Вальс на льду

Танец шестой. Лёд, которого нет

  — Что? Этот японец до сих пор живёт у тебя?! — незнакомец, сидевший на диване напротив рассмеялся, звонко поставив стакан с коньяком на стол. — И чего ты его не выгонишь?

— Да я даже не знаю, Кристофф, — вздохнул Виктор, наливая себе ещё. — Он пересёк полмира, поэтому выгонять его вот так... Ты лучше скажи, что забыл у меня дома в такой поздний час? Так ведь ещё из Швейцарии в Россию приехать не поленился, — усмехнулся русский спортсмен, поднимая взгляд наверх, где этажом выше спал Юри в обнимку с Маккачином.

Только один повод того, что японец спит с собакой один заставлял Виктора подняться и уйти в сторону спальни. Сам он уже как три дня мог обходиться без кресла. Правда, большие расстояния было всё ещё трудно проходить, но по дому Виктор перемещался без проблем. Так почему же он рвётся оказаться рядом с Юри? Нет, Виктор никогда не сомневался в том, что его тянет больше к мужскому полу, чем к женскому. Он даже когда-то водил несколько романов. Но Юри был не таким. Он был огромным исключением в чувствах бывшего фигуриста. Что-то между надёжной опорой и тёплой игрушкой, которую можно обнять ночью. Ну, ещё Юри был личным скромным иностранцем, которого можно было научить говорить пару предложений на русском, а потом радостно хлопать в ладоши, слушая как звучат русские слова с японским акцентом. На этом было всё. Но что-то заставляло сердце Виктора теплеть, при взгляде на Кацуки. С ним давно такого не было. Словно он снова оказался юным школьником, который только-только осознал, что девушки, как и многим, ему не подходят, и вместо длинноногой одноклассницы он засматривается на зализанных старшеклассников. Он словно снова почувствовал, что такое оказаться совсем близко к его цели. Войти в его близкое окружение, стать «лучшим другом», а однажды, на одной из ночёвок, в личном бассейне под бледной луной набраться смелости и сломать все барьеры, наконец, поцеловав его. Потом испытать шок и резкий холод, из-за того, что его неожиданно скинули в воду. Нет, не из-за того, что его избранному не нравится, а из-за веселья, и опять прикоснуться к его холодным и влажным губам, которые перемешались с хлоркой и ароматом летней ночи.

— Эй! Ты меня слышишь? — вернул его в реальность Джакометти.

— А? Да, извини, выпал, — улыбнулся Никифоров. — Так почему же ты здесь? Только не говори, что переживаешь из-за моей дальнейшей судьбы? Второй раз я этого уже не выдержу...

— На самом деле так оно и есть. Я должен знать, что мне делать дальше! Ведь единственным стимулом участвовать в соревнованиях был именно ты!

— Ещё в любви, признайся, — фыркнул Виктор. — Как видишь, на коньки я встать больше не смогу, как бы мы все не хотели этого, я надеюсь, ты номер в гостинице снял. Не люблю, когда много народу. Завтра ты улетишь обратно, так?

Швейцарец молчал, а потом неожиданно произнёс:

— И как прикажешь мне кататься?

— Как раньше. Без меня же как-то долго катался. Сколько мне ещё придётся выслушивать нытьё фигуристов? Вы ещё всем миром ко мне на порог заявитесь!

— А ты не боишься, что лёд забудет тебя? — тихо спросил иностранец.

— Он уже меня забыл, — улыбнулся Виктор. — Его попросту нет и никогда не было. Теперь уже всё. Даже если встану, то будет уже не то. Я по праву ушёл из этого мира. Мира льда.

Кристофф тяжело вздохнул и поднялся.

— Ну хотя бы ты выслушал меня.

— Не печалься, теперь у тебя на одного соперника меньше, — похлопал его по плечу русский спортсмен.

— А я ведь, когда-то любил тебя, — уже стоя на пороге, вставил тихо швейцарец.

— Я знаю, — кивнул Виктор. — Вот только любовь эта не взаимная, прости.

— Я это всегда понимал, — усмехнулся Джакометти. — Поэтому и не говорил, а восхищался тобой из далека. Мне этого было достаточно...

— Всё-таки, как порой странна бывет любовь. Она принимает разные формы, порой лишая всего, а иногда даря что-то новое. Сколько лет живу и никак не перестану удивляться... — Никифоров посмотрел в окно, где бледнел одинокий фонарь.

— Тебя после коньяка на философию понесло? — засмеялся Кристофф. — Ладно, вижу, что ты в порядке и тебе уже лучше. Так и передам нашим.

— Спасибо, — кивнул бывший фигурист.

— Правда, что может быть дальше, я и вправду не знаю. Распрощавшись со льдом, мне страшно найти что-то новое, — прошептал Виктор, когда дверь закрылась и дом наполнила тишина.

Спортсмен устало поднялся, выключая свет и поднялся наверх, тихо открывая дверь и замирая, слыша чужое дыхание. Раздевшись и прижавшись, он вдохнул запах Юри, добавляя в эту гамму и свой запах, который уже давно перестал различать. Кацуки сонно промычал что-то, переворачиваясь к Виктору лицом и нечаянно сталкиваясь с ним носом, заставляя бывшего спортсмена краснеть. В полудрёме японец никак на это не прореагировал. Наверное, вообще не заметил.

— Кристофф уже ушёл? — спросил он не открывая глаз.

— Да, тебе незачем просыпаться.

— Ты пахнешь алкоголем, — прошептал Кацуки. — Вы выпивали? Без меня?

— То есть, по-твоему, я должен был вытащить тебя из кровати ради коньяка? — рассмеялся Никифоров.

— А почему бы и нет? Я был бы счастлив, — сонно промямлил он и прижался к груди Виктора.

Ну вот, опять странное тёплое чувство, словно прибежал на ночь под одеяло к маме из-за того, что тебя мучают кошмары. А она прошепчет что-то ласковое на ухо и прижмёт к груди, а ты испытаешь тепло, которое никогда больше не испытывал. Тёплое, родное, греющее под самым сердцем.

Юри в дрёме мало осознавал, что делает, а утром он будет падать с кровати и глазеть, не понимая, что произошло. Но сейчас он спит, свернувшись калачиком и прижавшись к Виктору, как к родному. Может, это и была ещё одна из форм любви? Странная, немного непонятная, не такая, от которой хочется затащить в постель или целовать, не переставая, нет. Это было что-то другое, не поддающееся объяснению. Это был мир за пределами льда. Осознавая это, Никифоров чувствовал себя спокойным, ведь пока с ним рядом Юри, всё будет хорошо.