Кричи!

Глава 7

  Между тем, жизнь шла своим чередом. Все что не забылось – затаилось, да и как оно могло бы разрешиться, в самом деле? Близнецы бурно отпраздновали собственное шестнадцатилетие, песня Durch den Monsun взлетела на первое место в чартах Германии, вызывая суматоху, споры и ссоры. Подросткам нравилось, а взрослые говорили, что это полная туфта, чем больше говорили – тем больше первым нравилось. Билл, приложивший много усилий для написания этой песни, гордился собой невероятно, Том только ухмылялся, и утыкался головой в гитару, увлеченно бренькая на ней всякие аккорды.
Дэвид уговорил их отчима разрешить ему снять для Тома и Билла квартиру в Гамбурге, совершенно одурев за последнее время от перманентных поездок по немецким автобанам в деревню и обратно. Пока он разговаривал с их отчимом, у него холодели руки, но господин Трюмпер давно имел мнение о Дэвиде Йосте как о полном не совсем адекватном идиоте, хотя далеко не без таланта и не без деловой хватки, потому ни бледность лица ни дрожание рук его ни на какие подозрения не навели.
Том поначалу психанул, когда Билл ему об этом сказал, и спросил, почему бы ему просто не переехать к своему покровителю, сэкономили бы на квартплате, а ради него, Тома, право не стоит так напрягаться. Билл почернел, но к вечеру Том передумал, и попросил его в случае переезда информировать официально о графике своих блядок, чтобы он, Том, в его отсутствие мог бы, наконец спокойно водить баб, и заниматься организацией собственной личной жизни. Билл и сам не понял, почему слова Тома резанули его ножом по сердцу так, что у него потемнело в глазах, однако внешне он и бровью не повел.
- Конечно, Том, - кивнул он.
Тому очень хотелось дать ему по роже за такую милую уступчивость, а потом еще пару раз, чтобы этой твари не было так все равно. Он порой сам удивлялся глубине того раздражения, которое вызывал в нем его брат. Самый ужас этого бешенства заключался в том, что даже мысль о существовании без него в его голову не приходила. Оно просто сидело в нем, как его второе я, и отравляла ему жизнь своим присутствием. Ему было физически плохо, когда Билл уходил. Когда он возвращался – он его бесил каждым своим словом, поворотом головы, тоном голоса, смехом своим идиотским. Том считал минуты, когда же он снова свалит. Но как только за спиной Билла закрывалась дверь, вместо ожидаемого облегчения на него наваливалась удивительной силы тоска и апатия. Ему вообще ничего не хотелось делать. Он часто говорил Биллу про баб, которых он собирался водить в их квартиру, потому что по характерному упорному молчанию близнеца постепенно догадался, что Биллу это не нравится. Он не знал чем именно, но чувствовал, что он бесится от его слов, а потому повторять это стало его излюбленным занятием. Том не очень пытался анализировать свои чувства в этом смысле, но в эти краткие мгновенья он испытывал странное чувство счастья. Его просто страшно перло от мысли, что он тоже может причинить Биллу боль. Он натурально испытывал чувство извращенного острого кайфа, делая ему больно. Да, он часто ему об этом говорил, про баб, но делать это ему было слишком лениво. Ему нравились девушки. Очень нравились. Он часто думал о них, пялился тайно, искоса, думал, и мечтал, едва ли не грезил наяву. Но как-то очень издалека. Все они сплошь вызывали в нем странное чувство равнодушия как только они сближались сильнее. Дело было не в них, не в их личностях или умственных способностях, дело было в их потребностях. Потому что они все от него что-то хотели. Они хотели любви, дружбы, уважения, заботы, поддержки, эмоций, отдачи, а он нет. Он не хотел ничего от них брать, и еще меньше хотел им что-то отдавать. Потому как только он думал о том, сколько ему придется затратить для элементарнейшего акта, ему становилось лень и жалко себя. Слава богу, иногда попадались телки поумнее, трахались с ним, ничего не спрашивая и не задавали лишних вопросов, а то бы он вообще подох тут со скуки и от спермотоксикоза.
