Темные времена

I - Светлый князь

      Сечна показалась путникам ближе к полудню, когда длинная вереница телег и всадников повернула с берега Сирей-реки. Уже прогретый воздух и рано поднявшееся солнце предвещали скорое окончание Травеня. В путь выдвинулись рано, и порядком утомленные караванщики и княжьи люди немного оживились. Помимо людей обоза, Рослава — молодого северного князя, посаженного в Родане — сопровождали малая дружина и несколько приближенных. Сам юноша ехал одним из первых, и всё — от расправленных плеч и стройного стана в дорожном дорогом кафтане до плотно сжатых губ, — выдавало в нем князя. Но в его отрешенном взгляде не было ничего презрительного, а лицо с тонкими чертами не выражало гордого пренебрежения, часто бывавшего у его старшего брата, внешне так похожего на Рослава. И все же он оставался юношей: высоким и худощавым, в бледных веснушках и с разбитыми от частых тренировок руками. Ему пришлось стать удельным князем в шестнадцать, сразу после обряда мужчины. Все детские забавы остались позади, сменились на нелегкий груз ответственности, возложенный отцом. И, пожалуй, не нашлось бы никого на Севере, кто сказал бы, что Рослав недостойно правит от имени великого князя.

      Сечна отмеряла половину пути в столицу, и если всегда посад был лишь проезжим местом для отдыха лошадей, то сегодня молодой князь имел и иную цель. Великий князь Вячеслав дал свое благословение на объединение родов и на брак сына. И невестой ему стала дочь посадника Сечны. Старый Вольха был дружен с великим князем, и о браке детей нередко заходила речь. В свои семнадцать весен Рослав уже был готов к воле отца. Сам Вольха и передал ему этот наказ, как и весть о болезни отца, торопя юношу в столицу, словно сам знал то, о чем ему говорить не стал.

      У самой кромки леса, откуда было рукой подать до города, в отдалении от остальных деревьев возвышался кряжистый дуб. Его почерневший, изрезанный ствол выдавал в нем оберег-древо, которые росли при любом подъезде к северным селениям. Рослав поровнял со своим гридем коня, приказав остановиться. До города оставалось недолго, но отец учил отдавать дань богам: когда выезжаешь — на добрую дорогу и путеводную звезду, — и когда приезжаешь — за легкий путь и на гостеприимный кров.
      Коротко протрубил рог, и обозу было велено остановиться. Ближник Верест, до обряда мужчины бывший Рославу наставником, также спустился на землю, открепив седельную сумку и последовав за князем. Гридь придержал под уздцы их лошадей, пока они вдвоем сошли с дороги к божьему дереву. Лики и руны на стволе встретили их мерным шелестом ветра в кронах, а в кружевной тени листвы, среди высокого полевого дерна и переплетённых корней, проглядывал жертвенник. Мужчины — белокурый юноша с задумчивым взглядом и бывалый воин, не расстающийся с мечом, — не спеша подошли. Рослав провел ладонью по теплому крошащемуся камню с чашеобразной выемкой и узкой дорожкой-стоком. Верест откупорил небольшой дорожный мех и протянул князю. Раньше богам приносили куда более щедрые жертвы, чем простое вино, сейчас же желобок тронулся налетом мха, а с сетки трещинок сбежала в траву ящерка.
— Благодарю за мирный путь, за хлебородную землю и долгий день. Прошу ясный разум, твердость руки и меч в ножнах. И за долгие годы великого князя, — слова Рослава поднимались выше, теряясь где-то среди ветвей, а пряный багрянец пролился на жертвенник, заполнив и стертые руны, и тонкий желобок, по которому дань стекала под корни дуба. — Во славу вашу.
Эту незатейливую молитву Рослав однажды слышал от пахаря, после чего и сам стал обращаться к богам с теми же словами. "Разве не за то же должен и князь молиться, за что молятся его люди? Разве я выше их?"