Запретное

25 глава

Лочен

Никогда в своей жизни я не слышал столь кошмарного звука. Крика чистого ужаса, неразбавленной ненависти, ярости и гнева. И он продолжал нарастать, становясь все громче и громче, ближе и ближе, перекрывая солнце, высасывая все: любовь, тепло, музыку, радость. Разбивая все вокруг нас на осколки яркого света, разрезая воздух вокруг наших обнаженных тел, сдирая улыбки с наших лиц, вытягивая дыхание из наших легких.
Мая в ужасе хватается за меня, обхватывает руками, сжимает крепче, прислоняется лицом к груди, словно умоляет свое тело слиться с моим. Мгновение я не могу реагировать и просто прижимаю ее к себе, намереваясь только защитить, закрыть ее тело своим. А потом я слышу всхлипывания: вопли, истерические рыдания, полный обвинения визг, сумасшедший вой. Я заставляю себя поднять голову и вижу нашу мать, стоящую в дверях.
Как только ее глаза, полные ужаса, встречаются с моими, она бросается к нам, хватая меня за волосы и с невероятной силой оттягивая голову. Ее кулаки бьют меня, длинные ногти впиваются в руки, плечи, спину. Я даже не пытаюсь ее сбросить с себя. Мои руки обхватывают голову Маи, тело придавливает ее, выступая в качестве живого щита между ней и этой сумасшедшей, отчаянно пытаясь защитить ее от нападения.
Мая подо мной в ужасе кричит, пытаясь зарыться в матрас, и изо всех сил притягивает меня к себе. Но потом вопли начинают соединяться в слова, пробиваясь к моему застывшему мозгу, и я слышу:
- Прочь от нее! Прочь от нее! Ты монстр! Зло, извращенный монстр! Прочь от моего ребенка! Прочь! Прочь! Прочь!
Я не двигаюсь с места, не отпускаю Маю, даже когда меня продолжают дергать за волосы и наполовину стаскивают с кровати. Мая, внезапно осознавшая, что незваным гостем является наша мать, пытается освободиться из моей хватки.
- Нет! Мама! Оставь его! Оставь его! Он ничего не сделал! Что ты делаешь? Ты делаешь ему больно! Не трогай его! Не трогай его! Не трогай его!
Теперь она кричит на нее, рыдая от ужаса, вылезая из-под меня, пытаясь дотянуться и сбросить маму, но я не позволю им дотронуться друг до друга, не позволю этому чудовищу ее достать. Когда я вижу, как к лицу Маи тянется когтистая ладонь, то диким движением выбрасываю руку вперед, толкая маму в плечо. Она отшатывается назад, и за этим следует стук, звук падающих с полок книг, и вот - она уходит, ее вопли эхом отдаются на лестнице, пока она спускается на нижний этаж.
Я спрыгиваю с кровати, бросаюсь к двери спальни и захлопываю ее, закрывая затвор.
- Быстрее! - кричу я на Маю, хватая трусы и футболку из кучи ее одежды и кидая ей. - Надень их. Она вернется с Дэйвом или еще кем-то. Замок не достаточно крепкий...
Мая сидит посреди кровати, прижимая простыню к груди, ее волосы взъерошены и спутаны, лицо белое от потрясения и мокрое от слез.
- Она ничего не сможет нам сделать, - отчаянно говорит она, ее голос повышается. - Она ничего не сможет сделать, не сможет!
- Все в порядке, Мая. Все в порядке, все в порядке. Пожалуйста, просто оденься. Она вернется!
Я могу найти лишь свое нижнее белье - остальные мои вещи, должно быть, погребены под кучей упавших книг.
Мая одевается, вскакивает и бежит к открытому окну.
- Мы можем выбраться, - выдыхает она. - Мы можем выпрыгнуть...
Я оттаскиваю ее, заставляя сесть на кровать.
- Послушай меня. Мы не можем убежать - они в любом случае нас поймают, и подумай, Мая, подумай! Что насчет остальных? Мы не можем просто так их бросить. Мы подождем здесь, хорошо? Никто не причинит тебе вреда, я обещаю. У мамы просто истерика. И она не пыталась на тебя напасть, она просто пыталась тебя спасти. От меня. - Я с трудом дышу.
- Мне все равно! - снова кричит Мая, слезы текут по щекам. - Посмотри, что она сделала с тобой, Лочи! У тебя на спине кровь! Не могу поверить, что она так ранила тебя! Она вырывала у тебя волосы! Она... она...