Билл страшно его бесил, но ненавидеть его Том не мог. Кого Том действительно ненавидел – так это Йоста. Причем причина этой ненависти была довольно сложной, учитывая, что чисто по-человечески, Том испытывал к Йосту громадное уважение. Билл его бесил и этой новой идеей с его имиджем. Тома раздражало, что тот с каждым днем начинает выглядеть как девчонка. Тома бесили его жесты, блядские взгляды, от которых у мужиков постарше откатывались яйца вслед за выбитым одним его взглядом мозгом. Он понимал, что Биллу нравится манипулировать теми, кто пытался управлять им, исключительно из мстительности натуры, и порой его даже смешило, как легко и цинично он разводил мужчин в два раза старше себя как детей. Его бесило, что Билл с его субъективной точки зрения унижался перед этими мудаками, развлекал и ублажал их, и они, хоть и казались смешными со стороны, чувствовали себя, общаясь с ним повелителями бесконечности. Он в сердцах обозвал Билла шлюхой, Билл приподнял бровь с колечком и, ухмыльнувшись ответил, ничуть не обидевшись:
- Работа такая!
Том сходил с ума, когда видел его таким. Потому что к сожалению, их родственная связь не гарантировала ему защиту от билловских блядских флюидов, и порой он сам забывал смотреть за мужиком, которого разводит Билл, и просто сидел, открывши рот и смотрел на брата, на каждое движение длинных ресниц, блестящих губ, обреченно, как кролик на удава. Нет, не так, Билл не был похож на девочку, он был похож на миниатюрную женщину, с детским лицом, с мимикой, в которой, казалось, не было ничего, чего нельзя было бы прочитать, настолько открыто и честно оно казалось. До тех пор, пока не заглянешь в самую глубину темных жестких демонических глаз, в которых уже умер свет. Тогда становилось страшно. На секунду, но выброшенный в кровь адреналин бередил мысли еще сильнее, словно толкал узнать на самом деле, а насколько глубока Тьма, непрозрачной поволокой затянувшая глаза. Билл стал другим. В этом Том винил Йоста, обоснованно, или нет. Билл перестал быть его. Дэвид, сам того не осознавая – отнял у него душу Билла. За это Том ненавидел Йоста.
Они не могли ничего писать, и выступать тоже не могли, у Билла ломался голос. Продюсеры переиздали их альбом, они выступали в шоу, пели где-то под фонограмму. В школу ходить они больше не могли, потому что каждый раз, появляясь там они собирали толпу фанатов. Старые их одноклассники и раньше то их не сильно любили, теперь вот еще и боялись. Точнее так, пока они с Биллом учились в одном классе – все было более или менее хорошо. Или не было, они просто не замечали, общались они все равно в основном друг с другом, ну, в крайнем случае, с парой-тройкой своих друзей. Учеба их никогда не интересовала, не считая раннюю Биллину влюбленность в учительницу по немецкому, на которой он лет в восемь твердо и бесповоротно решил жениться.
Потом все пошло наперекосяк, мать и отец развелись. Они переехали в другой город, или точнее маленькую деревню, Лойтше, местные ребята их не приняли, считая задаваками из города. Том и Билл, будучи существами гордыми и самолюбивыми переубеждать общество не желали, они полностью были уверены, что это они, местные, должны принимать их такими, какие они есть. Они встали к обществу в агрессивную оппозицию, и месть не заставила себя долго ждать. Педагоги, отчаявшись пробить идеальную изолированную энергетическую сферу, которую составляли Билл и Том, не пропуская ни одного отрицательного или положительного сигнала извне, превзошли себя, изобретя гениальный педагогический прием. Они попросту разделили близнецов, по разным классам и разным коллективам, убедив госпожу Каулитц в том, что это будет лучше для них, и их слишком сильная близость в подростковом возрасте скорее способна им навредить в будущем социальном развитии. Наверное, формально, педагоги и были правы, но жизнь, как обычно внесла в дело целый ряд всяческих нюансов.
Так случилось, что потребности в социальных контактах у близнецов оказались удивительно ограниченными. Том, будучи старшим, привык заботиться о младшем брате, и отвечать за него. В итоге он оказался в более простой ситуации, потому со временем, несмотря на свой довольно экстравагантный стиль с осветленными дрэдами и хип-хопперским прикидом, обзавелся парой-другой друзей и даже подражателей. Они ему не особенно были нужны, но активисты класса, волею тестостерона созревшие быстрее, ставшие выше и сильнее его особенно не доставали, так, считали за придурка-оригинала. Том с успехом исполнял роль дурачка в классе, шутить и прикалываться он всегда любил, в общем, за его шутки на него даже заглядывались порой и девочки.
