Загадка моего университета

50. Снова за дело

Начало и конец неразделимы, как змея, кусающая свой хвост. Конец каникул есть начало учебного семестра, конец праздности — начало работы, конец любви — начало равнодушия. Но есть один вечный вопрос, ответ на который никому доподлинно неизвестен. Началом чего является конец жизни? Мне было больно сознавать, что добродушного Сергея Петровича с нами больше не было. Я всем сердцем хотела верить, что для него, как и для моего папы, началась другая безмятежная жизнь.

После похорон все стали расходиться по домам и жилым корпусам, на вечер в столовой был запланирован ужин в память об усопшем библиотекаре, а пока предоставили время для личной скорби. По пути к дому отца меня нагнал Захар Нилов. Всю церемонию на кладбище он не сводил с меня взгляда, словно знал, где и как я на самом деле провела новогодние каникулы.

— Лера! Лера Ланская!
— Здравствуйте, Захар Артемович. Вы что-то хотели? — равнодушно поинтересовалась я.
— Как каникулы?
— Вас это интересует? Мне кажется, сейчас не лучший момент для светской беседы.
— Я уже говорил вам, Лера, что ваши отношения с научным руководителем вызывают у меня некоторые подозрения. И тут новогодние каникулы, вы оба уезжаете из Оболенки на все время...
— Захар Артемович, разве только я и Арсений Витальевич уезжали на праздники? Мне казалось, что разъехался практически весь Университет, — возразила я, стараясь не подать виду, что вопросы преподавателя меня волнуют.
— Да, но время вашего отсутствия поразительным образом совпало, — продолжил Нилов.
— Правда? Насколько я помню, Арсений Витальевич уехал раньше меня...
— На день. На день раньше уехал, на день раньше вернулся. Лера, я говорю это как друг вашего отца, не переходите черту с Романовым. Поверьте, я об этом узнаю.
— Вам нечем больше заняться, кроме как следить за мной?! — вспылила я.
— О, поверь, мне есть чем заняться, но к сожалению, вынужден тратить время на тебя и Романова, — резко переходя на «ты», прошипел он.
— Так не тратьте! Я уже говорила, что у меня нет никаких отношений с Арсением Витальевичем, кроме деловых!
— Лера, — Нилов приблизился ко мне так, что между нашими лицами оставалась какая-то пара сантиметров, — ты горько пожалеешь, если у тебя с Романовым что-то есть!
— В данный момент, Захар Артемович, скорее можно предположить, что роман у меня с вами: преследуете меня, говорите на таком непозволительно близком расстоянии...

Мои слова подействовали. Нилов отшагнул от меня, как от прокаженной и, кинув на прощанье «я предупредил», размашистым шагом направился в сторону учебного корпуса. Только когда он отошел достаточно далеко, я смогла перевести дыхание. Мне хотелось тут же побежать к Диме и все ему рассказать, но сейчас это было бы глобальной ошибкой. Кончилось беззаботное время каникул. Снова вокруг нас была опасность. Добро пожаловать в Оболенский университет!

До ужина я решила пересидеть в папином коттедже. Дима пока не объявлялся. Он не звонил и не писал, в его доме не горел свет. Я разрывалась от желания позвонить ему и понимания, что лучше этого не делать. Только за полчаса до ужина от Смирнова пришло сообщение:

Оставайся на ночь в доме отца. На ужине ко мне не подходи. Приду через подземелье в полночь. До этого позвоню.

Видимо, этот опасный путь оставался для нас единственным, не вызывающим подозрений. Значит, не только со мной успел побеседовать Захар, раз Дима решился на такие меры. Я проверила ключ от двери в подземелье и, удостоверившись, что он у меня, отправилась на поминальный ужин.

Университетская столовая была оформлена траурной атрибутикой. Рядом с преподавательским столом установили постамент с портретом Сергея Петровича, а на место, где он обычно сидел, положили венок из белых лилий. Это выглядело так пугающе, словно нас пригласили отужинать с покойником.

Из-за стола поднялся ректор, поприветствовал нас и начал скорбную речь. Потом он предоставил слово преподавателям, и каждый должен был высказаться о Сергее Петровиче. Я с ужасом ждала, когда очередь дойдет до Димы. Весь этот спектакль ему тоже пришелся не по вкусу. Как бы стойко он ни держался, по его бледному лицу и беглым взглядам на место библиотекаря я поняла, как ему неуютно. Но тут неожиданно Серов обратился ко мне.

— Валерия Ланская, вы не хотите высказаться о нашем несчастном Сергее Петровиче? Я знаю, что вы были дружны с ним. Думаю, ему было бы приятно услышать от вас пару добрых слов.

