Percanta

6.

Вечер был промозглым. Памперо свирепствовал почти неделю, принеся с собой пронизывающий холод. Молочно-белый туман мягкими лапами цеплялся за кроны деревьев, крыши домов и пугливо заглядывал в окна. А Ла Рейна, назло стихии сверкавшая огнями, плыла в белесом мареве, как Летучий Голландец, переливаясь светом и звуками.

Леви холод не уважал, терпеть, конечно, терпел, деваться-то было некуда, но студеные ветра переносил с чувством тоскливой обреченности. Так же как и внезапный и необъяснимый туман, вкупе с бешеными порывами памперо создававший ощущение ледяной ванны. И сейчас, оказавшись в теплой, даже душной темноте черного хода театра, он с облегчением высунул нос из шарфа и зябко повел плечами. Походя кивнул дюжим охранникам на дверях, расступившихся при появлении любовника босса, и быстрым шагом направился в гримерку.

Почти три недели Леви не появлялся в Ла Рейне, а ощущение такое, что и не уходил отсюда вовсе. И раньше-то не особо приятно было тут находиться, зная, что не принадлежишь сам себе и что в любой момент тебя могли продать как красивую игрушку богатому клиенту. Раньше Леви гнал от себя эти мысли. Может, в силу привычки, как ни горько в этом признаваться самому себе, может, потому, что выхода не было. Сейчас выхода не было по-прежнему, только вот действительность Ла Рейны стала, как никогда, поперек. И Леви знал, что причиной этому Эрен, вкусные поцелуи и жаркие признания которого сделали невозможное — заставили думать, что может быть иначе.

Устало сбросив пальто, Леви огляделся. На полу так и валялась скомканная белая скатерть, вся сплошь покрытая безобразными бурыми пятнами. Это было первое, что попалось под руку Захариуса, когда он под утро обнаружил истерзанное тело. Леви помнил, как его, завернутого в эту тряпку, полуживого, Майк тащил до гримерки и кое-как привел в чувства лошадиной дозой виски. А еще он хотел сразу же вызвать Ханджи, но Леви не дал. В воспаленном нездоровом сознании что-то щелкнуло, и инстинкт самосохранения отказал. Единственное, чего хотелось тогда, это сдохнуть, и плевать уже было на все. Леви знал, что старик поймет его и простит. Поэтому просто курил одну сигарету за другой, чувствуя, как постепенно начинают неметь руки и ноги, как холодеет кожа, как все тело сковывает никотиновое оцепенение, а жуткая боль отступает.

Сейчас, глядя на застывшие воспоминания, обступавшие со всех сторон, Леви с отдающей горечью тоской думал на кой-черт тогда принесло к нему Эрена. Думать об этом дома он не мог. Мешали зеленые глазищи, с обожанием следящие за каждым шагом, мешали нежные сильные руки, обнимавшие по поводу и без. Мешали пряные долгие ночи, когда неискушенная пылкость юного любовника пьянила почище виски, а жаркий шепот выворачивал наизнанку пойманную в ловушку душу. Была ли это любовь или просто благодарность пареньку, по сути, его спасшему и дарившему так много? Леви не знал. Только вот именно сейчас, вдали от Эрена, вдруг с ужасающей четкостью понял, чем мальчишке придется заплатить за эти несколько дней обволакивающей томной любви. Что будет с ним самим Леви волновало меньше всего, если вообще имело хоть какое-то значение.