То, что случилось с Биллом, легче всего могло классифицироваться словом катастрофа. Упертый, мелкий, задиристый, он сразу встал поперек горло всему классу, он видел, что одноклассников бесит в нем сильнее всего, и продолжал на это давить. Будучи ростом по пояс среднему однокласснику, маленький, тощий, с накрашенными ногтями и глазами, он регулярно получал пиздюлей от более физически развитых товарищей. Он не жаловался никому, даже Тому, а матери или отчиму и подавно. Синяки он списывал на неудачные занятия спортом, и скоро даже сама Симона Каулитц стала потворствовать его прогулам спортивных занятий. От этого над ним ржали только сильнее. Физические тычки он сносил довольно равнодушно, смирившись, что скорее всего не сможет дать полноценной сдачи обидчикам, а вот моральное унижение, которому он подвергался ежедневно, давалось ему гораздо сложнее. Тут-то он и вовсе никогда ни о чем не говорил, только Том знал, что он порой плачет, в ванной, в углу, уткнувшись головой в коленки. Нет, Тому он тоже не показывал ничего, просто Том чувствовал это, садился по эту сторону двери, и тихо плакал вместе с ним, он не знал зачем, просто ему очень хотелось бы взять хотя бы частичку боли на себя. Учителя, конечно, понимали, что сделали что-то не так, но не в учительских правилах было признавать свои ошибки. К тому же, дерзивший, и слишком уж выпячивающий свою оригинальность, практически, по-учительски говоря, неуправляемый Билл раздражал их ничуть не меньше чем одноклассников. Учителя порой нарочно унижали его перед всем классом, провоцируя тем, сами не отдавая себе отчета настоящую травлю со стороны товарищей.
В школе Билл вообще не жил. Он приходил туда, сцепив зубы, получал свою порцию пиздюлей, упорно делал вид что не замечает психологической травли, даже когда над ним ржал и глумился весь класс, после занятий встречался с Томом и они шли заниматься музыкой, что являлось единственной отдушиной в его жизни тогда. Их отчим, будучи связан с тесным и странным мирком шоу-бизнеса по-своему помогал им как мог. Он организовывал им выступления, когда они познакомились с Густавом и Георгом, симпатичными но на редкость своеобразными пацанами, которые неплохо умели играть.
Он пропихнул Билла в шоу, к какому-то дальнему знакомому Хоффмана, господину N. Шоу получилось, прямо скажем, довольно экстравагантным, включая и вид Билла и выбор песни, которую более пристало петь взрослой даме, или травести в ночном клубе. Трудно было сказать, насколько сам Билл осознавал дурноту вкуса этой шутки, но даже видавшее виды жюри опешило, хотя, странная харизма Билла не давала им возможности выкинуть его из головы.
Знакомый Хоффмана, впрочем, Биллом заинтересовался, хотя, быть может совсем не в том контексте, в котором бы ожидал Трюмпер. Он довольно грязно домогался Билла, правда, без свидетелей, а однажды зашел даже слишком далеко. Билл мало что понял, кроме чувства отвращения и парализовавшего его липкого ужаса он вообще ничего не понимал, он практически потерял сознание от страха, господин N, и без того был массивен и малоприятен, так разошедшись по поводу, он и вовсе вызывал полнейшее отвращение, к тому, же он угрожал Биллу. Будь Билл старше и умнее, он бы понял, что его угрозы не более чем способ психического воздействия, но проблема-то как раз и была в том, что он не был старше и умнее. Впрочем, все кончилось не так ужасно, как могло бы быть, потому что его совершенно случайно спас сам того не ведая, своим появлением Хоффман. Он же отпоил мальчишку водкой, и привез домой, сонного. Мальчишка не производил впечатления интеллектуала, но, как выяснилось какая-то бытовая мудрость в нем присутствовала. Хоффман осторожно начал разговор с Трюмпером, его отчимом, спустя полгода, и понял что тот ни сном ни духом не ведает про приключения Билла. Это его безусловно порадовало.
Трюмпер пригласил его на их концерт в каком-то деревенском клубе, и Хоффман, сам не понимая почему, скорее из легкого чувства вины перед старым знакомым, пошел. Вместе ребята смотрелись гораздо интереснее, он положил глаз на блондина с дредами, их удивительная похожесть вкупе с демонстративной разностью с Биллом показалась ему удивительно интересной находкой. Играли они черт знает что, обычную фигню, но странная харизма Билла почему-то не отпускала, и заставляла на них смотреть в упор и не думать больше ни о чем. Хоффмана внезапно осенила пара хороших идей.
