Percanta

9.

Десять лет спустя

Возращения никогда не приносили ничего, кроме разочарований. Застывший и такой лелеемый памятью образ, неважно, человека или места, всегда безжалостно разбивался об острые камни действительности. И вот уже разочарованный взгляд подмечает, что улыбка некогда дорогого человека не столь лучезарна, как казалось когда-то, а значимость некоего куска пейзажа утратила былую яркость и наполненность смыслом. И невольно закрадывается мысль, было ли так всегда, но очарованный разум не замечал подвоха, или просто так случилось с течением времени, что важное вдруг стало менее важным, а может, и не было им никогда. Тогда подстерегающее разочарование, не стесняясь, запускает свои когти, и вот уже одной иллюзией меньше. Ну, может, не иллюзией, но точно тем, что приносило в жизнь толику мечтательной грусти.

Эрен никогда не возвращался, никуда и ни к кому. Возвращения были не для него. Цельная деятельная натура брала свое, толкая вперед и только вперед, не давая времени опомниться, оглянуться. Впрочем, и оглядываться не хотелось. Его прошлое не таило в себе ничего хорошего, ничего, к чему хотелось бы вернуться. Страшная же рана юности, навсегда сокрытая в глубинах памяти, время от времени возвращалась сама, вскрываясь топкими удушливыми кошмарами, в которых головокружительное возбуждение дичайшим образом сплеталось с первобытным ужасом и болью от потери. И тогда, глотая безостановочно льющиеся слезы, хотелось бежать на край света. Однако ирония судьбы была в том, что именно там и поджидал его призрак — тонкий, невесомый почти.

Он никогда не звал, не двигался. Просто молча ждал. И Эрен всегда бежал сломя голову, налетал ураганом, сгребал в охапку, сжимал в объятьях, зарывался лицом в смоляные пряди, утопая в дивном запахе волос. Шепча признания, целовал безжизненные руки жадно, пылко, падал на колени. Утягивал за собой торопливо, боясь, что исчезнет его наказание и отрада, испарится в предрассветном тумане. Срывал одежду нетерпеливо и брал, брал, брал, повинуясь просящему шепоту, лишь бы снова увидеть искаженное удовольствием, болезненно застывшее лицо и глаза, подернутые серым пеплом желания. А потом, приходя в себя, вскидывался, с ужасом видя искалеченное тело под собой, сочащееся кровью изо всех пор, избитое, переломанное. И последние вздохи пузырились на губах алой пеной, и взгляд затухал медленно, останавливался. Бесполезно и поздно было кричать, по имени зовя, целуя бледные щеки. Жизнь безвозвратно утекала из тонкого тела, оставляя искореженную оболочку в трясущихся руках Эрена. А в какой-то момент и она плавилась, черной жижей сочась сквозь пальцы.