Вот теперь я и вправду сожалела. Ощущала себя безнадобной бактерией, которая только и может, что приносить в жизнь людей невзгоды и дурное самочувствие. И вроде бы никто об этом не заявлял, но отношение самой к себе было омерзительно, аналогично человеку с моральным разложением. От этих мыслей мои действия были мешкотными и несмелыми. Зато Чимин упивался моей уступчивостью, хоть и лицо его было всё таким же непроницаемым.
- Не отсюда, - непредвиденно запротестовал он, когда я заново смочила ткань и поднесла к его скулам. - Сядь напротив.
И я этому последовала. Переместилась на указанное место между его вытянутых ног. Намеревалась сесть, уткнувшись коленями в песок, но Чимин не дал. Он стеснил руками мои ноги и раскинул по обеим сторонам своего тела, заставив те для удобства согнуться в коленях. Впоследствии он выпрямил свою спину, поддерживая её на упирающихся в землю руках, и наконец подставил лицо. Я принялась стирать засохшую кровь.
Пак пристально следил за всеми моими жестами. За тем, с какой осторожностью я провожу влажной тканью по его лицу, с какой потом невозмутимостью выжимаю вещь от немалого количества алой жидкости, с каким дискомфортом через раз подправляю низ платья, которое из-за подобного положения ног вовсю светило моим нижним бельём, и как часто я ненароком поглядываю на самый большой шрам на его теле и свожу вместе брови, подавляя в себе желание узнать, откуда же он у него.
- Тэхён наградил в день его первого совместного задания с Чонгуком, - делится он тем, что вызывало во мне интерес. - Оно было тренировочным, так как они ещё были новичками. Нам троим полагался стимулятор, если они выдержат весь тренаж, который был им выдан. Придерживаясь его, я учил их владеть любым видом холодного оружия, но Тэхён не дотягивал до идеала. Он выдохся примерно на половине и вышел из себя. Это обычная ситуация для того, кто осознаёт свою беспомощность перед погибелью. И я бы не стал советовать им, как продержаться до конца, если бы не видел в них потенциал. Чонгука убедил быстро, но вот Тэ... Он что-то с чем-то. Вечно всё делает по-своему. Тэхён был убеждён в том, что моё задание - это убить их. Я бы тоже так думал, если бы приставленный ко мне тренер бросил в меня гранату и сказал, что есть десять секунд на то, чтобы удрать. Сумасшедший был день. Мы все чуть не лишились стимулятора из-за того, что Тэхён набросился на меня с топором. Он не давал мне и шанса урвать себе оборонительное оружие, из-за этого было сложно от него отбиваться. Так я и заработал шрам, на который ты постоянно посматриваешь... Затем они закончили тренировку вдвоём, а уже после Тэхён привёл ко мне доктора Чона. И всё же я остался недоволен тем, что из-за неравенства в силах был повержен каким-то новичком. Правда, на сегодняшний день не жалею, что в то время у меня не оказалось сподручного предмета для противоборства, иначе я бы так и не обзавёлся друзьями. Не сразу, не со временем. Наш союз всегда работает отменно, даже с учётом выходок Тэ. Посылать нас троих на задание - стопроцентный успех.
- Я виделась с ними. - Во время этой фразы по беглому взгляду глаз не трудно было догадаться, что он хотел знать больше. - Их держат в подвале. Они живы, но их состояние не лучше твоего.
Глаза Чимина потускнели и укрылись под опущенной чёлкой. Он по-новому обмозговывал то, между чем ему пришлось сделать выбор - желаемым и реальным. Первое - это ни с чем несравнимое то, что он мог совершить, будь вне заточения, то есть вызволить меня, Тэ и Куки задолго до сейчас. Второе - то, что происходит в данный момент - трезво оцененные возможности: его воля и стремление, выносливость и сила. Благодаря этим атрибутам я здесь, рядом с ним. Но лишь я из допустимых троих.
- Что ты пожелал в конце игры? - У меня не было цели изувечивать парня больше, чем он сам. Пока мы не обладаем ни единой привилегией на то, чтобы кого-то спасти, это было необходимо принять, как и то, что, вероятнее всего, я вижусь с Чимином в последний раз. В чём бы он меня ни уверял, но на рассвете Джин придёт за мной. И я сомневаюсь, что у Пака хватит сил противостоять его людям. Предел есть всему. Даже великолепным убийцам.