Хоффман привык полагаться на собственное чутье, и пошел ва-банк. Он купил их у Трюмпера в тот же вечер, за смешную сумму, на пари, что заработает на них себе пару-тройку миллионов долларов как пить дать. Трюмпер со смехом согласился. Он очень в этом сомневался.
А потом....потом Билл познакомился с Йостом.
Он сидел у него в офисе, за столом, обварив язык горячим кофе, и смотрел в окно. Хоффман присел на краешек стола, искоса поглядывая на экран ноутбука молодого мужчины, сидящего за столом.
- Минуту, извините, - сказал мужчина, подняв палец вверх. Петер выглянул в коридор, попросил секретаря сделать ему зеленого чаю и вернулся. Йост захлопнул крышку ноутбука.
- Почему ты думаешь, что из этого что-то получится? – быстро спросил он Петера. Такая у него была манера общения. Он спрашивал так не потому что сомневался, а потому что хотел узнать ход мыслей коллеги.
Петер задумчиво ухмыльнулся.
- О, поверь интуиции герра N, я выцарапал мальчишку из его лап едва живым.
- У-уй, - скривился Дэвид, - даже и не упоминай при мне эту старую проблядь...
Билл тогда не понимал до конца значение слова проблядь, но молодой мужчина вызвал у него странную симпатию своей манерой выражать свои мысли. У него было открытое лицо с сильным подбородком, он был довольно просто по-молодежному одет, но его поразительно ухоженный вид, постоянно звонящий телефон, его выверенный ни капли ни раздражающийся спокойный голос, свободная, даже вольная, но вежливая и очень жесткая и конкретная формулировка фраз, выдавали в нем человека делового, который скорее принял на себя такой имидж, или скорее всего был просто над тем, чтобы считаться с условностями. Биллу чувак показался невероятно крутым. Он следил за ним минут двадцать, сидя перед ним за столом, пока тот заканчивал свои дела и беседовал с Хоффманом, открывши рот, и чуть не подскочил на месте, когда Дэвид, отчитывая кого-то по телефону смешно подмигнул ему. Билл так не ожидал этого что моментально прыснул от смеха. Дэвид против воли рассмеялся тоже, глядя на мультяшную улыбающуюся во весь рот физиономию, оставляя мальчишку смущенным и польщенным.
Закончив разговор, Дэвид демонстративно выключил телефон, встал из-за стола, подошел к Биллу и сел на корточки, оказываясь не выше, а даже чуть ниже его, сидящего болтая ногами, сгорбившись на офисном стуле. Он с серьезным видом протянул мальчику руку:
- Дэвид, - сказал он очень серьезно, но в глазах его мелькали странные золотистые смешинки, в которые Билл засмотрелся, потому что ему внезапно стало очень тепло и уютно рядом с ним. Ему хотелось радостно обнять его за шею, бабочки смешно щекотали его живот. Дэвид казался добрым, на самом деле добрым, и он относился к нему серьезно, без тени насмешки, даже с уважением, это казалось Биллу каким-то сказочно-невероятным чудом. Впрочем, страх показаться идиотом оказался сильнее, потому он выпрямился, и важно пожал руку Дэвида Йоста изо всех сил.
- Билл, - сказал он, нахмурившись от старания сохранить важный вид.
- Очень приятно, Билл, - сказал Дэвид.
Петер вышел из комнаты по делам, у него зазвонил телефон, и он не хотел им мешать. Билл с Дэвидом поговорили еще, о разном, так, обо всем и ни о чем вообще. Потом темы для беседы постепенно иссякли.
- Дэвид, а знаешь, ты крутой чувак! - внезапно сказал ему Билл. Искреннее восхищение в голосе мальчишки рассмешило Дэвида.
- Не я, - помотал он головой, и показал в сторону двери, куда вышел Петер головой, - Этот чувак в костюме, круче!
- Неее, - Билл наморщил нос смешно и недоверчиво, - не может быть.
Дэвид расхохотался еще громче. Билл задумчиво почесал голову.
- Эта....но ...мы фигово играем, - сказал Билл, подозрительно глядя Дэвиду прямо в глаза, - вообще-то.