- Тихо, милая, ш-ш... - Повернувшись к ней лицом на краю кровати, я чуть сжимаю ее плечи в попытке удержать на месте. - Мая, ты должна успокоиться. Ты должна меня выслушать. Никто нам не навредит, понимаешь? Они просто хотят тебя спасти...
- От чего? - рыдает она. - От кого? Они не могут забрать меня у тебя! Они не могут, Лочи, не могут!
Раздается еще больше крика. Мы оба застываем от звука, на этот раз исходящего с улицы. Я первый оказываюсь у окна. Перед домом мама ходит взад и вперед, крича в свой мобильный телефон.
- Ты должен сейчас же прийти! - рыдает она. - Господи, пожалуйста, поторопись! Он уже ударил меня и теперь закрылся с ней! Когда я вошла, он пытался ее задушить! Думаю, он собирается ее убить!
Любопытные соседи высовывают головы из окон и дверей, некоторые уже в спешке перебегают улицу по направлению к нашему дому. Я чувствую, как покрываюсь холодным потом, и мои ноги угрожающе подкашиваются.
- Она звонит Дэйву, - кричит Мая, пытаясь вырваться, когда я оттаскиваю ее от окна. - Он выбьет дверь. Он изобьет тебя! Я должна спуститься и все объяснить! Я должна рассказать им, что ты не сделал ничего плохого!
- Нет, Мая, нет. Ты не можешь! Это ничего не изменит! Ты должна остаться здесь и выслушать меня. Я должен поговорить с тобой.
Внезапно я понимаю, что должен делать. Я знаю, что есть только одно верное решение, остался только один способ спасти Маю и детей. Но она не будет слушать, вырываясь и пинаясь босыми ногами, когда я обхватываю ее руками, чтобы она не побежала к двери. Я силой возвращаю ее на край кровати и прижимаю к себе.
- Мая, тебе придется выслушать. Я... я думаю, у меня есть план, но ты должна выслушать, иначе он не сработает. Пожалуйста, милая. Я умоляю тебя!
Мая прекращает вырываться.
- Хорошо, Лочи, хорошо, - хнычет она. - Расскажи мне, я слушаю. Я все сделаю. Сделаю все, что ты хочешь.
Все еще сжимая ее, я смотрю на ее испуганное лицо с дикими глазами и глубоко дышу в отчаянной попытке собраться с мыслями, успокоиться, сдержать слезы, которые только еще больше ее испугают. Я крепче сжимаю ее запястья и готовлюсь к тому, чтобы схватить ее, если она бросится к двери.
- Мама звонит не Дейву, - объясняю я, мой голос сильно дрожит. - Она звонит в полицию.
Мая застывает, ее голубые глаза расширяются от потрясения. Слезы застывают на ресницах, лицо бледнеет. Тишину в комнате прерывают лишь ее отчаянные попытки ловить ртом воздух.
- Все в порядке, - твердо говорю я, пытаясь сохранять голос спокойным. - Вообще-то, это хорошо. Полиция с этим разберется. Они успокоят маму. Заберут меня на допрос, но это будет только...
- Но это противозаконно, - голос Маи затихает от ужаса. - То, что только что произошло. Нас арестуют, потому что мы нарушили закон.
Я делаю очередной глубокий вдох, мои легкие трещат под напряжением, горло угрожает полностью закрыться. Если я сломаюсь - все кончено. Я напугаю ее так, что она перестанет слушать меня и никогда не согласится на то, что я собираюсь ей предложить. Я должен убедить ее, что это лучший способ, единственный способ.
- Мая, ты должна послушать, мы должны сделать все быстро, они могут прийти с минуты на минуту. - Я делаю паузу, чтобы перевести дыхание. Несмотря на ужас в ее глазах, она просто кивает, ожидая продолжения.
- Хорошо. Первое, что ты должна запомнить, - быть под арестом не значит сесть в тюрьму. Мы не сядем в тюрьму, потому что мы всего лишь подростки. Но теперь послушай меня: это очень, очень важно. Если нас обоих арестуют, то обоих допросят. Это может занять несколько дней. Уилла и Тиффин придут и узнают, что нас нет. Мама, скорее всего, будет пьяна, но даже если и нет, то социальной службе позвонят из полиции, и всех троих детей заберут из-за того, что мы сделали. Просто представь Уиллу, представь Тиффина, представь, как они будут напуганы. Уилла боялась... - Мой голос дрожит, и я прерываюсь на мгновение. - Уи... Уилла боялась провести одну ночь не здесь! - Слезы наворачиваются на глаза, словно ножи. - Понимаешь? Понимаешь, что случится с ними, если нас обоих арестуют?
