Oh, mine

6

  Юнги обворачивается полотенцем на бёдрах и достаёт с верхней полки у зеркала бритву и пену. Почему-то именно сейчас хочется быть идеальным по всем параметрам. А у него на лице немного щетины. Обычно она не особо заметна, но он целуется с девушкой, что химичит сейчас на кухне, и, похоже, собирается делать это теперь регулярно.

Он аккуратно бреется, умывается, смотрит в зеркало. Капельки воды стекают по подбородку с волос. Чонын что-то напевает, вторя телевизору. Хозяин дома облачается в лёгкую домашнюю рубашку цвета морской волны, закатывая рукава, и в спортивные зауженные штаны на завязках поверх нижнего белья. Когда он выходит и проходит по коридору к кухне, то видит, во что переоделась Чонын. Это коротенький сарафан в цветочный принт и длинные чёрные гольфы, достигающие бёдер. Юнги сглатывает, закусывая губу. А так ли ему хочется строить из себя монаха, которым он никогда не являлся, и порядочным джентльменом с наклонностями к педагогике, когда по дому шастает она вот в этом вот. Может ну её нахер, эту порядочность, приличность, буддийскую выдержку.

Юнги резко подходит к ней со спины, запуская руку вниз под сарафан, находя резинку хлопковых трусиков, и оттягивает её, а саму ойкнувшую девушку, выпустившую скользкую тарелку обратно в раковину, прижимает к себе, зарываясь носом в волосы, пахнущие мятным шампунем. Да, он будет гореть в аду. Да, скорее всего она из-за него тоже. Да, им нельзя быть вместе из-за хрупкого, но всё ещё официального брака родителей.

Да, Юнги плевать хотел на это.

— Ненавижу тебя за то, что ты сделала со мной в рекордные сроки, — рычит Юнги и обхватывает её за шею, оставляя там следы своих пальцев. Чонын рвано дышит и подставляется под больнючие, но желанные поцелуи. Он выцеловывает у висков, спускается к пульсирующим жилкам на горле, и в штанах становится очень тесно. Дружок, с которым он только что рефлексировал под струями горячей воды, опять хочет к себе внимания. Без него играться с этой чертовкой никак нельзя.

— Мы же только что... — заходится Чонын новым стоном, потому что Юнги опять тянется пальцами к её девственной, никем не тронутой, кроме него, дырочке, и не без собственнического удовольствия мысленно отмечает, что все её заветные места в принципе ни для кого не были доступны, а он имеет шанс быть первым во всём.

— Ты продолжаешь напрашиваться, так одеваясь, и я остаюсь неудовлетворённым, — шепчет он. — Хочу ещё. Хочу дойти до конца.

Она округляет глаза.

— М-мы... Прямо сегодня?

— Прямо сейчас, — и он отрывает её от посуды, выключает кран и поднимает на руки, подсаживая на стол, смахивая всё, что на нём лежит, в самый угол столешницы. Юнги разводит её ноги в стороны, чтобы поудобнее устроиться ближе, и ведёт, щекоча пальцами, от лодыжки вверх к бедру по левой ноге. Чонын сначала пытается возмущаться, что она не готова сегодня же продолжать то, что начали, но видит, что Юнги не остановится — черти уже выползли и они очень голодны. — Меня заводит одна просто мысль, что я буду первым. Хочешь, буду ласково тебя называть «детка» или «малышка»?

Чонын даже не в силах толком кивать — как хочет, пусть так и зовёт. Но он ловит в её зрачках страх, и напор приходится обуздать в себе. Не всё сразу.

— Зачем ты меня дразнила, если сейчас боишься? — он ласково расправляет складки сарафана и тянется за резинкой на волосах, чтобы распустить её шикарные локоны. Чонын закусывает губу и ловит его ладони, одну из которых, горячую с выступающими венками прикладывает к своей груди. Юнги открывает рот, чтобы что-то пошлое сказать о её девичьей фигурке, но она его опережает. Под его рукой в этой маленькой груди стучит сердце, гулко отдавая молоточком в его виски.

