Hermann and Petty

XXIV

Она сидела под серым куполом надежд, разбитых облаков и молчащих трав в кресло качалке, притянув колени к груди, обхватив их руками и скрыв пол лица в шерстяном колючем свитере. Она как-будто подсела на раскрывание убийств с ним, это действует как наркотик. С каждым разом хочется все еще и еще, а потом ты не можешь остановиться, и вот, ты полностью в их власти.

Сидя в кресло качалке на кухне, она не отрываясь смотрела на окно над сталешницой, через которое он всегда попадал в дом. Она ждет тихих шагов, скрип ставни, холодный ветер который ворвется в квартиру с улицы вместе с ним, с ее наркотиком. Казалось, именно в этот момент Герман Хофман просто обязан появиться, нагло взять ее любимую кружку, заварить себе зеленого чаю и с самым невозмутимым выражением лица заявить, что им предстоит раскрыть один подозрительный случай.

Но его все не было.

Сглотнув неприятный ком в горле, она встала и подошла к окну, слушая быстрое биение собственного сердца. Он должен появиться прямо сейчас. В эту секунду. Ком все сильнее сдавливал горло, и вот она уже стоит в коридоре, в своем пальто, с кое-как намотанным шарфом, пытается открыть дверь, поворачивая защелку не в ту сторону.

Когда люди волнуются, они кусают ногти, мнут край кофты или другую часть одежды, наматывать прядь волос на палец, постоянно поправляют что-нибудь, стучат пальцами по какой-нибудь поверхности, Петти вертела в руках ключи от квартиры, пока ноги несли ее по направлению к его дому. Она редко видела Германа, не считая конечно тех моментов, когда они работали над делом. Он не с кем не общался, единственное, что могли сказать о нем жители Фарго - не людимый социопат, который дружит с какой-то медсестрой из больницы на Арт-стрит.

Хотя, вряд ли это можно назвать дружбой. Она даже не знает, что он делает в свободное от лекций и раскрывания убийств время.

Как всегда, не большой мрачный дом профессора литературы вызвал лишь одно желание - быстро пройти мимо.

Он был полностью закрыт. Двери, окна, двор, все было заперто, звонок не работал. Тихо задувал ветер, под ее обувью скрипел пол старой веранды. Машина находилась не далеко от дома, стояла мертвая тишина, разбавляемая тихим шумом города. Все было как обычно, только Германа не было. Серое небо давило, скрип сухих досок разъедал мозг, голова кружилась и становилась свинцовой от проезжающих машин и голых веток, которые царапали окна. Словно она провалилась в огромную бочку с патакой, кричит изо всех сил, захлебывается в слезах и сладкой жидкости, но не может сдвинуться с места.