В немом ужасе Мая качает головой, онемев от шока, ее глаза заполняют новые слезы.
- Есть способ, - отчаянно продолжаю я. - Есть способ, с помощью которого мы можем все это предотвратить. Они их не заберут, если кто-то один из нас будет здесь, чтобы приглядывать за ними и прикрывать маму. Понимаешь, Мая? - Мой голос повышается. - Один из нас должен остаться. И это должна быть ты...
- Нет! - Крики Маи пронзают мое сердце. Я сильнее сжимаю ее запястья, когда она начинает вырываться. - Нет! Нет!
- Мая, если их заберет социальная служба, то никто из нас не увидит их до тех пор, пока они не станут взрослыми! У них останутся шрамы на всю жизнь! Если ты позволишь мне пойти, есть хорошая возможность, что меня отпустят через пару дней. - Я смотрю на нее, отчаянно надеясь, что она достаточно доверяет мне для того, чтобы поверить в эту ложь.
- Ты остаешься! - Мая смотрит на меня своим умоляющим взглядом. - Ты останешься, а я пойду! Я не боюсь. Пожалуйста, Лочи. Давай сделаем так!
Я в отчаянии трясу головой.
- Это не сработает! - неистово говорю я. - Помнишь тот разговор, который был пару недель назад? Никто нам не поверит, если ты скажешь, что это ты меня заставила. А если мы скажем, что это было по обоюдной договоренности, то они арестуют нас обоих! Мы должны сделать так. Разве ты не понимаешь? Подумай, Мая, подумай! Ты же знаешь, что нет других вариантов! Если кто-то из нас остается, то это должна быть ты!
Все тело Маи обмякает, как только реальность доходит до нее. Она падает вперед на меня, но я не могу ее обнять, пока что нет.
- Пожалуйста, Мая, - умоляю я ее. - Скажи мне, что ты это сделаешь. Скажи мне сейчас, прямо сейчас. Иначе я сойду с ума, не зная... не зная, в безопасности ли ты и остальные. Я не смогу это пережить. Ты должна это сделать. Ради меня. Ради нас. Это наш единственный шанс снова быть вместе как семья.
Она опускает голову, ее красивые янтарные волосы прячут лицо от моего взгляда.
- Мая... - Из моей груди вырывается звук, полный отчаяния, и я трясу ее. - Мая!
Она тихо кивает, не поднимая глаз.
- Ты это сделаешь? - спрашиваю я.
- Сделаю, - шепчет она.
Проходит несколько минут, но она не двигается. Трясущимися руками я вытираю пот с лица. Потом внезапно Мая поднимает голову, издав сдавленный всхлип, и тянет ко мне руки для объятия. Я не могу. Просто не могу. Резко мотая головой, я отстраняюсь от нее и напрягаю слух для того, чтобы услышать звук сирены. Низкий гул голосов снизу усиливается: нет сомнений, что это обеспокоенные соседи, прибежавшие успокоить нашу мать. Получив отказ в объятии, в котором она так отчаянно нуждалась, Мая ищет утешения в подушке, прижатой к груди. Раскачиваясь взад-вперед, она пребывает в состоянии полного шока.
- И еще одно... - внезапно осознавая, я поворачиваюсь к ней. - Мы... мы должны сделать так, чтобы наши истории совпадали. Иначе они продержат меня дольше, и тебя допросят повторно, и все станет намного хуже...
Мая закрывает глаза, словно отгораживаясь от меня.
- У нас нет времени, чтобы что-то придумать, - говорю я, мой голос цепляется за каждое слово. - Мы... мы просто должны будем рассказать все так, как оно было. В-все, что случилось, как началось, как долго продолжалось... Если наши истории не совпадут, то они могут арестовать и тебя тоже. Так что ты должна сказать правду, Мая, понимаешь? Все - каждую деталь, о которой они тебя спросят! - Я делаю резкий вдох. - Единственное, что мы добавим, - это то, что я тебя заставил. Заставил сделать все то, что мы делали, Мая. Слышишь меня?
