Oh, mine

5

  Юнги топчется на месте, глядя, как Чонын всё-таки готовит завтрак. Незамысловатый — тосты с джемом, салат из черри, огурцов и перца, заправляемый маслом, варит кофе. Кофе варить у неё получается самым сексуальным из всего. Они выбрасывают коробку из-под пиццы, доеденной ночью, и улыбаются друг другу. Чонын первая, смущённо и ласково, Юнги ответно, как кот, осознавая свою неотразимость. На самом деле Юнги себя таковым не чувствует. Ему стыдно за вчерашнее после того, как они вернулись, но он не хочет поднимать эту тему, и поэтому просто позволяет себе расслабиться и на короткое мгновение не думать о последствиях. Как-то так выходит, что Чонын становится ему роднее за всего несколько дней больше, чем за все десять лет, и это всё ещё не о семейных отношениях.

— Сахар?

— Нет, без него.

Чонын пожимает плечами и передаёт Юнги кружку, сама кладёт себе кусочек белого яда. Юнги улыбается шире. У него в юности кличка была — Сахарный, но Чонын лучше не знать, почему. Вернее, почему как раз не секрет — его волшебные ласки языком доводили девушек до пика оргазма, но Чонын... Если он сорвётся, и они сделают это, то Юнги тотчас провалится под землю в ад за то, что хочет сестру.

Однако у них новая проблема. Невзирая на то, что они пока, вроде как, помирились, грядёт буря. Родители ему ничего не сказали, а Юнги сам выпытывать не будет. Но и то, что они хотят развестись после десяти лет брака, счастливым его не делает. Даже после этого разве сможет он Чонын что-то пообещать? Ему будет рекомендовано отцом же скорее жениться, ведь тот не молодеет, внуков поняньчить хочет, а Юнги это всё даром не сдалось. Нет, семья — это, может и здорово, жена, дети... Но если представить их с Чонын гипотетически, то это будет большой и взрослый дядя Юнги и ребёнок, какие ему с ней дети? Ему никогда не дадут встречаться с Чонын, а значит, эта тема под запретом. Он даже не будет её с ней обсуждать.

— О чём ты думаешь? — словно читает мысли Чонын и садится на стул напротив него.

Юнги пожимает плечами.

— О работе.

— И что там на работе?

— Завал, — не врёт Юнги, — но Намджун, вроде как справляется. Он из-под земли меня достанет, если ему что-нибудь понадобится. Раз не звонит, значит — справляется. А ты не хочешь рассказать мне про учёбу? Ты же готовишься к итоговым экзаменам?

Мин надкусывает тост, а Чонын грустнеет. Такое хорошее утро омрачается те, что ей опять напоминают про школу.

— Готовлюсь, — лжёт она, — если хочешь, сам проверь! — она надеется, что с ним сработает как с отчимом — врёшь напропалую, обещаешь показать всё, если что, и тебе на слово верят. Но Юнги оказывается не таким.

— Хорошо, вот и покажешь вечером, как придёшь из школы.

Он и сам видит, что она ему говорит неправду, и ему внутри смешно, но он не выдаёт своего смеха ни единым мускулом на лице — сама серьёзность.

— Юнги, слушай...

— М-м?

— Давай скажем родителям?

Юнги давится.

— Чего?

— Ну, я о наших отношениях, — мнётся она, пряча глаза. — Мы вроде выяснили, что нас обоих влечёт друг к другу, — она уже жалеет, что заикнулась, потому что всё утреннее хорошее настроение улетучивается между ними, уступая ночному напряжению и неизвестности, которая повисла после вечеринки и её «последствий». Юнги в срочном порядке вспоминает о всех педагогических советах недопедагога Ким Тэхёна и слишком ответственного педагога Пак Чимина, как бы мягче намекнуть ребёнку, что отношения между воспитанниками и воспитателями запрещены. Хотя она не его воспитанник, а он уж точно не смахивает на воспитателя.

У Юнги есть совесть. И чувство стыда иногда, приглушённое. Он не может воспользоваться ситуацией подвешенности его каких-никаких, но родителей и сказать, что хочет быть с Чонын. Тем более он не знает на сто процентов, хочет ли.

— Чонын, мы не можем, — она сникает. — Не воспринимай мои нравоучения в штыки, но сама подумай. Отец известный бизнесмен, твоя мама теперь тоже, ведь она его жена, и я восходящий продюсер. Из всех нас только ты ещё не «выстрелила». О нас пойдут пересуды. Люди начнут показывать на нас пальцем, и плевать мне на всё это, но они попортят нам жизнь. Репутация будет испорчена. Больше всего это ударит по тебе. Там даже отец с матерью не помогут.

— Но если они будут разведены!

— И что? Инцест в семье известных людей? Дети полюбили друг друга вслед за родителями? Это смешно!

— А если мы будем молча встречаться? — не сдаётся девушка. — Я не хочу ни с кем другим. Я ни на кого всё это время не обращала внимание.

— Чонын, отец немолод, — вздыхает Юнги и трёт переносицу. — Рано или поздно мне придётся жениться. Я буду искать невесту и ходить на свидания, и в конце концов решусь на брак. Мы повстречаемся полгода, год... Это даже сейчас дико звучит, — замечает он. — А потом всё равно расстанемся. А если родители примут решение остаться вместе? Вдруг они уже помирились. Встречаться за спиной у родителей? Тебя такое устроит?!

Чонын отворачивается. Юнги подозревает, что она плачет, но не торопится подойти и обнять. Он уже жалеет, что дал ей ложную надежду. Ему самому потом разгребать это дерьмо вообще не хочется.

Девушка берёт себя в руки, возвращается к столу и допивает кофе.

— Вернёмся потом к этому разговору, — предлагает Юнги.

