Oh, mine

1

  Проснулся Юнги резко от запаха палёного. За тёмными шторами светало. Он посмотрел на будильник с часами, стоящий на прикроватной тумбочке — без пяти минут восемь. Он никогда не вставал так рано за исключением вылетов куда-нибудь по делам или когда нужно было встречаться с инвесторами в строго назначенное на утро время. В целом это была редкость. Он был практически не обременён режимом и расписанием благодаря терпеливому Намджуну, который в основном заправлял всеми финансами и безвылазно торчал в компании, в отличие от свободолюбивого Юнги. И Юнги правда ненавидел ограничения и запреты: едва ему что-то пытались запретить, как он делал с точностью наоборот.

Но это не касалось воспитательных моментов. Он также считал, что неуправляемых подростков, возомнивших о себе слишком много, как раз стоит держать в ежовых рукавицах и воспитывать в них дисциплину. Юнги знал меру. Он мог выглядеть деспотом, но в самом деле вовсе не собирался становиться ночным кошмаром Ким Чонын. Его мало интересовало её душевное состояние, тем более что она выглядела всегда навеселе, но не собирался выстраивать отношения на постоянном запугивании. Наказания только за преступления — так он размышлял, медленно потягиваясь в постели и собираясь встать и пойти проверить, чем именно тянуло с кухни.

Привычно влезая в тапочки и накидывая халат, Юнги прошёл коридор, появляясь на кухне не менее потрёпанным, чем вчера при встрече со сводной сестрой. Та, как ожидалось увидеть, колдовала на кухне себе завтрак, но выходило не очень. Юнги почувствовал запах и наконец идентифицировал его: спалённая яичница и тосты. Чонын повернулась на звук шаркающих тапочек и смерила брата прищурившимся взглядом. Сегодня на ней была привычная тёмно-синяя форма школьницы. Никаких чокеров, колготок в сеточку и вызывающего макияжа, но юбка, блядская юбка на прямых ногах с оформившимися бёдрами, как и полагается уже в её возрасте, по-прежнему была коротковата. Отчего-то Юнги бросило в жар, хотя в квартире было прохладно, и он хотел что-то вымолвить, но только открыл рот и подавился собственной слюной. Шумно втянув воздух, он указал на сковородку на плите.

— Руки из задницы? — хватило его, и он опять зашёлся кашлем, когда Чонын, выронив от удивления лопатку, наклонилась за ней, и юбка при этом едва прикрывала её филейную часть. Пока она проворачивала это, Юнги шлёпнул себя по лбу, приказывая очнуться, чтобы она не заметила его реакции.

— Извини, братик, у нас дома я никогда не готовила, — она ему мило-премило улыбнулась и отвернулась к плите, пытаясь ещё спасти свой завтрак. — У нас это делает домработница. Я не знала, что придётся здесь самой справляться.

Юнги нахмурился. То есть её не припахаешь даже обед ему готовить? Он собирался поиздеваться над ней, заставив выполнять работу по дому, а её дома взрастили белоручкой. Ну конечно, чего стоило ожидать от мачехи, умеющей только хлопать глазками да потягивать шампанское на мероприятиях и слабохарактерного отца, прощающего всё своим ненаглядным женщинам в доме. Он с мамой развёлся по её инициативе. Мачеха небось и помыкает им как хочет. Разве что отец и впрямь хорош только в своей работе, в которой тоже души не чает.

— Будешь есть? — спросила она, открывая шкафчик с тарелками.

— Отравления мне ещё не хватало, — фыркнул он и собирался вернуться в кровать, как заметил, что рост Чонын не позволяет ей достать тарелку сверху и она потянула на себя всю стопку, норовящую свалиться ей на голову неподъёмной тяжестью. Среагировал мужчина мгновенно: обогнул кухонный барный столик, подбегая к девушке, которая уже поняла, что натворила, но не успела остановить падающую посуду и только зажмурилась, одёргивая руку и вжимая голову в плечи. Тарелки, летящие на девушку, он остановить бы не успел, поэтому притянул её к себе и отскочил вместе с ней, разворачивая в противоположную от бьющейся посуды сторону. Раздался характерный звук разбивающегося фарфора, разлетающегося в разные стороны. Чонын вскрикнула. Юнги поднял голову, внимательно разглядывая всю сжавшуюся от страха родственницу, чёрт бы её побрал.

— В тебя попало? — уже успел испугаться он, но Чонын помотала головой, только вцепилась в его футболку под халатом со страшной силой. В считанные секунды побледнела, потому что заметила, что у Юнги кровоточит поверхность ладони и часть рукава халата рассек битый фарфор, под которым наверняка тоже есть осколки. Её затрясло, она что-то невнятное промычала, пока Юнги пытался осмотреть её на наличие повреждений.