Я вновь теряю контроль, слова будто сотрясают воздух вокруг меня.
- В первый раз, когда мы поцеловались, я сказал, что ты должна это сделать, иначе... иначе я изобью тебя. Я поклялся, что если ты расскажешь кому-то, то я тебя убью. Ты была напугана. Ты действительно верила, что я способен на это, и с того момента каждый раз, когда я... я хотел тебя, ты... ты просто делала все, о чем я просил.
Она с ужасом смотрит на меня, молчаливые слезы текут по ее щекам.
- Они отправят тебя в тюрьму!
- Нет, - я мотаю головой, пытаясь звучать настолько убедительно, насколько возможно. - Ты просто скажешь им, что не хочешь выдвигать обвинения. Если нет обвинителя, то не может быть и никакого судебного дела. Меня выпустят через несколько дней! - Я смотрю на нее, безмолвно умоляя поверить мне.
Она хмурится и медленно качает головой, словно отчаянно пытается понять.
- Но это не имеет смысла...
- Поверь мне. - Я дышу слишком часто. - Большинство случаев сексуального насилия не доходит до суда, потому что жертвы слишком боятся или стыдятся выдвигать обвинения. Так что ты просто скажешь, что тоже не хочешь выдвигать обвинения... Но, Мая, - я тянусь и сжимаю ее руку, - ты ни за что, ни за что не должна говорить, что это было по обоюдному согласию. Ни за что, ни за что не должна признаваться, что приняла участие во всем этом по собственному желанию. Я заставил тебя. Что бы они ни спросили, что бы они ни говорили, я угрожал тебе. Понимаешь?
Она потрясенно кивает.
Не убедившись, я грубо хватаю ее за руки.
- Я не верю тебе! Скажи мне, что случилось! Что я с тобой сделал?
Она поднимает взгляд, ее нижняя губа дрожит, глаза блестят.
- Ты меня изнасиловал, - отвечает она и прижимает ладони ко рту, чтобы заглушить крик.
Мы в последний раз прижимаемся друг к другу под одеялом. Она сворачивается рядом со мной, прижимаясь щекой к моей груди и дрожа от потрясения. Я крепко ее держу, глядя в потолок, боясь, что начну плакать, боясь, что она увидит то, насколько я испуган, боясь, что она вдруг поймет, что даже если и не будет выдвигать обвинения, то найдется кто-то другой.
- Я н-не понимаю. - Мая хватает ртом воздух. - Как такое могло произойти? Почему из всех мама выбрала именно этот день, чтобы вернуться? Как, черт возьми, она смогла войти без ключа?
Я пребываю в слишком сильном потрясении, чтобы даже думать об этом или волноваться. Единственное, что важно, - нас поймали. Сообщили в полицию. Я никогда вообще не думал, что все может так сложиться.
- Должно быть, это сосед. Мы не были достаточно осторожны со шторами. - С немым всхлипом Мая качает головой, - У тебя еще есть время. Лочи, я просто не понимаю! Почему ты не убежишь? - ее голос повышается от боли.
Потому что меня не будет рядом, чтобы рассказать свою версию истории. Версию, которую я хочу, чтобы полиция услышала. Версию, которая освободит тебя ото всех нарушений. Если я убегу, то они смогут арестовать тебя вместо меня. А если мы сбежим оба, то выставим себя соучастниками, и все будет кончено.
Но я ничего не говорю и просто прижимаю ее сильнее в надежде, что она мне поверит.
Звук сирены заставляет нас обоих подскочить. Мая спрыгивает с кровати и пытается добраться до двери. Я останавливаю ее, и она начинает плакать.
- Нет, Лочи, нет! Пожалуйста! Позволь мне спуститься вниз и объяснить! Так все выглядит гораздо хуже!
Мне нужно, чтобы все выглядело хуже. Нужно, чтобы все выглядело настолько плохо, насколько это возможно. С этого момента я должен думать как насильник, вести себя как насильник. Доказать, что я удерживал Маю против ее воли.
На улице усиливаются звуки хлопающих дверей машин. Вновь звучит истеричный голос мамы.
Хлопает входная дверь. Тяжелые шаги в коридоре. Мая щурит глаза и цепляется за меня, тихо рыдая.