— Я не боюсь, Юнги, давай сделаем это, если хочешь сейчас, — её голос переливается всеми оттенками сегодняшних эмоций — от радости до страха, от заигрывания до скуки, от злости до нежности. — Просто...слышишь его? Я не хочу пугать тебя тем, что скажу, но послушай. Прислушайся, почувствуй. Оно бьётся неровно. Будто бы с переменным успехом.

Юнги на миг застывает и правда не знает, как дышать. Девушка смотрит ему в глаза доверительно, уголками губ улыбаясь и прижимая своей изящной рукой его ладонь к себе. Сердце бьётся быстро, но аритмично. Так, словно...

— У меня порок сердца, Юнги, — выдаёт она. Всё, что он делал с ней до этого, тяжким грузом припечатывает его к земле. Он медленно поднимает глаза с руки на её лицо, но не находит там ни тени страха или беспокойства. — Я не смертельно больна и не умираю, и живу как нормальный человек, — предвосхищает она его вопросы. — Почему говорю это сейчас? Юнги, я знаю, чего я хочу. Для меня отношения между тобой и мной слишком важны, я не хочу их потерять. Я хочу, чтобы ты понимал, что всё ребячество и провокации до этого были для меня серьёзны. И я хочу, чтобы ты сделал свой выбор. Не потому что я тебя провоцировала, а потому что ты хочешь быть рядом.

— Рассуждаешь как взрослый человек, — усмехается он, но как-то пересиливая себя. Хочется от неё отпрянуть. Она в миг становится похожей на фарфоровую куклу, которую чуть заденешь — рассыпается.

— Да, как-то рано пришлось повзрослеть.

— Я мог тебе навредить, — чуть тише говорит он, опуская руку на талию. Понимание этого что-то ломает внутри Юнги. — Ты должна была сказать мне об этом раньше.

— Ты бы стал ко мне относиться так, как пытаешься сделать это сейчас, — раздраженно замечает она. — Я нормальная! Я могу танцевать, бегать и заниматься сексом с любимым человеком, чтобы ты знал! Просто иногда случаются проблемы с физической нагрузкой, вот и всё! Я не хочу, чтобы ты считал меня больной или дефектной, неспособной быть как все.

— Я не считаю так!

— Посмотри, как ты говоришь и смотришь на меня! — восклицает девушка. — Через тебя сочится жалость ко мне. И у всех так, стоит вам узнать о моей болезни. Но я не прошу, чтобы меня жалели. Я хочу, чтобы всё было как прежде. Мы только поняли, что хотим быть кем-то большим, чем...

— Нет, мы не будем, — резко отрезает он. Чонын осекается и смотрит на него непонимающе.

— Что? Почему? Ты издеваешься?

— Чонын, мы не станем, — мягче повторяет он, совершенно теряясь, как быть — он не был готов. — Я ничего не могу тебе обещать и потом не хочу разбить тебе сердце. Ты ещё маленькая, так что... Если мы попробуем вернуться к отношениям брата и сестры...

— Мы уже слишком далеко зашли, чтобы возвращаться, — горько усмехается она. — Ты что, хочешь повернуть время назад? Так не работает. Я проделала такой долгий путь, чтобы ты сейчас пытался от всего отказаться? Ты смеёшься?

— Я не смогу нести за тебя ответственность. А если по моей вине с тобой что-нибудь произойдёт?

— Твой друг вообще-то первоклассный врач, достанет меня щипцами и скальпелем из мира мёртвых, — она склоняет голову в забавном жесте.

— Не шути так, это не смешно.

— Смешно здесь только то, что ты трусишь, — она внезапно хватается за сердце и начинает задыхаться. — Ю-юнги...

Юнги подхватывает её, заваливающуюся на бок с руками на груди и притягивает к себе.

— Твою мать, Чонын! Что мне сделать? Таблетки, ингалятор, в скорую? Что?!

Она расправляет руки и обхватывает его за шею в удушающих объятиях.