- Сначала ответь ты.
Меня настигло кратковременное замешательство. Что такого в его предсмертном желании, что он юлит?
- Ничего. - Я была честна.
Дочиста вымыв его шрам, следующее, за что я взялась, - мышцы пресса. Воды не осталось, но хотя бы одну половину части тела я хотела завершить.
Я приложила мокрую ткань к верхним кубикам пресса и провела ей по горизонтали, а затем по вертикали, счищая таким образом покров крови с обозримого рельефа сухожилий. Проделывала так с каждыми последующими, причём весьма увлечённо. Подловила себя на этом, когда все его мышцы вмиг стали ещё выразительнее, а мои губы растянулись в лучистую улыбку. Чёрт, это не к добру.
- Знал бы раньше, что ты так от этого балдеешь, нарочно бы расхаживал с голым торсом.
Он всё видел, потому и напряг пресс. Айщ.
- А ты не увиливай, - капризничала я, словно маленькая. - Что ты пожелал?
Я отложила уже бесполезный лоскуток одежды и подтянула ноги к себе, наконец-то подправив платье как ему полагается. Вульгарности мне добавлял лишь оборванный край на правом бедре. Но это уже никак не исправишь.
- Влюбиться.
- Влюбиться? - звуковой волной отозвалась я.
- А что? - Его волчьи глазки до умопомрачения сузились, придав этим ему некой энигматичности, а сам он, подогнув ноги, перевалил тело на меня, чем вынудил отгрести от него руками назад. - Я не мог о таком желать?
Мои ноги впоследствии немного вытянулись и параллельно с руками помаленьку отдаляли меня назад, в то время как Чимин продолжал наступать своими, при этом ими же ограждая моё тело по бокам.
Пока длился весь этот момент, он с надменным высокомерием на меня взирался, а чуть только я доползла до разбросанных по земле футболке и клочкам джинсов, он стремительно вырвался вперёд, чем напугал меня и приневолил умышленно приковать к ним всё тело.
- Не в этом дело. - Я лежала смирно и неотрывно смотрела, как околдованная, в эти глаза, взгляд которых ещё не успел измениться. - Просто вдруг подумала, что тебя натолкнуло на такое желание. Люди, которые уже что-то имеют, никогда не будут хотеть получить это повторно. Значит, ты жил, лишённый этого чувства.
Его сосредоточенные на мне зрачки заискрились звёздами тоски, такие же были и у меня, когда я жила у тёти с дядей, когда не познавала никаких эмоций, кроме как безразличия и самой настоящей потребности в спасении.
Я тоже охотно мечтала о любви. Верной и искренней. Но вот как только ты осознаёшь, что таковое даже на чёрном рынке тебе не удастся заполучить, начинаешь разочаровываться во всём и тихо, бесшумно погибать, точно натужно летящая в небе птица, ведавшая о пуле, что поджидает её за стеной облаков, но не настроенная сворачивать с маршрута.
- Верно. Какой-то отрезок своей жизни я так жил.
Когда он вышел на откровенный разговор, мне стало не по себе. Я не до конца понимала, отпустил ли он ту психологическую травму или же нет, но одного мне сейчас хотелось точно. Сменить тему. Хватит с нас бесщадных испытаний. От нашего крепкого Я совсем ничего не осталось.
- Тогда как быстро оно сбылось?