- Со мной все будет в порядке, - я отчаянно шепчу ей на ухо. - Это всего лишь протокол. Они арестуют меня, чтобы только допросить. Когда ты скажешь им, что не хочешь выдвигать обвинения, то они просто отпустят меня.
Я крепко держу ее, поглаживая волосы, надеясь, что однажды она поймет, что однажды она простит меня за ложь. Стараясь не думать, стараясь не паниковать, стараясь не колебаться. Громкие голоса снизу, в основном мамы. Звук множества шагов на лестнице.
- Отпусти меня, - быстро шепчу я.
Она не отвечает, все еще прижимаясь ко мне, головой зарываясь в мое плечо, руками крепко обвивая мою шею.
- Мая, отпусти меня, немедленно! - Я пытаюсь отцепить ее руки от себя. Она не отпустит. Она не отпустит!
Стук в дверь заставляет нас обоих резко подпрыгнуть. За шумом следует резкий, властный голос:
- Это полиция. Откройте дверь.
Мне жаль, но я только что изнасиловал свою сестру и удерживаю ее здесь против ее воли. Я не могу быть так любезен.
Они делают мне предупреждение. Затем слышится первый удар. Мая издает испуганный крик. Она все еще не отпускает меня. Мне жизненно важно повернуть ее так, что когда они войдут, то увидят, как я держу ее спиной к себе, прижимая ее руки к бокам. Еще одна трещина. Дерево вокруг защелки трескается. Еще один удар, и они войдут.
Я со всей силы отталкиваю Маю от себя. Я смотрю ей в глаза - ее красивые голубые глаза - и чувствую нахлынувшие слезы.
- Я люблю тебя, - шепчу я. - Мне так жаль! - А потом я поднимаю правую руку и со всей силы ударяю ее по лицу.
Ее крик наполняет комнату за секунду до того, как замок ломается и дверь открывается. Внезапно дверной проем заполняют люди в темной униформе и с трещащими рациями. Я за руки и талию обхватываю Маю рукой, прижимая спиной к себе. На внутренней стороне ладони, закрывающей ее рот, я чувствую обнадеживающую струйку крови.
Когда они приказывают мне отпустить ее и отойти от кровати, я не могу двинуться. Я должен сотрудничать, но физически я не могу. Я застываю в ужасе. Я боюсь, что если уберу руку со рта Маи, то она расскажет им правду. Я боюсь, что как только они заберут Маю, я больше никогда ее не увижу.
Они просят меня поднять руки. Я ослабляю хватку, удерживающую Маю. "Нет! - кричу я внутри. - Не оставляй меня, не уходи! Ты моя любовь, моя жизнь! Без тебя я ничто, у меня нет ничего. Если я тебя потеряю, то потеряю все". Очень медленно я поднимаю руки, с трудом удерживая их в воздухе, борясь с непреодолимым желанием вернуть Маю в свои объятия, поцеловать ее в последний раз. Осторожно приближается женщина-офицер, словно Мая - дикое животное, готовое сорваться с места, - и поднимает ее с кровати. Она издает слабый сдавленный всхлип, но я слышу, как она делает глубокий вдох и задерживает дыхание. Кто-то укутывает ее в одеяло. Они пытаются вывести ее из комнаты.
- Нет! - кричит она. Разразившись внезапными рыданиями, она в отчаянии поворачивается ко мне, ее нижнюю губу окрашивает кровь. Губы, которые когда-то нежно прикасались ко мне; губы, которые я так сильно люблю; губы, которым я не хотел навредить. Но теперь, с израненными губами и заплаканным лицом она выглядит такой потрясенной и разбитой, что даже если и потеряет всю решимость и расскажет правду, я почти уверен, что ей не поверят. Ее глаза встречаются с моими, но под пристальным взглядом офицеров я не в состоянии дать ей хоть малейший признак утешения. "Иди, моя любовь, - взглядом прошу я. - Следуй плану. Сделай это. Сделай это для меня".
Когда она поворачивается, ее лицо сникает, и я борюсь с сильным желанием выкрикнуть ее имя.
Как только Мая уходит, на меня обрушиваются двое мужчин-полицейских. Каждый хватает меня за руку и приказывает медленно встать. Я так и делаю, напрягая каждую мышцу и стискивая зубы, пытаясь унять дрожь. Коренастый офицер с маленькими глазами и пухлым лицом ухмыляется, когда я встаю с кровати, и простыня падает - я остаюсь в одних трусах.