— Ты полный профан, — она хихикает ему в ухо щекотно. — Ты даже не знаешь, как выглядит реальный приступ и что нужно делать.

— Я никогда с таким не сталкивался, — огрызается он, но из объятий не выпускает и сам не рыпается. — Я же реально перепугался, что тебе стало плохо.

— Месяц ты ничего не замечал, со мной всё было в полном порядке.

— Алкоголь! — вспоминает Юнги. — Разве ты можешь его пить?

— Немного могу, — хвастается она. — И пьянею быстро, удобно же.

— Но это вредно, я запрещаю тебе его пить.

— Вот видишь, ты уже опять начал свои воспитательные примочки, — она целует его в щёку и опускает руки на паховое место. — А с этим я могу помочь.

— Сам справлюсь, — бросает он.

— Нет, не справишься, — настаивает она. — Если ты научишь меня, как сделать тебе правильно приятно...

— Я не буду тебя учить, — хмурится Юнги.

— Тогда я пойду учиться на ком-нибудь другом, сойдет?

— Я кому-то другому причиндалы его оторву и в мусорку выброшу, а тебя посажу на цепь под замок, — рычит он.

— Вот и славно, значит, учить будешь ты! — радостно заявляет она и хочет уже тянуть руки к паху, как он обхватывает её и закидывает себе на спину. — Ты чего?!

— Не будем осквернять место, где едим. Пошли ко мне в спальню.

Чонын радостно верещит, пока Юнги несёт её в комнату, потому что очевидно, он сдался под её непробиваемостью в очередной раз.

Он укладывает её на заправленную кровать, нависает следом, целует в подбородок, лоб, затем в губы. В губы целует с остервенением, вкладывая очередную порцию злости, что она опять его доводила, а он не железный, нервы ни к чёрту.

— Пообещай мне, что скажешь в любой момент, если тебе будет больно, — шепчет он в губы, расстёгивая свою рубашку. — И я не о сексе. Я обо всём. Я всё готов терпеть, все твои закидоны, если ты будешь мне рассказывать всё и правду.

— Ладно, — соглашается она. — Извини, что не сказала правду.

— Почему я раньше этого не знал?

— Про порок? Мы с мамой держали это в тайне. Со временем мне бы сделали операцию. Но её всё откладывали, и примерно лет в двенадцать мы рассказали всё твоему папе.

Юнги снова захватывает её губы, не желая больше слушать и расстраиваться. У него на неё стоит — это достойно отдельного вида стекла. Мин Юнги посыпался из-за какой-то блядской школьницы-недосестры.

Чонын оказывается без сарафана и лежит перед Юнги почти нагишом, потому что лифчика под ним нет. Но все ещё в гребаных чулках-гольфах. Юнги исследует ртом грудь, припадая к каждому затвердевающему соску под его языком, руками оглаживает руки от предплечья до локтя, сплетает их пальцы.

— Мы опять будем как пару часов назад? — разочарованно тянет она. Юнги усмехается.

— Ну нет, в этот раз я тебя точно трахну.

— Тебе будет приятно? Я хочу сделать тебе приятно.

Она краснеет с каждым откровением. Видимо, у неё все-таки есть предел стыду и совести.

— Ты дурочка. Конечно, мне будет приятно. И я постараюсь максимально приятно сделать это для тебя. Но ты наверняка знакома с биологией и...

— Не продолжай, я знаю, что ты будешь делать, — закусывает она губу.

Мин прыскает с её настолько невинных глаз, идущих вразрез с её позой. Она лежит перед ним на подушках, её руки подняты кверху и цепляются за края мягкой ткани, ноги разведены, ведь он сидит в них. Юнги сбрасывает рубашку рядом с ней и поглаживает живот, ощущая жар и дрожь под пальцами. Им обоим остается всего ничего — снять нижнюю часть, но чулки Юнги решает оставить.

Он подцепляет её трусики и медленно стягивает их, вгоняя её в ещё большую краску.

