Загадка моего университета

59. Церемония посвящения

В каждой войне случается решающая битва, которая может принести окончательное поражение или ознаменовать победу. К такой битве готовятся заблаговременно: стягивают силы, мобилизуют резервы, запасают орудия. К примеру, Дмитрий Донской в середине августа проводил смотр войск под Коломной, отправляясь на великую Куликовскую битву, которой суждено было случиться восьмого сентября. Войска русского князя уничтожили мосты, тем самым оставив за собой выбор места сражения и навязав его противнику. Войска были выставлены в боевые порядки еще накануне битвы, и Дмитрий Донской лично провел смотр, а ночью отправился на разведку, чтобы издали оценить свои и противника позиции. В полдень следующего дня, когда рассеялся утренний туман, на поле показались татарские войска... Победа на Куликовом поле стала одной из самых значительных побед в истории нашего отечества. И пусть она не принесла окончательно освобождения от татаро-монгольского ига, но сплотила русские земли перед лицом врага, вселила уверенность в свои силы и стала ознаменованием будущей свободы от захватчиков.

Решающая битва в моей войне приближалась, и я готовилась к ней с должной ответственностью. За пять дней, оставшихся до моего посвящения, нужно было сделать многое. Чтобы получить разрешение на штурм Оболенки, Дима обязан был представить руководству неоспоримые доказательства преступлений высших кругов Университета, каких пока не было. Эта задача лежала целиком и полностью на мне. Использование микрофонов и скрытых камер было незаконным, но майору Смирнову удалось заручиться поддержкой некоторых влиятельных лиц, которые дали разрешение на подобные приемы. Пользуясь своим положением почти члена Калокагатии, я спустилась в подземелье и прошла в лабораторию. Доктор Шеллар, не ожидая такого гостя, сначала просто опешил, но потом вдруг решил меня выгнать. Напрасно.

— Разве я не могу быть здесь? — вздернув бровь, как героиня фильма-боевика, роковая красотка девяностых, вопросила я и, теребя кулончик на шее, прошла мимо Университетского врача.
— Ланская, мне уже пожаловались на твою строптивость, но я не мог поверить, что ты...
— Вы!
— Что?!
— Я не мог поверить, что вы... Соблюдайте субординацию, Михаил Романович! — отчеканила я.
— Нахалка! — процедил он, но я прекрасно расслышала и недовольно прищурилась. — Так что вам здесь надо?
— Собственно, ничего. Хотела убедиться, что вы еще не до конца обезумели и не стали причинять вред детям!
— Погеройствовать решила?
— На вы, Михаил Романович! — от моих слов доктор недовольно скривился. — Хочу, чтобы вы знали, что когда меня посвятят в Калокогатию, я первым делом поговорю с Верховным!
— Вот как? И о чем же?
— О том, что вы специально перевезли детей-сирот в Оболенку, чтобы использовать их органы! Вы самые настоящие мясники!
— И думаешь... думаете Верховному есть дело до этих детей? Их привезли сюда, чтобы, как говорится, все необходимое было под рукой. Да, мы используем их органы, но эти дети все равно нездоровы!
— Но если вы можете создавать органы синтетически, для чего калечить детей?
— Нам нужны реальные образцы, полученные естественным путем. Но мы уже сократили количество натуральных органов.
— Безумцы!

Я развернулась и поспешила выйти из лаборатории, тем более что успела прикрепить микрофон к одной из столешниц. Того, что наговорил Шеллар, и того, что сняла на камеру в кулоне, должно было хватить для доказательства темной деятельности оболенцев, но мне требовались еще доказательства и признания.

За несколько дней я успела еще раз побеседовать с Серовым и вынудила его сознаться во всех гнусных делах оболенцев. С Ремизовой я столкнулась в коридоре, к Селезневой и Рылеву подсела в столовой. После наших душевных разговоров у ФСБ на руках были все карты, чтобы впаять всей шайке пожизненные сроки.

Моя решимость вытеснила страх, а Димина поддержка, пусть и на расстоянии, придавала силы. Только в день моей инициации в душе закрались сомнения. Смогу ли я? Получится ли? Не раскроют ли? Я прекрасно понимала, что другого шанса не будет. Пан или пропал, как говорится!