Цесаревич бросается в погоню за прошлым своей матери, уверенный, что лишь в нем найдет ответ, кем же он является на самом деле. Он даже не знает, что ложью является абсолютно все, что ему о известно о матери. Жрица ищет источник жизненной силы импер...
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
В округе Оленя весенний морозец все еще сковывал реку до первых лучей солнца. Она бугрилась ледышками, налезавшими друг на друга у выступающих над поверхностью воды камней. По утрам, оттаяв, разливалась по берегам, усыпанным инеем. Шумела, срываясь с порогов.
Берингард задумчиво разглядывал торчащие над водой скользкие камни, собиравшие собой льдины и сдерживавшие ледяной поток. Если где и можно было перейти реку вброд, то только здесь — по самому узкому месту в два десятка метров. Существовал еще вариант спуститься ниже по течению, поближе к поселениям, но это было слишком чревато, да и грызла совесть. С одной стороны Берта никогда не была лгуньей, и в минуты отчаяния она бы не стала сыпать пустыми угрозами. Его наверняка ищут, как отца, скрывшего свою дочь от Имагинем Деи. Непозволительно. Непростительно. В лучше случае — казнят. А что в худшем — не хотелось даже думать, говаривали, Верховный Магистр горазд на жестокие забавы.
С другой стороны — где-то там была Берси. Маленькая мишка, без отца, без матери, без дома.
Совсем одна.
Быть может, плачет там, свернувшись в дрожащий комочек, и зовет папу, срывая голос. И никому нет дела до нее, никто не утешит, не поможет, не спрячет, не защитит. Что маленький ребенок может противопоставить ангелам, уверенным в своей правоте, в священности своей миссии? Ничего. Даже если она умрет, они заберут ее сердце, а тело бросят на корм амфисбенам, охраняющим подземелья. И маленькой мишке больше не на кого надеяться, кроме своего отца. Некому верить, некому доверять. Некого ждать.
Он осторожно ступил лапой на обледеневший у берега камень. Когти царапнули лед, Берингард покачнулся, удерживая равновесие, глубоко вдохнул и медленно ступил на следующий камень.
Воды горной реки обжигали кожу, мех замерзал кольями. И только когти клацали по камням и льдинам, лапы изредка проваливаясь в воду. Берингард терпел, стиснув зубы, старался думать о том, как на другом берегу разведет костер и, укутавшись в шкуру, будет греться. Но сильнее мечтаний об огне была ярость. Становилось тепло от одних только мыслей о том, как он одному за другим отрубает головы Верховному Магистру, возглавляющему Имагинем Деи; Изабель, закрывающей на все глаза и как будто не видящей практически ничего, что не касается подготовки ее охотниц и ангелов; Нойко — как воплощение самой сладкой мести императрице. Уж у Верховного Магистра детей нет, да и будь они — он и их отправил бы на растерзание ангелам, а то и сам бы занялся созданием крылатых совершенств. Хотя нет, сперва Нойко, потом Изабель. Она должна на своей шкуре почувствовать, каково это — терять любимого ребенка. И она это почувствует. Все почувствует! Все! Крылатого исправит секира!
