Дети Лепрозория

#35. Тот, кто от слабости стал всемогущим

Всемогущий, всезнающий, всевидящий и всеслышащий сидел на скале у моря и гладил белую львицу. И не было у него иных глаз, кроме ее. Иных ушей, кроме ее. Иного голоса, кроме ее. Иных рук, кроме ее лап.

Теплый ветер трепал длинные волосы и сложенные крылья, доносил терпкий запах моря.

А белая львица играла с лиловой бабочкой, сотканной из энергии. Когтями ловила, щелкала зубами, хватая ее. И непрерывно урчала, наслаждаясь беззаботным баловством. В ее глазах, насыщенно сверкающим пурпуром, не было и тени человеческого сознания.

Самсавеил, улыбнувшись, погладил ее по морде, потрепал у основания челюсти. И она, встрепенувшись, лизнула его руки и громко-громко заурчала.

— Почему ты делаешь это? — грустно вздохнув, спросил он ее.

Взгляд львицы стал осмысленным, человеческим.

— Почему ты ласкова со мной? — спросил он снова, убирая руку. Львица поднялась и, повернув голову, посмотрела в глаза. Лиловая бабочка села ей на нос и исчезла, будто ее и не было. — Я уничтожил твою жизнь, Химари, я всю ее изувечил, превратив в настоящий ад. А ты лижешь мне руки. Разве не чудовищно? Разве так должно быть?

Белоснежная шкура осыпалась багряным кимоно. Шисаи села, свесив львиные лапы со скалы, и глубоко вздохнула.

— Ты действительно считаешь мою жизнь никчемной? — спросила она и закусила губу.

— Я сделал ее такой, — кивнул Самсавеил. — Это по моей воле твой отец изгнал тебя. По моей воле Ясинэ так обращалась с тобой. Война кошек и ангелов была моим повелением. Смерть твоих дочерей, как и их появление — тоже. Это я сделал так, что ты решила, что дети твои и муж мертвы. Это я заточил тебя в клетке. Я уничтожил твою жизнь, — честно признался он.

— Наверное, я бы очень хотела убить тебя за это. Хотя бы заставить страдать бессмертного. Чтобы искупить твою вину в своих глазах, — согласно отозвалась Химари.

— Но?

— Но ты же на моем пути поставил одну дикую фурию, сумасбродную девчонку, которая, казалось бы, ничему не может меня научить, — она широко улыбнулась, обнажив львиные клыки.

Самсавеил непонимающе нахмурился, не желая заглядывать в ее мысли.

— Моя жизнь из-за тебя — сама ужасная из всех, самая чудовищная, полная боли и потерь, — грустно вздохнула кошка. — И она же — самая прекрасная из всех. Потому что иной у меня нет.