- Спустя пять лет. Когда одна чокнутая девчонка нарушила привычную обитель парней. Когда, несмотря на всё то, что я вбивал ей в голову, пусть и в корыстных целях, но чтобы обезопасить ото всех, она умудрялась выступать против. Когда своим острым язычком эта тёмноволосая бунтарка поддавала жару моей и без того разгорячённой душе. Я не был влюблён в неё ни как увидел впервые, ни потом, когда она подыграла Тэхёну со смертью Юн Вана. Хотя уже тогда, признаю, что именно этой особенностью характера она меня привлекла, но только по этому я не стал себе отказывать в удовлетворении своих плотских вожделений. С новым днём мне хотелось её больше и жёстче. Видеть, как ей от этого больно и как отчаянно она от меня уносила ноги, было прямо-таки подарочным трофеем. Всякий раз, когда я приходил, она пыталась меня переубедить, будто долбилась в броню, взывая к мягкосердечности. Глупая, такая вся из себя правильная, из всех тех, что были до неё и рабски отдавались моей власти, только она так храбро боролась за свою. А потом я не заметил, как увлёкся её непокорностью, её милым и порой боевым темпераментом. Она стала в разы уверенней рядом со мной. Хоть и хнычет, ластиться, верит в нашу чистую и не запятнанную страданиями любовь. Я понял, что теперь мне сложно без неё. И сейчас хочется сделать ей гадость. Ведь я такой плохой парень. Просто, как говорит она, деспот, который за вопрос о сокровенном алчно возжелал отыметь её... Мина. - Он склонился к моему лицу, но я от всего сказанного с испугом дёрнула руками и отодвинулась от него. И вроде приятно, что он, пусть и не сразу, но с течением времени полюбил меня, однако знать, как всё обрисовывалось в его глазах на первых порах, заставляло переживать. - Насиловать тебя мне нравится больше, чем заниматься любовью. Дай мне это, я так голоден.
Пак с изуверской степенью воли схватился за мою узкую талию и неблагосклонно придвинул под себя.
- Погоди, Чимин. Это может навредить нашему малышу, и здесь камера, - меня это всё очень смущало. Его колени зажали мои бёдра, а губы уже успели расположиться на шее и там же хозяйничать. Его выносливости остаётся только удивляться. Откуда он черпает силы?
Я вцепилась руками в обросшие мышцами плечи парня и попыталась его от себя оттолкнуть. Вот только физических возможностей недоставало.
Он чмокнул меня за ушком и перед тем, как перебраться к противоположной части шеи, ответил:
- Я не соблюдаю моральных норм. Наш малыш ничего не почувствует, но вот ты... - Я приглушённо простонала, когда его рука с садистской сладостью смяла мою грудь. - Благодаря ему сейчас ты сверхчувствительна.
Как же с ним сложно. Хотя нет, он не сложный, это мне тяжело даётся принять его фетиши. Меня поистине измучивает то, когда он не просто ведёт себя как деспот, а в придачу к этому ещё приплетает манию доминирования. В такие моменты я порядком ощущаю, как у меня отбирают право выбора. И мне фактически ничего не остаётся, разве что противиться.
- Хорошо, будь по-твоему. - Мои ладони ложатся на шею Чимина, а губы охватывают одну лишь верхнюю складку его губ.
- Всё будет по-моему, когда ты перестанешь притворяться, что всерьёз неравнодушна к тому же, что и я, несмышлёха.
До чего лёгкий провал. Я просто попробовала умерить его похотливый запал. И как мне быть? Я люблю его и знаю, что он меня тоже, но его наклонности всё ещё пугают.
Чимин не выпускал мои губы из господства своих. Он орудовал ими так, будто всю жизнь только этим и занимался. Хищно, лихорадочно. И так же руками. Они собственнически овладевали каждым миллиметром моего тела, рьяно пробирались под низ прилегающего платья и с диким напором сжимали заднюю поверхность таза через гипюровую ткань трусиков.
- Не надо, - вымолила я вперемешку со своим стоном в уста парня.
- Умоляй ещё. Возможно, я передумаю.
Он не унимался. Одну руку поместил мне меж лопаток и ей же резко на себя притянул, придавив к накаченной груди, а другой забрёл под нательное бельё и неуклюже его подцепил, ограничив подобным способом несколько запланированных мной контрманёвров.
- Прошу тебя, давай не будем, - упрашивала я, находясь на волосок от его лица, и отслеживала то, как он всем этим довольствуется.
- И как я передумаю, если только так ты меня и возбуждаешь? - Он развратно облизнул свои пухлые, приобрётшие вишнёвый оттенок посредством былого поцелуя губы и охотно утянул мои в новый более интимный. Его скользкий, властный язык беспощадно уволакивал мой в капкан страсти. Влажный, тёплый, он не собирался избавлять от своего натиска или жалеть. Удерживал в своём всепоглощающем цунами, охмеляя мой разум весомей алкоголя. И я поддавалась. Всё чаще, секунда за секундой. Да так, что казалось, будто органы слиплись друг с другом как мармелад и бурно веселились от чувства, что фантастическим щекотанием сжимало низ живота.