— Я теперь тебя даже наказать нормально не смогу, — разочарованно делится он, снимая с себя штаны вместе со свежим бельём, откидывая его к рубашке. У него стоит колом. Чонын задерживает взгляд на размере, оценивая масштаб пиздеца, на который напросилась сама же.

— Поверь мне, сможешь, — пытаясь скрыть своё удивление, дергано отвечает она. — Я ещё не раз выведу тебя из себя.

— Кому-то нравится порка, — его бровь приподнимается. Её ягодицы всё ещё немного красные, Юнги кажется, что он перестарался. Но думать об этом не время.

— Ты же не собираешься засовывать его сразу весь, правда?

— Господи, нет, конечно, — ржёт он и нависает снова сверху, даря нежный поцелуй. Он приподнимает её ноги, обхватывая за лодыжки, и пододвигается вплотную. Она пошло приоткрывает рот, когда Юнги проводит пальцами по повлажневшей плоти девушки, затем по стволу своего нетерпеливого дружка, и медленно приставляет кожей к коже. Чонын задерживает дыхание.

— Дыши, малышка, — она испускает выдох, а затем он резко входит наполовину, и она вскрикивает. Юнги не даёт опомниться и начинает двигаться, но медленно. Крови почти не выступает, через какое-то время девушка привыкает к ощущениям и больше не чувствует боли. Она уже знакома с ощущениями оргазма и представляет, к чему в итоге всё приведёт, поэтому не боится. Юнги стонет тихо, почти неслышно, но чувства захватывают его тоже. Узкое лоно приносит массу удовольствий, и Юнги почти в блаженстве после долгих недель, даже месяцев свиданий только с рукой. Воздержание, пусть вынужденное, того стоило.

Он нагибается, чтобы целовать её, и Чонын отвечает на поцелуи. Руки мужчины блуждают по спине, притягивая девушку к себе, к груди. Он наращивает темп, чувствуя, что в этот раз не сможет долго удержаться от оргазма, и вовремя вспоминает, что нужно вытащить, ведь они без презерватива. Чонын непонимающе сжимается внутри, когда Юнги резко покидает её тело и направляет струю спермы на её живот. Охает громче, потому что ему хорошо.

— Доказательство того, что ты сделала мне приятно, — шутит он, запуская пальцы внутрь неё, большим дергая и оглаживая клитор. Она снова погружается в ощущения экстаза, и не замечает, как матерится на английском.

— В следующий раз заткну твой блядский ротик своим чупа чупсом, — предупреждает он. — Не матерись!

— Но мне... Ах! Хорошо! Вырвалось... Oh, mine! — находит выход она, и Юнги ухмыляется, доводя её до разрядки. Она извивается под ним, а потом устало откидывается на подушку. — Не слишком ли много оргазмов для девственницы?

— Бывшей, — поправляет он. — Однажды ты таки испытаешь десять оргазмов на дню, — обещает и целует во вспотевший лоб, а затем в губы, скользнув языком по прокусам на них. — Сладко.

— А уже можно на пафосе говорить «Я люблю тебя»? — смеётся она. Юнги ложится рядом и обнимает, предварительно отыскав салфетки в тумбочке и помогая вытереться.

— Любишь? Так сильно?

— Да.

— Здорово.

— Эй! Разве ты не должен сказать то же самое?!

— Я? — удивляется он и не удерживается от смешка с её расстроившейся рожицы. Они лежат, прижавшись друг к другу, абсолютно голые, но счастливые. — Ладно-ладно. Люблю тебя, маленькая пиявка.

— Всё портишь!

— Мне надо разобраться в своих чувствах...

— Да блин!

Юнги ржёт. Тараканы, или демоны, неважно, танцуют самбу в голове. Пусть только сегодня, а завтра придётся разбираться со всеми последствиями — Юнги, кажется, о своём выборе не жалеет. Ему придётся бороться потом, позже, со всеми обстоятельствами за них двоих. И нести эту тяжёлую ответственность. Но все эти провокации стоили того, чтобы прижимать её, вредную, темпераментную, внутри нежную, как вкуснейшая прослойка неприглядного внешне торта, девчонку. Он попал.