Они промолчали. "Ну, пойдемте!" -- сказал К. и втолкнул их в дом. --------