Чимин и впрямь был голоден. Его сексуальное влечение не угасало, а мои губы уже саднило от столь длительного тесного контакта, но он не разрешал черпнуть и крупицы воздуха, что была чертовски необходима нам обоим. Он выдерживал, накапливал дефицит кислорода до вершины невозможного. Наряду с этим его рука, что оставила красный жгучий след на ягодице, присоединилась к напарнице и, нащупав замок, сползла вниз по молнии. Он стянул верх платья до бюста и, закончив поцелуй на демоническом блаженстве, высвободил мои губы. Вслед за этим он взял большую часть прядей моих волос и потянул назад, чем целиком раскрыл себе светлую кожу шеи.
- Прошу тебя, не надо. - И пусть мы в тени, меня так или иначе не перестанет добивать направленная в нашу сторону камера.
Пак блуждал мокрыми, кусачими поцелуями по моей чистой коже, осыпая её путём этого непотребством пошлых гранатовых отпечатков, и синхронно с этим спускал верх платья книзу. Вскоре половина моего тела окончательно обнажилась, а его горячие припухшие куда больше губы, извращающиеся до этого на моих ключицах как им вздумается, постепенно переключились на упругую грудь.
Все его действия были не в меру каторжными.
- Ты же любишь меня, - промолвил он сквозь поцелуи, которые до неестественности головокружительно терзали мою кожу. Я вздрагивала абсолютно ото всех его неласковых прикосновений, но в основном от того, как одурманено он нежил набухшие соски и область вокруг них.
- Но мне так не нравится, - плачусь я от пылающей боли после новоявленного его касания и потом, когда он сбрасывает с меня симпатичное, но видящееся одному ему ненужное платье.
Я тут же робею, потому как мне дико. Прикрываю нагую зону туловища ладонями, но его это даже ни на йоту не рассердило. Он только плавно провёл кончиком носа от ложбинки груди до губ и ухмыльнулся, одарив меня замысловатым взглядом.
Чимин льнёт своей щекой ко мне как волчонок, но не внушает спокойствия. Даже после того как выпустил мои ноги из оков своих, он так же неизменно оказывал давление своим неодолимым биополем.
Парень снимал с себя бриджи, а я в это время уже приподнялась и развернулась к нему тылом, готовая отдалиться как минимум на метра три. Люблю, но не хочу так, как он вменяет.
И всё-таки Пак быстро меня хватает за талию и утаскивает в свои цепкие объятия. Усаживает на расставленные ноги к себе спиной, прижимая к чему-то твёрдому, совершенно голому, и шепчет мне как Астарот:
- Так и должно быть. - Его мягкие губы до поразительного ненастырно пленили линию моего позвоночника, но не руки, которые бесстыдно проникли под ткань трусиков. - Ведь я тебя насилую.
- Чимин. - Я повернула через плечо своё лицо к нему, и он поддался вперёд, но только чтобы насладиться новым тягучим, излишне искусным поцелуем.
Его руки умело сместили к низу моё бельё, а затем нетерпеливо, дерзко дёрнули к своему тазу. Покрытые влагой ладони обхватили мои ягодицы и невысоко подняли, а после без намёка на жалость усадили на пульсирующий орган. Я взвизгнула, прикусив губу, а он томно простонал. Его маниакальные фрикции подоспели раньше, чем я рассчитывала. Огненное дыхание расходилось по моей спине, крепкие пальцы запальчиво сминали обе груди, опаляя так каждый отдельный клеточный нерв. Его басящие стоны сливались с моими мурлычущими, которые я прытко спрятала в ладонях. Но Чимина не обманешь. Если что-то идёт не так, он всё перестроит под себя. Вот и сейчас он скрещивает мои запястья за спиной и удерживает их одной рукой, а второй, словно уж, проскальзывает к самому чувствительному органу внизу живота. С ненасытностью, с животным зовом плоти гладит то одну, то другую самую близкую к лону часть бёдер и, напрочь потеряв самообладание, исступлённо проталкивается внутрь своим членом.
Чимин тает от давно не поглощаемой насыти, жмётся ближе, выдыхает на ухо и полностью забывается в этом смаке, когда мои неприличные гортанные звуки эхом разносятся по территории клетки.
- Моя девочка.