Том встал с кресла, лениво пошел на кухню, взял из холодильника банку пива, открыл ее, сделал пару глотков и опять направился в комнату. Он зевнул, включая телевизор, однако мелькание картинок не смогло отвлечь поток его мыслей. Он помнил, Билл тогда ему выел мозг этим своим Дэвидом Йостом. До этого он столько говорил ему только про Нену, но та была просто какая-то певица, а этот мужик стал их старшим товарищем. Том поначалу отнесся к нему осторожно, но вскоре и он попал под свойственное Дэвиду очарование. С ним, вроде бы все оказывалось в тысячу раз проще. То, что казалось им неразрешимой проблемой вчера, в руках Йоста решалось за пару минут. Несмотря на мягкую манеру говорить и вести себя, невысокий рост, и вовсе не грозный внешний вид, он стоял за них стеной. Ко всему прочему, он никогда не задавался, не выпячивал свое положение, скорее они сильнее уважали его именно за то, что он никогда не пользовался им против них. Так было даже важнее для них, потому что они научились угадывать его настроение и отношение по одному движению его брови.
Он любил посмеяться, и Том быстро научился его смешить и приводить в чувство, если он на что-то слишком сильно злился, Йост был ему за это чрезвычайно благодарен. Даже когда они доводили Дэвида до ручки, и он все-таки повышал на них голос, надо сказать они никогда на него всерьез не обижались, потому что, сорвавшись, он долго сидел несчастный, глядя в окно, переживая, что сказал что-то не так. Это было душераздирающее зрелище. Даже у них с Биллом в такие моменты начинало чесаться где-то в районе совести, они принимались скакать вокруг него зайчиками и белочками, в попытках его приободрить. Ну, куда уж тут было обижаться? Нет, Том действительно уважал и по-своему любил Йоста, к тому же он знал, что Билл от него попросту прется, и за это он тоже его уважал.
С Хоффманом Том пообщался ровно один раз в жизни, примерно через полгода после того, как они познакомились. Тот угостил его пивом, как-то утащивши с репетиции в темный кабак. Тому было неудобно идти, но отказаться было еще менее удобно. Они пили, разговаривали о чем-то. Точнее Хоффман разговаривал, а Том кивал, пил пиво и от скуки складывал из салфеток кораблики. Нарезавшись, Петер начал как-то назойливо над ним нависать, отпускать сальные двусмысленные шуточки, и, в конце концов решил подсесть рядом и положить руку ему на плечо.
- Дядя, - сказал Том тихо, не глядя на него, - Ты считать умеешь?
- Что? – переспросил Хоффман удивленно.
- Дядя, мне еще и четырнадцати лет нет, ты представляешь, сколько за это могут дать?
С этими словами мрачный Том встал и собрался было совсем уйти, когда слова Хоффмана заставили его задержаться еще на минуту.
- А вы, стало быть, не так уж и похожи, - сказал Хоффман, у Тома в животе словно разорвалась глыба льда. Он мгновенно понял о чем говорит Хоффман, и не только понял, но практически увидел, как наяву. У него перехватило дыхание, и он выскочил на улицу, одним прыжком преодолев лестницу и хватая ртом ночной воздух, словно рыба выброшенная на сушу. Он не решился об этом заговорить с Биллом, потому что он понимал, что если тот не захочет ему рассказать, он все равно ничего не добьется. Другое дело, что он ставил себя на место брата, и понимал, что если бы подобное случилось бы с ним, а он был уверен, что случилось оно не по его воле, он бы не рассказал бы никому под страхом смерти. Он знал, что Билл гордый, и давал ему возможность сохранить лицо перед ним. Правда, забыть этого Том не мог. То есть он забыл, тем более что более своих атак ни Хоффман ни кто-либо еще на них не повторял, но какое-то странное волнение за брата, которое поселилось внутри, которое внезапно заставило его присматриваться к нему сильнее. Может дело было не в этом, а просто в переходном возрасте и гребаных гормонах, но он стал жутко за него бояться, причем бояться до одури, и, как правило без всякой на то объективной причины. Он боялся его потерять, он боялся, что с ним что-то может случиться, он иногда даже не мог спать, просыпаясь в холодном поту от кошмаров. Он сам не заметил, как стал о нем заботиться, сильнее, опекая и защищая, он сам не заметил, как стал ему значительно ближе чем мать.
Тому всегда нравился Йост. Йост был надежный и по-своему честный. Йост был единственным человеком, которому он мог доверить Билла и не бояться. Когда Том понял, что Йост трахает Билла, мир его перевернулся с ног на голову. Он был готов убить Йоста своими собственными руками. Он возненавидел Йоста за то, что он оказался таким же как и они. Все оказалось слишком и до циничности просто.