- Не думаю, что этого нужно обыскивать, - смеется он.
Я слышу доносящийся снизу плач Маи.
- Что они с ним сделают? Что они с ним сделают? - продолжает кричать она.
Раз за разом успокаивающий женский голос повторяет ответ:
- Не волнуйся. Теперь ты в безопасности. Он больше не сможет тебе навредить.
- У тебя есть какая-то одежда? - спрашивает меня другой полицейский. Он выглядит чуть старше меня. Я задаюсь вопросом, как долго он работает в полиции. Участвовал ли он когда-нибудь в таком же отвратительном преступлении?
- У меня в с-спальне...
Молодой полицейский ведет меня к моей комнате и следит, пока я одеваюсь, его рация прерывает тишину своим потрескиванием. Я чувствую его полный отвращения взгляд на своей спине, теле. Я не могу найти ничего чистого. По какой-то необъяснимой причине, я чувствую необходимость в том, чтобы надеть что-то только что постиранное. Единственной вещью под рукой оказывается моя школьная форма. Я ощущаю нетерпеливость мужчины, стоящего в дверном проходе позади меня, но мне так сильно хочется прикрыть свое тело, что я даже не могу ясно мыслить, не могу вспомнить, где храню свои вещи. Наконец, я надеваю футболку и джинсы, засовываю босые ноги в кеды, прежде чем осознаю, что надел футболку наизнанку.
К нам заходит в комнату грузный полицейский. Они оба кажутся слишком большими для этого ограниченного пространства. Я болезненно осознаю, что моя кровать не застелена, а носки и нижнее белье разбросаны по полу. Сломанный карниз, старый весь исцарапанный стол, потрескавшиеся стены. Мне стыдно от всего этого. Я смотрю на маленький семейный снимок, все еще прикрепленный к стене над моей кроватью, и мне внезапно хочется его взять с собой. Что-нибудь, что угодно, что напоминало бы мне обо всех них.
Офицер постарше задает мне несколько стандартных вопросов: имя, дата рождения, гражданство... Мой голос все еще дрожит, несмотря на все усилия, направленные на то, чтобы он звучал ровно. Чем больше я стараюсь не заикаться, тем хуже выходит. Когда мой разум пустеет, и я даже не могу вспомнить собственный день рождения, они смотрят на меня так, будто думают, что я сознательно скрываю информацию. Я прислушиваюсь, чтобы услышать голос Маи, но ничего не слышу. Что они с ней сделали? Куда они ее увели?
- Лочен Уители, - ровным, механическим тоном произносит офицер, - В полицию поступило заявление, что некоторое время назад вы изнасиловали свою шестнадцатилетнюю сестру. Я арестовываю вас за нарушение пункта двадцать пять статьи о сексуальных правонарушениях за действия сексуального характера с ребенком, являющимся членом семьи.
Обвинение ударяет меня словно кулаком по животу. Оно выставляет меня не просто насильником, а педофилом. И Мая - ребенок? Она уже несколько лет как не ребенок. И она не несовершеннолетняя! Но, естественно, я внезапно осознаю, что даже за две недели до семнадцати в глазах закона она все еще считается ребенком. Однако я в восемнадцать уже взрослый. Тринадцать месяцев. Могут также стать и тринадцатью годами... Теперь полицейский зачитывает мне мои права.
- Вы не обязаны ничего говорить. Но навредите своей же защите, если не упомянете, если вас спросят, чего-то, на что потом будете опираться в суде. Все, что вы скажете, может быть представлено в качестве доказательства, - Его голос нарочитый, полный власти, лицо, пустое, холодное, лишенное всяких эмоций. Но это не какое-то полицейское шоу. Это реальность. Я совершил настоящее преступление.
Молодой полицейский сообщает мне, что сейчас они выведут меня на улицу к "транспортному средству". Коридор слишком узок для нас троих. Толстый офицер идет впереди, его походка медленная и тяжелая. Другой крепко держит меня чуть выше локтя. До сих пор мне удавалось скрывать страх, но стоит нам подойти к лестнице, как вдруг я чувствую, что прилив паники усиливается. Глупо: это вызвано не чем иным, как нуждой сходить в туалет. Но внезапно я понимаю, что мне очень нужно сходить и что я понятия не имею, когда еще у меня будет такая возможность. После часов допросов, в какой-то камере взаперти, перед целой кучей других заключенных? Я спотыкаюсь, останавливаясь на верхней лестничной площадке.