Говорить мне совершенно не хотелось. Я чувствовала тоску по доброму старичку, мне было больно, что его с нами больше нет, и испытывала ужас при мысли, что с несчастным просто-напросто расправились. Но все эти переживания были моими, и я не хотела ими делиться. Тем более, делиться с его убийцами.

— Валерия? — настойчиво обратился ректор, и я поняла, что он не оставляет мне пути назад.

Я что-то говорила, вспоминала наше общение, мои долгие часы в библиотеке и его конфетки, подсунутые украдкой, чтобы не упала в голодный обморок от переутомления. Но мои слова жили своей жизнью. В какой-то момент я поняла, что уже не помню о чем говорила минутой ранее. По щекам катились слезы, но я заметила это, только когда не смогла произнести следующее слово из-за громкого всхлипа. Наконец дав волю слезам, я уже не могла успокоиться, а Серов, поблагодарив меня за трогательную речь, продолжил «допрашивать» преподавателей.

Остаток вечера прошел, как в тумане. Я даже не слушала, что промямлил Дима про нашего библиотекаря. Вроде бы держался молодцом под пристальным вниманием своих «коллег». С большим трудом я дождалась, когда торжественная часть кончилась, и, сославшись на головную боль, что в принципе было правдой, не спеша направилась в сторону папиного дома.

Забравшись на диван в гостиной, я укрылась пледом и уснула, пока меня не разбудил телефонный
звонок. Дима. Он дозвонился не с первого раза — видимо, спала я крепко, и очень волновался.

— Лера, буду у тебя через пять минут. Открой мне.
— Спускаюсь.

Я открыла дверь в подземелье, и почти сразу вошел Смирнов. Как же он был мне нужен! Мой мужчина это понял без слов. Дима крепко меня обнял и не отпускал, пока я не сказала, что все нормально.

Мы прошли в гостиную, я заварила чайник зеленого чая, поставила на стол конфеты и забралась с ногами на диван. Смирнов устроился в кресле, молча налил чай и долго не решался заговорить.

— Дим... Сергей Петрович, как он умер на самом деле? — начала я.
— Сказали, что во сне. Сердце якобы остановилось, — ответил он.
— А на самом деле?
— Не знаю. Вскрытия не было. Ректор и Шеллар посчитали это лишним, учитывая возраст библиотекаря...
— Но ему не было восьмидесяти. Насколько я знаю, если человек умирает раньше, необходимо...
— Лер, — перебил меня Дима и устало вздохнул, — ты все прекрасно понимаешь. Вдовин много знал и стал для них опасен. Тем более, любил побеседовать с тобой. Серов ясно дал понять, что в курсе вашего общения, когда дал тебе слово за ужином.
— Да... Его убили.
— Знаю, что тебе тяжело, но нужно взять себя в руки. Сейчас, как никогда. Ради тех, кто тебе дорог.
— Знаю, Дим, но мне страшно...
— Ланская, я не дам тебя в обиду. Обещаю, — улыбнулся Смирнов.
— А ты? Захар Нилов знает про наше общение. Ты понимаешь, что попадаешь под удар?!
— Обо мне не беспокойся, но главное — отрицай все перед Ниловым. Ты не больше, чем моя студентка! Со мной он тоже вчера беседовал. Делал намеки на наши слишком неформальные отношения.
— И ты что?
— Все отрицал, что еще я мог сделать, — Дима подул на чай и сделал глоток. — Ничего, Ланская, он не сможет нам навредить. Наше общение днем ограничим, а ночью будем встречаться в доме твоего папы. Ты же можешь сюда перебраться?
— Да, Серов предлагал мне занять папин дом... Вместе с должностью преподавателя, — усмехнулась я.
— Соглашайся!
— На что? Преподавать?!
— Да.
— Сдурел?! Ты предлагаешь мне стать частью их секты?! — разозлилась я.
— Нет, я предлагаю запудрить им мозги! До следующего года тебя не тронут. Пока ты простая студентка. Зато займешь дом отца, а значит, обеспечишь нам возможность тайно видеться по ночам. Лер, мы накроем их раньше, чем ты закончишь Оболенку!
— А если нет?
— Увезу тебя!

И вот вроде бы мы говорили о серьезных вещах, а я заулыбалась, как пятиклашка. Всегда приятно сознавать, что тот, в кого ты влюблен, так переживает...