— Себя осмотри, придурок! — воскликнула она, хватаясь за повреждённую правую руку, которой он и пытался предотвратить трагедию.

— Я придурок? — как будто его нехило приложило, тупо спросил он и сам же себя мысленно ударил. — Как ты разговариваешь со старшим братом?

— Как с тем, кто все эти десять лет не появлялся ни на одном семейном празднике! — обиженно ответила Чонын, опускаяясь на пол и собираясь взяться собирать осколки, но Юнги резко снова притягивает к себе, не давая ей коснуться битого.

— Ну да, особой любви я и не ждал, но можешь хотя проявлять уважение как к старшему, — упрекнул он. — Куда собралась? Порежешься! Мне тебя ещё родителям возвращать. Вдруг бракованную не примут.

— Да пошёл ты, Мин Юнги, — отчеканила она, стряхивая его руку с её запястья, — оппа, блять.

Она демонстративно развернулась, обходя саморучно устроенный погром. Юнги задохнулся от возмущения. С руки продолжала на пол капать кровь.

— В следующий раз получишь по губам! — крикнул он вслед и почувствовал боль. Посмотрев на повреждённую руку, он заметил, что так причиняло ему боль при движении ею: большой осколок размером с наручные часы впился ему в кожу недалеко от запястья поверх ткани халата.

И сквозь едва уловимую улыбку пробурчал, что их характеры, пусть совершенно неродные, определённо семейные.

Педагогическое правило номер два: если подросток матерится, пообещай дать ему по губам. Выполнять необязательно, на своё усмотрение.

***

Из школы Чонын вернулась рано. Юнги только принял душ, перед этим разобравшись с переполохом на кухне, заклеил кое-как свои царапины и собирался выйти в люди пообедать с Намджуном и Тэхёном, последний из которых давно не появлялся в компании и всё никак не рисовал обещанные им эскизы двух обложек альбомов. Чонын скрылась в своей комнате сразу же, как зашла, не обращая никакого внимания на стоящего полуголого брата в проёме своей ванной. Он даже не успел прикрыться, удивляясь, как быстро девчонка прошла мимо. Не вовремя затрезвонила совесть, напоминая, что он её даже не накормил, и она ушла в школу голодная, а дома у него водилось не так много еды, ведь он постоянно пользовался доставкой или ел в кафе и ресторанах. Юнги умел готовить — пришлось научиться, когда в первое время стал жить отдельно, но не любил это делать. Он не сомневался, что родители оставили мелкой карточку и деньги у неё есть. С другой стороны она, судя по всему, никогда не жила одна, отдельно от родителей, и вряд ли могла о себе позаботиться. Накупит всяких чипсов, булок и сладкой воды и максимально быстро испортит себе желудок. А Юнги будет козлом отпущения, Юнги же не уследил.

Поджав губы, он посмотрел в зеркало. Тридцатилетний, бля, мужик, а понятия не имеет, как справляться с нуждами современных подростков, особенно девочек. Повесили на него фартук, дали в руки соску и бутылочку, а сами улетели. Хороши, маман, папан.

Одевшись, Юнги отправился к комнате Чонын и постучался. За дверью было тихо, Юнги успел подумать, что девочка легла спать, но через полминуты она открыла, стоя перед ним в одном лифчике и домашних шортиках. Мин потерял дар речи, глаза сразу упали туда, куда не должны падать. Дал же бог сводную охуевшую сестру, даст и стекло пожрать.

— Чё надо? — спросила она, и Юнги поднял глаза с того места, где они, по мнению ещё не совсем опустившегося ниже плинтуса Мин Юнги-ангела на правом плече, они быть не должны. Он заметил один накрашенный серебристыми тенями и подводкой глаз, второй, видимо, она докрасить не успела.

— Не понял, — уставил он руки в бока, — и куда это мы собрались.

— Друзья устраивают вписку за городом, я с девчонками приглашена.

— Что?!

Она закатила глаза.

— Вот только не начинай со своими нравоучениями. Я не маленькая, меня не надо воспитывать. За мной надо только приглядеть, пока отец с мамой не вернутся.

— Я тебе сейчас...

— Не переоценивай себя, братик, — улыбнулась она.

— Я сказал не называть меня так, — начинал вскипать мужчина. Мелкая зараза, она совершенно мимо вчера пропустила его лекцию. Клала хер, как бы он выразился при друзьях, но с ней он так не мог. Непедагогично, блять. — И я сказал возвращаться не позже десяти.

— Ну всё верно, — улыбка стала ещё шире, — я вообще не вернусь сегодня. Мы с ночевкой там. Так что твоё условие я не нарушаю.