— Да, — кивает она, идёт в холл, одевается, хватает рюкзак и выходит из дома в проливной дождь. Юнги поздно спохватывается, что мог бы её довезти, но её уже нет. Убежала в школу.

***

Несколько вечеров они пересекаются только на кухне во время ужина, а потом, как ни в чём ни бывало расползаются по своим комнатом. Юнги реально уходит в работу, но при этом не забывает об обещании проверять подготовку сестры к экзаменам. Она шипит, но делает и показывает. Юнги в упор не замечает её провокаций, а она то из душа выйдет в одном полотенце и пройдет мимо него на кухню, то нагнётся в одной юбчонке, поднимая упавшую вещь прямо перед его носом, то банан специально рядом с ним ест так, будто лучшая минетчица в мире (по версии старых педофилов-друзей, заглядывающих на пиво под хоккей одним вечером). Юнги знакомит её с оставшимися, с кем она не была знакома, а именно с Намджуном и Джином. Однако сама она в тот вечер не задерживается в компании друзей Мина надолго — ей нужно идти на репетицию её номера. И даже возвращается так же вовремя, когда Юнги уже выпроваживает гостей по домам. Юнги дивится её старанию ему понравиться своей правильностью, и не без разочарования отмечает, что Ким — bad girl — Чонын нравилась ему больше.

Чонын больше не затрагивает тему отношений и не пытается вывести его на разговор об этом, разве что щенячьими глазами намекает, как хочет, чтобы он перестал изображать из себя святую девственницу, которой вообще-то из них двоих является она, и то не совсем святой. Она хочет, что Юнги зажимал её в коридоре и урывал поцелуи между своей работой, шлёпал её за плохо выполненную домашку, и, пусть пока она не готова к чему-то вроде того, что он обещал с ней сделать после вечеринки на дне рождения Хеджу, она хочет, чтобы их отношения хоть как-то сдвинулись с мёртвой точки. У неё нет много времени — два с половиной месяца и она снова уедет в родительский дом, а Юнги опять не будет навещать их ещё с десяток лет.

Так проходит целая неделя, в которой они не продвигаются ни на шаг. Чонын никак не может донести до Юнги, что она не посмотрит на на кого другого. Что ей нравится и его грубость, и странная манера говорить, будто шепелявить, на самом деле просто слишком быстро произносить слова, причём практически не открывая рот. Нравится его хладнокровность и выдержка, и его редкая улыбка, такая же странная, как и все его манеры. Будто он умрёт от того, что улыбнётся. Но она у него какая-то необыкновенная, от неё становится тепло и уютно. Разве что не тогда, когда Юнги улыбается, одновременно угрожая. Юнги как спокойный удав, смиловавшийся над жертвой и пока не собирающийся её слопать. Его худоба нравится ей тоже, какая-то аристократическая на фоне всех его друзей и перекаченных парней-переростков из её школы, но при этом всём он ведь уже поднимал её на руках, значит, в нём есть сила. И языки знает, и в математике шарит, и иногда даёт послушать то, что написал сам. Юнги для неё весь какой-то нереальный, но он сам не хочет видеть, как нравится ей.

— Разве тебе не хочется ходить на свидания со сверстниками? — спрашивает он как-то за очередным совместным ужином. Юнги принёс из ресторана курочку и пиво, а ещё уличных пирожков, и пообещал дать ей баночку, если она не скажет об этом родителям. И вообще умолчит им о всех своих попойках — он ведь не уследил.

— С тобой хочу, — выдыхает она, — а с ними нет.

— Мы не сможем ходить на свидания.

— Тогда зачем спрашиваешь? Я хочу делать то, что можно делать с тобой, и если этого делать нельзя — переживу.

— Но мы не можем...

— Блин, ты задрал уже «не можем, не можем»! — взрывается она, соскальзывая со стула. — Может и ты попытаешься меня понять? Твои попытки меня отговорить — детские, ничего не значащие, они не помогут мне взять и разлюбить тебя, — она понемногу стихает. — Если ты хочешь, чтобы я к тебе остыла, дай мне желаемое или отправь меня к родителям! Не ной, в том, что я влюбилась, есть не только моя вина!

— Ты сказала мне не ныть? — усмехается Юнги. — Я и забылся за это время, что ты была паинькой. Не выдержала?

— Да, я не умею молчать и нет, я не собираюсь взять и прекратить попытки. Либо смирись и прими, либо не принимай и отошли меня подальше.

— Хорошо, я куплю тебе билет на самолёт.

Ким не верит своим ушам и поднимает на него глаза, но он уже смеётся.

— Что?.. Ни хрена не смешно!

— Мне тоже, — хмыкает он. — Думаю, мне срочно надо найти девушку, чтобы ты прекратила меня сталкерить.

— Я не сталкер! — восклицает она. — Погоди, какую ещё девушку? Это тоже не смешно!

— Ты повелась, значит, смешно.

— А ты сегодня разговорчивый, настроение хорошее? — пытается она сменить тему.

— На самом деле да, я немного разгрёб свои дела и теперь спокойно могу опять пинать причиндалы, — он возвращается к еде.

— Через месяц последний звонок, — начинает Чонын. — Перед самыми экзаменами. А через два — выпускной. Я ставлю танец. Придёшь?

— На звонок или выпускной?

— На оба.

— Я могу быть занят, после января обычно начинается головомойка. К февралю вообще жесть.

— Да или нет? — раздражается она.

— Посмотрим. Не люблю сборища.

— Но мне было бы приятно, если бы ты пришёл на меня посмотреть. Я буду танцевать для тебя.

Юнги понимающе кивает головой. Дистанция, Юнги, помнишь? Так будет легче. Так никто не разобьёт другому сердце. И ты не нарушишь правила.

— Я постараюсь.