— Ланская, ты чего лыбишься? — недоверчиво спросил Смирнов.
— Да вот... вспомнилось, что я очень люблю индюшатину, — усмехнулась я.
— Ну так приготовь, в чем проблема?
— Нет, ни в чем. Майор Смирнов, вы удивительный человек...
— Хм... Это комплимент? — довольно улыбнулся он и пересел с кресла ко мне на диван.
— М-м-м... Пусть будет так.
— Эх! Ланская-Ланская.

Он пересадил меня к себе на колени и провел ладонью по моей щеке, а я довольно прикрыла глаза. В животе должны были запорхать бабочки, но, кажется, там прошелся табун лошадей. Дима поцеловал меня, и я почувствовала, как у него стало набухать в штанах, только вместо продолжения, которого я с трепетом желала, Индюк спихнул меня обратно на диван.

— Хм... Ланская, не отвлекаемся. Надо обсудить дело, потом все остальное!
— Угу... — пробормотала я, сдерживая улыбку от предвкушения, что сегодня случится «все остальное».
— Лера, начну с самого начала, как я все вижу, — серьезно заговорил Смирнов, чем тут же настроил на рабочий лад.
— Хорошо, Дим. Я слушаю.
— Все началось еще в Праге, когда чокнутый Кониас Браге, начитавшись разных книжек, пришел к выводу, что мир вокруг несовершенен. Он видел проблему в своих современниках, которые ограничивали себя излишней религиозностью, препятствующей развитию науки. Ненормальному иезуиту было ближе античное понятие «калокагатия». Браге утверждал, что миром должны править совершенные люди, и для этого необходимо всестороннее развитие. Также он знал про особое место в России, которое по легенде обладало необъяснимой силой. Пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что его дружба с Оболенским была не случайна. Возможно, он специально завербовал князя, чтобы тот получил разрешение императрицы на строительство Университета. Браге сбежал из Праги, где начались гонения на иезуитов, но оставил там свой манифест — специально или нет — доподлинно неизвестно, но учитывая символизм места, где он его спрятал, полагаю, что все же специально.
— Хм... думаю, все действительно было так, как ты говоришь, — пробормотала я, и Смирнов гордо улыбнулся. — Продолжай.
— Построив Оболенку вместе с иезуитами, которые бежали в Российскую империю, будучи уверенными, что сохранят свой орден, Кониас Браге избавился от сородичей. Он вместе с Петром Оболенским открыл Университет, который должен был служить его главной цели — создавать идеальных людей. Наверняка именно Браге был первым Верховным.
— Первым, но не последним...

— Последователи Браге успешно справлялись со своей задачей, — продолжил рассказ Смирнов. — Более двух столетий члены тайного общества, избранные из выпускников Оболенки, пробирались в науку, культуру и политику. Они форсировали важные события с одной единственной целью — получить власть, чтобы со временем контроль над миром перешел к ним — идеальным людям.
— Как, например, взрыв в Марракеше?
— Верно, Лер. Они выкрали исследования Шолохова, и теперь я понимаю зачем...
— Они их продолжили, чтобы получить новое лекарство от рака — инструмент власти!
— Я склоняюсь к другому. Лер, я думаю, им нужны разработки Шолохова, чтобы использовать их на себе.
— Евгеника?!* — нахмурилась я.
— Именно! Я думаю, Оболенцы не просто воспитывают новых членов своего общества в Университете. Что, если сейчас они пошли дальше и решили воздействовать на организм человека?
— Но кто их подопытные? Мы бы наверняка узнали бы, если они проводили эксперименты на людях здесь в Университете.
— Не знаю. Эту версию стоит проверить. Пока оставим.
— Мы еще кое-что забыли. В Оболенскоми Университете преподавал режиссер Стенли Кубрик. Его последний фильм «С широко закрытыми глазами» рассказывает о тайном обществе наподобие того, что есть здесь. Мне кажется, что Кубрик вполне мог позаимствовать идею картины у Оболенцев. Только этого мы точно не узнаем. Кубрик умер еще до выхода фильма на экраны... — я замолчала, и мы с Димой переглянулись, думая об одном и том же.
— Как он умер? — наконец спросил он.
— От сердечного приступа...
— Так же, как твой отец?..
— Ты думаешь...
— Не исключено! Мы должны это проверить.
— Но как?
— Свяжусь с Лариской и попрошу прислать копию медицинского свидетельства.
— После смерти режиссера его фильм закончили за него. Уверена, что картину как следует покромсали, чтобы никто не догадался о том, что творится в нашем Университете. Получилось нечто отвлеченное, слабо похожее на здешнюю «секту», как ты выражаешься.
— Этим мы тоже займемся... Для нас главная задача — найти Верховного.
— Думаешь, это кто-то из преподавателей?
— Или администрации. Уверен, что и ты, и я хорошо его знаем. Ты помнишь его во время того сборища? Как выглядел и вел себя?
— Он был высоким, широкоплечим. Судя по всему, у него атлетическое телосложение.
— А еще что?..
— На нем был красный плащ, золотая маска...
— Лер, ты упускаешь очень важную деталь. Думай...