— Да ты вообще ох...страх потеряла, мелкая, — поправился он.

— Братик, — он на неё грозно посмотрел, и она осеклась, но гонора меньше в глазах не стало, — слушай. Do what you need do and don't touch me, окей? Ты по своим делам, дедовским, я по своим. И никто никому не мешает.

— Да ты сейчас так оденешься и накрасишься, как шлюха, что тебя там в два счёта отымеют какие-нибудь мудаки под предлогом показать тебе свой перчик, — не выдержал мужчина, руками обрисовывая контур её девичьей фигуры, мысленно приказывая себе даже не пытаться коснуться названной сестры. — Что-о? Дедовским?! Так, мелкая, ты допросишься, я начну воплощать наказание в реальность. Поверь мне, меня лучше не доводить до ручки.

— Ой, а ты ещё нет, что ли? — прищурилась она, гаденько облизывая губы. — Я плохо стараюсь?

— Чего ты добиваешься? — устало потёр он переносицу.

— Ничего, братик. Я ни на что не намекаю, но старшие братья так не смотрят на своих сестёр, — она чуть приподняла грудь в лифчике руками, подчёркивая тем самым, что заметила, как он на неё смотрит. Юнги мысленно сматерился и пробил стену головой.

Педофил: галочка.
Инцестник: галочка.
Павший человек: десять галочек из десяти.

Собратья-педагоги могут им гордиться. Хуёвый из него брат, он и не отрицает. Впрочем, ему же нужно потерпеть всего три месяца? Придётся сжать зубы и терпеть.

Они оба понимают, что на этом спор исчерпан, и проебался в нём именно Юнги.

— Ребята там приличные? — вздохнул он.

— Нет, из наркопритонов и обезьянников, — сарказмировала она. — Всё будет нормально, никто меня там не изнасилует.

— Будешь отзваниваться мне каждые два часа. И если вернёшься пьяная, а ты вернёшься — вызови себе такси — выпорю.

— Ладно, — скривилась она. И захлопывает перед ним дверь. Юнги ненавидит себя сейчас очень сильно, но ничего не может сделать.

Педагогическое правило номер три: если ты попал в неловкую ситуацию, попытайся сделать вид, что так и было запланировано, чтобы не потерять свой авторитет и не закопать себя с потрохами. Попытайся исправить ситуацию чуть позже.

Чонын выбежала из дома через полчаса при полном параде, но, слава богам, в этот раз филейная часть полностью прикрыта джинсами, даже без прорезей, и вместо коротенькой кожанки — длинное пальто с шарфом. Как будто Чонын собралась не на вписку с развратом и алкоголем, а в библиотеку.

Он уже не видел, как у крыльца Чонын встречала подруга.

— Ты же собиралась идти на допы по английскому, а потом мы хотели с ночевкой ко мне, — сетовала подруга, а Чонын сияет непонятно от чего, ведь на улице слякотно и ветер дикий, всё сделано для уютных посиделок с книжками и горячим чаем. — Почему я должна звонить опять Чонгуку и говорить, что мы передумали?

— Звони, Хеджу, бегом звони! Мне надо! Очень!

— Сомнительное развлечение, — расстроенно проговорила она, но набрала номер, — мне не нравится их компания. Они выглядят так, словно...

— Потом будешь читать мне нотации. И зови кого-нибудь ещё из девчонок!

***

Первые несколько звонков Чонын отвечает на вызовы Юнги, и всё кажется нормальным. Играет фоном музыка, Юнги слышит всеобщее веселье. Когда он стал стар для таких вот вписок? Они собираются своей компанией, но настолько нечасто, что его за дело мелкая назвала дедом. Всё равно обидно. Да, у них разница одиннадцать лет, да, он многого не понимает в их общении, не понимает дурацких шуток, но он не старпёр. Далеко нет. Ему всего лишь тридцатник. Он вовсе не стар для неё.

— Тьфу, о чём я думаю? — морщится он и посматривает на часы. Припахали глядеть за неуправляемой девицей. — Я не должен об этом думать.

Но это не так работает. И он продолжает думать.

Чонын перестаёт отвечать после девяти вечера. Сначала слышатся гудки, но никто не отвечает в трубку, а потом телефон и вовсе оказывается выключенным. И он понимает, насколько он идиот, что не додумался спросить, где будет тусовка на случай непредвиденных обстоятельств.

Юнги варит себе кофе и первый час успокаивает себя тем, что телефон тупо вырубился, и с ней всё нормально, она скоро вернётся, но продолжает названивать. Пьёт кофе и смотрит в окно.