И хоть он этого не подмечает, но мне так чувственно, что больно. Пусть и правда до странного приятно, но он так свирепо пробивается в меня, что от этого вся пряность притупляется, сменяясь горечью.
Проходит время, и он поворачивает меня к себе. Сдавливает бёдра, таким приёмом «награждая» их максимально явными покраснениями, и мне становится ещё болезненней, потому как старые уже превратились в синяки. Чимин всё так же безустанно в меня прорывается, стихийно кайфуя от того, как интуитивно я стесняю стенками влагалища его разбухшую плоть.
Я дышу очень отрывисто, смотря прямо в его глаза. Они как в дымке, под сильнодействующим дурманом не уклоняются от моих - только лишь порабощают. Я впадаю в их зависимость и закрепляю руки на его шее. Провожу языком по нижней губе и истомлёно её подворачиваю, а вместо того, чтобы глотать стоны, проглатываю скатившиеся к губам пару слёз.
В это мгновение Пак притягивает меня к себе, и наши влажные тела плотно прилипают друг к другу. Он опирается своим лбом о мой и, подсознательно приближаясь к разрядке, приумножает ритм движений тазом, который оказался для меня самым труднопереносимым.
Извергнутая в мой организм тёплая жидкость и его отстранение никак не затмили всю полыхающую внутри боль. Мне оставалось лишь мириться с её наличием.
- Ты первая и ты последняя. Моя.
- Пак Чимин, - устало вздохнула я.
Когда дыхание нормализовалось у нас обоих, он осторожно поправил мои взлохмаченные пряди и убрал их назад. Впоследствии задержал руки у меня на лопатках, а губами нежно, еле ощутимо вобрал в себя все видные слезинки.
Чуть позже Пак поднял с земли нашу одежду, отряхнул её от песка и сначала помог одеться мне. Следом он подхватил меня за рёбра и посадил на себя выше зоны паха, откинувшись на землю. Бесцеремонно расположил руки на моих коленях и стал мягко ими водить в разном порядке, при этом нескромно любуясь мной в платье.
- Люблю тебя, - вдруг выпалил он с холодным лицом.
- А я тебя ещё сильнее, - коротко, но ласково улыбнулась я.
Больше всего его глаза изучали мои кожные вырезы. Они его донимали. Из-за них Чимин не находил себе оправдания. Но я его и не требовала. Он ни в чём не виноват.
- Поставь мне ту же отметину, что и я тебе в первый раз.
- Думаю, одной меня будет достаточно. - Указываю на кожу шеи и ключиц с багровыми отпечатками.
- Мина, эта отметина для меня такая же тягость и отврат, как и для тебя, моё пристрастие. Я никому ещё этого не позволял.
- Если ты не лжёшь, то я не буду этого делать. Не хочу, чтобы ты испытывал то же, что и я.
- А я не мнения твоего спросил.
Хоть он так упрям и груб, на самом деле иным способом меня не уговоришь.
Я наклоняюсь к его шее, прикладываю к плечам кисти рук и, выбрав понравившееся место, урываю его во владения своих губ. В это же время Чимин размещает руку на моём затылке и начинает поглаживать ей волосы вдоль их длины.
- Мне не дано держать обещания, но я не врал тебе насчёт защиты. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы никто из них не причинил вреда ни тебе, ни нашему малышу.
Я не отрывалась от его шеи, хотя уже было можно. Не могла себя заставить. Влага в глазах ускоренно наполнялась, но я не рисковала открыть глаза. Как бы он не поступал, как бы со мной ни обращался, сколько бы слёз я ни пролила, сколько бы ни стерпела боли, но я люблю его. И пускай любовь между нами не такая спокойная, как у других, но она есть, и терять её совершенно не хочется.
- Что такое? - хмурится он, но не лютует. Волнуется. - Ребёнок?
Я поджимаю губы и верчу головой из стороны в сторону, не препятствуя слезам спускаться по щекам.
Чимин больше не наблюдает. Он привстает и обнимает меня, вслед за чем легковесно целует в лоб.
- Не плачь, чаги (малышка). Со мной ты в безопасности.
Я угнетённо утыкаюсь головой парню в грудь и кое-как следую его маленькой просьбе. Всё из-за того, как умилительно он меня назвал, и из-за того, что так тяжело прощаться. Рассвет уже на подходе, а его решение так и не изменилось.