Воспоминания страшной ночи вихрем пронеслись в голове: просторный зал, каменные, растущие из земли гиганты, люди в масках и пугающий человек в красном плаще, возвышающейся над ними на своем троне, его глашатай... Вот оно что!

— Он не произносил ничего вслух! — воскликнула я.
— Верно. И этому может быть несколько объяснений. Первое, что Верховный не может говорить или у него какой-то голосовой дефект, но в этом я сомневаюсь. В Оболенке нет немых, к тому же, это противоречит понятию совершенного человека — слишком явный физический дефект. Поэтому напрашивается второе объяснение — Верховный не желает быть узнанным остальными.
— Получается, никто, даже сами Оболенцы не знают, кто скрывается за маской человека в красном плаще?
— Думаю, у них есть определенный круг людей, кому известна его личность, ведь на этот пост его должны были избрать. Глашатай точно об этом знает, он слышит его голос.
— Значит, у этого тайного общества есть своя иерархия, — заключила я и неудачно попыталась побороть зевоту.
— Ланская, спать хочешь? — потрепав меня по волосам, отчего я недовольно дернулась, спросил Индюк.
— Есть немного... — ответила я.
— Тогда предлагаю на сегодня закончить с расследованием.

Я кивнула и стала потягиваться. Глаза слипались от усталости, но в то же время так хотелось подольше побыть с Димой. Я снова забралась к нему на коленки и, обняв, устроила голову у него на плече.

— Лерка, ты как ребенок.
— Ты меня отнесешь в комнату?
— Угу...

Смирнов отнес меня в спальню и уложил на кровать, но когда захотел уйти, я удержала его за руку.

— Останься...
— Я не собирался уходить. Обещал же за тобой присматривать. Лягу внизу на диване.
— М-м-м... — недовольно промычала я, хотя такое благородство не могло не умилять. — Останься здесь.
— Уверена?
— Угу... Только в душ я первая.
— Хорошо.

Я приняла душ, сбрызнула тело духами и, укутавшись в махровых халат, вернулась в спальню. Дима сидел на кровати и разглядывал мою детскую фотографию, где я с родителями радостно позирую напротив большого фонтана в парке.

— А потом начались ссоры. Мама забрала меня и уехала, — сказала я, глядя на тот далекий счастливый момент.
— Твоя мама не хотела отдавать тебя Оболенцам, потом и твой отец это понял. Теперь этого не допущу я, — решительно заявил Смирнов и, отставив фоторамку, ухватил меня за пояс халата, притянул к себе и поцеловал. Он запустил руку в мои влажные волосы и оттянул назад голову, чтобы губами перейти на шею. Я таяла в его руках, и одновременно чувствовала его силу. Было так хорошо, что даже усталость перестала ощущаться, поэтому, когда Дима отпустил меня, я разочарованно простонала. — Пойду в душ.
— Там синее полотенце. Я повесила его для тебя.
— Спасибо.

Дима легко поцеловал меня в лоб и ушел в ванную. А я прямо в халате забралась в постель, и уснула раньше, чем он вернулся. Сквозь дрему я почувствовала, как рядом прогнулся матрац, а потом горячие Димины ладони на своей талии. Смирнов поцеловал меня в макушку, и с легкой улыбкой я уснула.

На следующий день после похорон главного библиотекаря Оболенка вернулась к повседневной жизни. У нас снова начались занятия, а у младших курсов продолжилась экзаменационная сессия. Дима ушел от меня ранним утром. Я закрыла за ним дверь в подземелье и подперла ее с внутренней стороны стулом. Мы договорились придумать какой-нибудь мощный засов, чтобы никто из наших врагов не смог проникнуть в папин дом. Приведя себя в порядок, я отправилась на завтрак.

Шумная столовая, казалось, забыла о вчерашнем траурном ужине. Студенты, не стесняясь, громко обсуждали прошедшие праздники. Я с ужасом отметила, что в последнее время в Оболенке было столько смертей, что очередная трагедия не воспринималась, как раньше, с должной скорбью. Неужели к такому можно привыкнуть? Вдруг я почувствовала отвращение к каждому, кто улыбался, захотелось выбежать из столовой, но меня окликнул Юра Нилов. Он пригласил меня за свой столик, где уже собрались однокурсники, включая Арину, с которой мы так и не общались. Я села с ними, но вести светскую беседу не получалось, поэтому, наспех перекусив, пошла в учебный корпус.