Проходит ещё час и Юнги звонит Тэхёну. Тот проводит прекрасный вечер со своей подопечной под сериалы и вкусную пиццу, и мимоходом просит поинтересоваться, не знает ли Ухи Ким Чонын — а вдруг, он на взводе, всякие идеи придут в голову. Получает отрицательный ответ. Тэхён вежливо намекает, что они как бы заняты и успокаивает, что Чонын нагуляется и вернётся. Юнги не злится, но про себя думает, что будь это Ухи, Тэхён уже поднял бы на ноги весь Сеул. Чимину он даже не пытается звонить. Знает, что этот блядский кот в свои выходные сам где-то наверняка кутит, так что это бесполезно.

Время переваливает за двенадцать, Юнги ходит из стороны в сторону, наматывает круги и пьёт десятую чашку кофе, нервно поглядывая на коньяк за стеклом шкафа. Слышится шорох, попытки открыть дверь ключом. Юнги срывается с места, злой как чёрт.

Чонын вваливается в коридор, таща за собой рюкзак. У неё пьяные глаза и размазанные губы. От дома отъезжает смутно знакомая машина, но Мину сейчас не до этого. Чонын бросается ему на шею. За ними захлопывается дверь. Юнги оказывается прижатым к стене холла пьяной Чонын, безумно улыбающейся ему.

— Бра-а-атик, i'm in home, ик! — она откашливается, и до Юнги доходит, что воняет от неё далеко не алкоголем, хотя некий маленький процент есть. От неё натурально несёт куревом.

Глаза его темнеют, что не может заметить девушка, но может ощутить, как под его руками сминается её кожа на боках.

— Нагулялась? — нарочито спокойно спрашивает он.

— Да!

— Весело было?

— Да!

— А я предупреждал, что будет, если ты придёшь пьяной и поздно? — цедит сквозь зубы Юнги и чувствует, что у него шевелится в районе ширинки. Ох, блять. Ну этого не хватало.

— Я не пила! — весело сообщает она. — Это на меня пролили коньяк, но сама я не пила! — Юнги слабо верит, пока она ещё веселее не добавляет: — Я курила!

И до Юнги допирает. От неё несёт обычными сигаретами, но в глазах далеко не нормальные бесята. Травка.

— Ты охуела? — не сдерживается он, смачно шлёпая её здоровой ладонью по заднице. Взгляд в миг становится осознанней. — Ким Чонын, это риторический вопрос.

— Братик...

— Прекрати, — прикрывает он глаза, пытаясь справиться с гневом. — Я сказал тебе не называть меня так.

— А кто ты мне?

— Не брат уж точно, — он прикусывает губу и шлёпает ещё раз. Чонын вскрикивает, но не пытается вырваться, только цепляется за шею сильнее. — Я сейчас выпорю тебя, и это будет совершенно не по-братски.

Чонын только прижимается сильнее, потому что уже чётко осознаёт: наказания не избежать. Она не может убежать — он в миг её нагонит, так что нет смысла пытаться и тратить силы.

— Юнги-я, — она охает, когда прилетает новый шлепок. Наверняка там, под тканью джинсов и трусов уже красная кожа. — Я знаю, что это не очень по-братски, но и я не особо пытаюсь вести себя как сестра... Ай!

— А лучше бы вела, — рычит он и впервые соприкасается с ней губами. Блядство. Чистой воды блядство. Сойти с ума за пару дней. Браво, Мин Юнги, очень педагогично. Чонын плавится под руками, льнёт сильнее, а Юнги кусается. За губу, за язык, обрывает поцелуй и кусается за шею, за ухо — везде, где может достать.

Он не семнадцатилетний подросток, так какого чёрта его ведёт от одной картины Чонын в чокере? Он представляет, как тянет её за этот блядский ошейник, пока она повинуется ему. Но это слишком даже для него. Он никогда не скажет об этом вслух, и завтра же сдастся полиции нравов.

Чонын выпрашивает ещё поцелуй, кусая губы и смотря на него так, как он бы хотел, чтобы она смотрела в постели, но они в холле, сползшие на пол и абсолютно точно сошедшие с ума, и он, как старший и ещё соображающий, должен это прекратить.

— Мы должны остановиться, — тяжело дышит он. Он не хочет читать нотации, что это неправильно. Но именно это он и сделает. Утром. На её трезвую голову. И его тоже.

Она проваливается в сон, когда Юнги дотаскивает её до комнаты, где даже не распыляется, чтобы раздеть девушку, а просто накрывает её одеялом. И сам обессиленно падает в свою, закрывая лицо руками.

Педагогическое правило номер хрен знает какой: не целовать своего воспитанника ни под каким предлогом и не испытывать к нему сексуального влечения.

Галочка. Юнги проебался.

Пиздец.