Percanta

12.

Сегодня ноги болели сильнее, чем обычно, и Леви невольно порадовался своему решению пару дней не показываться у Кирштайна. Конечно, это ничего не изменит уже, но зато даст возможность обдумать и понять, как вести себя дальше. И принять решение придется, как бы Леви ни хотел избежать этого. Что-то подсказывало ему, что настырный характер Йегера мало изменился со временем, и скорее всего, мальчишка уже роет носом землю в поисках. Вот это был тот самый момент, когда Леви мысленно погладил себя по голове за обычную свою нелюдимость, сейчас так кстати обернувшуюся дальновидностью. Ведь никто не знал, где его квартирка — ни Кирштайн, ни Ханджи с Майком, которых мальчишка наверняка уже тряс со свойственным ему упрямством.

Леви неторопливо шел по утопавшему в ленивых сумерках бульвару. Идти было тяжело, он почти физически ощущал, как натягивалась кожа на лодыжках, скованных отеком. Чувство, что она вот-вот расползется и лопнет с противным треском было давнишним и почти привычным, однако это не мешало каждый раз брезгливо морщиться и тихо себя ненавидеть за чертову ущербность. Не стоило вчера бегать, однозначно, но это было первое, что пришло в голову. Он был не готов увидеть Йегера, много лет назад навсегда вычеркнув из памяти те несколько недель и откровенные раскосые глазищи.

Поначалу, когда пришел в себя и медленно восстанавливался, была шальная мысль найти мальчишку. Эрен как-то проговорился, что живет в Гамбурге, и это большой город, разумеется, но сколько там может быть Йегеров? Неужели он не сможет найти того единственного, своего? Но чем больше проходило времени, тем четче Леви понимал, что сделать это не имеет права. Не для того он спасал пацана всеми правдами и неправдами, заплатил страшной ценой, чтобы потом разрушить ему жизнь, приковав чувством благодарности к инвалиду. И не благодарность вовсе нужна была Леви от Эрена.

А инвалидность в то время уже стала очевидной и реальной. Да, на нем снова все заживало как на собаке, но вот заставить суставы двигаться с прежней гибкостью его живучий организм не мог. Ему вообще прочили, что не сможет ходить. Смог, вопреки и назло всем. Пусть кое-как и хромая на обе ноги, но сам, без посторонней унижавшей помощи. Но танго, единственная страсть, помогавшая не сдохнуть на протяжении долгих лет, теперь было для Леви недоступно. Эту новость он перенес хуже, чем все мрачные прогнозы врачей относительно своего покалеченного тела. Со временем, конечно, он смог в какой-то мере вернуть былую подвижность стопам и коленям, но все же она была недостаточной даже для того, чтобы просто ходить, не испытывая при этом непрекращающейся ноющей боли. О выступлениях же можно было забыть раз и навсегда. И именно в тот момент и подвернулся проныра-Кирштайн со своим — кто бы мог подумать! — рестораном.