Сегодня у меня не было занятий у Смирнова, а за завтраком он даже не посмотрел в мою сторону. Конспирация конспирацией, но мне отчаянно не хватало его внимания. И когда я так успела к нему привыкнуть? Теперь мне оставалось только с головой уйти в учебу, чтобы поскорее прошло время до нашей вечерней встречи. Последней парой у нас была физкультура, и каково же было мое удивление, когда, прокопавшись в раздевалке, я последняя вбежала в спортзал и нос к носу столкнулась с Захаром Ниловым.

— Здравствуйте, — обронила я.
— Опаздываете, Ланская, — недовольно пробормотал преподаватель.
— Извините, а вы тут...
— Временно заменяю преподавателя, пока не найдут кого-то на место бедного Яна Эдуардовича, —
сказал Нилов. — Вставайте в ряд, Валерия.

Я поплелась к остальным студентам, предчувствуя недоброе. Если раньше мне приходилось выносить Нилова только на латыни, то теперь еще и физкультура.

— Повернулись направо и бегом марш! Пятки до ягодиц. Я слежу, — тренерским голосом крикнул Нилов, и мы побежали по периметру зала.

Захар вдоволь оторвался на нас. Занятие больше напоминало тренировку военного лагеря — выпады с утяжелителями, гантели, штанга, приседания, а в довершение ко всему — планка. Ян всегда отпускал нас за пятнадцать минут до конца пары, чтобы мы успели принять душ и привести себя в порядок, но Нилов пытал до звонка. Особенно внимательно новый тренер относился ко мне. Он всегда выбирал точку обзора там, где я выполняла упражнения, и постоянно делал замечания, накручивая мне штрафное время. Моя ненависть к нему росла с каждым «Ланская, еще пять приседаний!» или «Еще тридцать секунд планки, Ланская». Выходя из зала вся взмокшая, я гордо не прощалась с Захаром.

— Лер, чем ты не угодила Захару Артемовичу? — подбежала ко мне Маринка Позднякова.
— Не знаю. Видимо, он не в духе и решил сорваться на мне, — отмахнулась я.
— А я уж думала, что он из-за своего брата мстит...
— Юрка ни при чем. Мы с ним друзья.

Друзья... Юра действительно помнил, что мы друзья, поэтому решил выяснить, что произошло у меня с его братом. Он дождался, пока я выйду из душа, и подкараулил в коридоре.

— Лер, что это было? — сходу спросил он.
— О чем ты? — делая вид, что не понимаю вопроса, переспросила я.
— Я спросил у Захара, зачем он так с тобой, а он накричал, чтобы не лез не в свое дело. Накричал, Лера! Никогда его еще таким не видел.
— У твоего брата крыша поехала, а срывается на мне, — процедила я.
— Не просто так же?!
— Я не могу залезть к нему в голову, так что не представляю, что его так вывело. Может быть, день неудачный, а я — просто козел отпущения.
— Захар не такой. Он всегда справедлив и просто так никого не валит, — недовольно заявил Юра.
— Вот как? Ну раз он такой хороший и справедливый, считай, что это я во всем виновата.

Я толкнула плечом Юрку, поправила лямку сумки, вылетела из спортзала и почти бегом направилась к жилому корпусу. Младший Нилов нагнал меня на полпути, схватил за локоть и развернул к себе.

— Лер, ну извини! Я не хотел обидеть!
— Юр, я устала... Благодаря твоему братцу завтра вообще с постели не встану. Оставь меня, а?
— Я просто не хочу ссориться. Извини... Просто Захара никогда таким не видел. Подумал, что у него не просто так к тебе такое отношение...
— Пожалуйста, только не говори, что надумал себе...
— Нет. Я подумал, что у вас вышло какое-то недопонимание, и решил его уладить.

Когда Юрка врал, я легко могла это определить. Сейчас он говорил неправду. Нилов подумал именно то — что у меня роман с его братом. Как же далек он был от истины. Но ссориться и мне не хотелось, поэтому я решила сделать вид, что поверила его глупой отговорке.

— Ладно, Юр. Все в порядке.
— Хорошо, — Нилов притянул меня к себе и заключил в объятья. Как назло в этот момент я увидела Диму, который внимательно наблюдал за нами.Примечания:*Евгеника ( др. гр. «хорошего рода, благородный») — учение о селекции применительно к человеку, а также о путях улучшения его наследственных свойств. Учение было призвано бороться с явлениями вырождения в человеческом генофонде.