- Двигайся! - Я чувствую между лопаток давление твердой руки.
- Можно мне... можно мне, пожалуйста, воспользоваться туалетом перед уходом? - мой голос звучит испуганно и безумно. Я чувствую, что у меня горит лицо, как только слова вырываются изо рта, как бы мне хотелось забрать их обратно. Я кажусь жалким.
Они обмениваются взглядами. Плотный мужчина вздыхает и кивает. Они впускают меня в туалет. Офицер моложе стоит в дверном проеме.
Наручники дела не упрощают. Я чувствую, как присутствие мужчины заполняет маленькую комнату. Я разворачиваюсь так, чтобы стоять к нему спиной, и пытаюсь расстегнуть джинсы. По моей шее и спине скатывается пот, футболка прилипает к коже. Мышцы в коленях вот-вот задрожат. Я закрываю глаза и пытаюсь расслабиться, но мне очень нужно справить нужду, что просто невозможно. Я не могу. Я просто не могу. Не таким образом.
- У нас нет в запасе целого дня, - голос сзади заставляет меня вздрогнуть. Я застегиваюсь и спускаю воду в пустом унитазе. Поворачиваясь, я слишком смущен, чтобы даже поднять голову.
Когда мы выходим и тащимся вниз по узкой лестнице, молодой офицер говорит мне уже мягче:
- Участок недалеко. Там у тебя будет некоторая уединенность.
Его слова поражают меня. Небольшой намек на доброту, нотка заверения, несмотря на столь ужасную вещь, которую я совершил. Я чувствую, как моя видимость сползает. Глубоко дыша, я с силой закусываю губу. На тот случай, если Мая увидит меня, очень важно, чтобы я вышел из дома, не развалившись на части.
Голоса на кухне то становятся громче, то стихают. Дверь плотно закрыта. Так вот, куда они ее увели. Дай Бог, чтобы они по-прежнему относились к ней как к жертве, утешали ее вместо того, чтобы закидывать вопросами. Мне приходится стиснуть зубы, сжать все мышцы в теле, чтобы не дать себе побежать к ней, обнять ее, поцеловать в последний раз.
Я замечаю розовую скакалку, свисающую через перила. На ковре - остатки от вчерашнего желе. На подставке у входной двери разбросаны маленькие ботиночки. Белые босоножки Уиллы и кроссовки со шнурками, которые она, наконец, научилась завязывать - все такое крошечное. Потертые школьные ботинки Тиффина, его очень ценные футбольные бутсы, перчатки и "счастливый" мяч. Над ними висят школьные пиджаки, брошенные, пустые, как призраки настоящих их. Я хочу, чтобы они вернулись, я хочу, чтобы мои дети вернулись. Я скучаю по ним - эта боль, как дыра в сердце. Они были так взволнованы тем, что уходят, что у меня даже не было времени их обнять. Мне даже не удалось с ними попрощаться.
Когда меня проталкивают мимо открытой двери гостиной, какое-то движение привлекает мой взгляд, и я останавливаюсь. Я поворачиваю голову к фигуре в кресле и, к своему изумлению, обнаруживаю Кита. Он неподвижно сидит с белым лицом рядом с женщиной-офицером, его аккуратно собранные на остров Уайт сумки небрежно свалены у ног. Когда он медленно поворачивается ко мне, я непонимающе гляжу на него. Меня толкают сзади, говорят "шевелись". Я спотыкаюсь о дверной порог, мой взгляд умоляет Кита хоть о каком-то объяснении.
- Почему ты здесь?
Не могу поверить, что он свидетель всего произошедшего. Не могу поверить, что они как-то разыскали его прежде, чем он ушел, также впутав его во все это. Ради Бога, ему же всего лишь тринадцать! Мне хочется закричать. Он должен находиться в путешествии всей его жизни, а не наблюдать за тем, как его брата арестовывают за сексуальное насилие над его сестрой. Мне хочется в ярости ударить их, заставить отпустить его.
Взгляд Кита покидает мое лицо, спускаясь к наручникам на моих запястьях, потом - к офицерам полиции, пытающимся увести меня. У него бледное, потрясенное лицо.
- Это ты ему рассказал! - внезапно вскрикивает он, заставив меня подпрыгнуть.
В ошеломлении я смотрю на него:
- Что?
- Тренеру Уилсону! Ты рассказал ему о моей боязни высоты! - Внезапно он начинает кричать на меня, его лицо искажено яростью: - Как только я дошел до школы, он на глазах у всего класса вычеркнул меня из списка альпинистов! Все смеялись надо мной, даже мои друзья! Ты разрушил то, что должно было стать самой лучшей неделей в моей жизни!
Заставляя себя дышать, я чувствую, как мое сердце колотится.
- Это был ты? - Я задыхаюсь. - Ты знал? О Мае и мне? Ты знал?
Он молча кивает.
- Мистер Уители, вы должны пройти с нами прямо сейчас!
Комментарий о том, что мы с Маей остаемся дома в одиночестве, звук двери, пока мы целуемся на кухне... Почему он вообще не вышел к нам? Зачем нужно было ждать прежде, чем все рассказать?
Потому что ему не хотелось, чтобы его взяли под опеку. Потому что он и не собирался рассказывать.
По какой-то странной причине я отчаянно хочу, чтобы он знал, что я никогда не хотел, чтобы его вычеркивали из списка; никогда не мечтал, чтобы его унизили перед друзьями; никогда в жизни не собирался разрушать его первую поездку - самый знаменательный день в его жизни. Но на меня кричат полицейские, теперь уже со значительной силой выталкивая из входной двери, ударяя плечами о стены, направляя к ожидающей нас полицейской машине. Я запинаюсь и поворачиваю голову, отчаянно пытаясь позвать Кита из-за плеча.
Соседи в полном составе выходят из домов, собираясь вокруг ожидающей полицейской машины и зачарованно наблюдая за тем, как меня заталкивают на заднее сидение. Ремень безопасности застегнут, дверь рядом со мной захлопывается. Полный офицер садится за руль, его рация все еще потрескивает, офицер помладше усаживается назад, рядом со мной. Теперь соседи приближаются, как медленная волна, наклоняясь, вглядываясь, указывая, их рты открываются и закрываются с немыми вопросами.
Внезапно с моей стороны слышится яростный стук в дверь. Я поднимаю голову как раз вовремя, чтобы увидеть Кита, отчаянно барабанящего в окно.
- Прости! - кричит он, его голос почти полностью заглушается пуленепробиваемым стеклом. - Лочи, прости, прости, прости! Я никогда не думал, что случится что-то подобное! Я никогда не думал, что она позвонит в полицию! - Он плачет так сильно, как никогда, слезы текут по его щекам. Его тело бьется в конвульсиях от рыданий, когда он барабанит по окну в неистовом стремлении освободить меня. - Вернись! - кричит он. - Вернись!
Я борюсь с запертой дверью, отчаянно желая сказать ему, что все в порядке, что скоро я вернусь, даже несмотря на то, что это неправда. Больше, чем что-либо еще, я хочу сказать ему, что все в порядке, и я знаю, что он никогда не хотел ничего подобного, что я понимаю - он просто выместил боль, гнев и горькое, горькое разочарование. Я хочу, чтобы он знал, что, конечно же, я его прощаю, что его вины ни в чем нет, что я люблю его, что всегда любил его, несмотря ни на что...
Его оттаскивает сосед, и машина отъезжает от тротуара. Когда мы набираем скорость, я поворачиваю голову, чтобы бросить последний взгляд, и сквозь заднее окно вижу, как за нами несется Кит, его длинные ноги топают по тротуару, на лице застыло знакомое выражение целеустремленной решимости - той же решимости, которую он показывал во время футбола, игры в мяч и Британского Бульдога... Каким-то образом ему удается удерживать темп машины, пока мы не доезжаем до конца узкой улицы и, ускорившись, не выезжаем на главную дорогу. Отчаянно вытягивая голову, чтобы видеть его, я замечаю, что он, в конце концов, плача от поражения, останавливается, его руки опущены по бокам.
"Не дайте Киту пропасть!" - хочется мне крикнуть офицерам. - "Не дайте никому из них пропасть! Даже когда они будут сами зарабатывать деньги, всегда, всегда позволяйте им видеться с вами".
Он стоит, глядя на автомобиль, будто пытаясь вернуть нас, а я вижу, как он быстро уменьшается, когда расстояние между нами растет. Вскоре мой младший брат превращается лишь в крошечное пятнышко вдалеке, а потом я больше его не вижу.