Oh, mine

Interlude: Your nightmare

В декабре становится холоднее, ветрено и очень тоскливо. Дождей почти нет и иногда выпадает снег. В целом настроение Юнги держится на отметке «яжпедагог, я смогу, у меня стальные яйца», а Чонын, приходящая из школы позднее обычного из-за допов, стабильно ходит по дому с хорошим отоплением в шортах и майках. Ага, педагог. Педо- тут подошло бы точнее.

Намджун намекает на «камбэк у девочек, ты песню выбрал?», а Юнги посылает «Отстань, старушка, у меня зимняя хандра». И это он ещё умалчивает о том, как в один из выходных дней столкнулся с Чонын в ванной, брившей ноги нагишом, стоя у зеркала. Ох, блядство, потому что она даже не визжала. Лишь бровь приподняла, мол, «тебе тоже побрить?».

— Совесть себе побрей, — сдерживая монстров внутри себя, говорит Юнги с непробиваемым фейспалмом, — а то заросла.

Хосок намекает «Я в отпуск в январе, поедешь со мной на Багамы?», а Юнги только тленно потягивает эль в одном из их любимых баров и смотрит взглядом ну-какие-багамы-хорс-у-меня-дома-малолетнее-чудовище, а за этим чудовищем в шортиках смотреть надо, всё ли выучила и не подалась ли в проститутки за выходные. В выходные она иногда отрывается с друзьями, аргументируя, что мозг кипит, но Юнги умалчивает, что у него, вообще-то тоже, а ему никто не предлагает отдых.

Чимин намекает «Новый год скоро, как с Чонын планируете его отмечать?» Юнги никак не планирует, Юнги бы дожить без подозрений на инфаркт. Если доживёт — встрянет другая проблема. Какова вообще вероятность, что его не посадят за тяжкие телесные и моральные тоже? Ведь Чонын допросится.

Но всё случается раньше Рождества, эксессов с подарками и установкой новогодней ёлки, которую Юнги, кстати, ненавидит, поэтому мелкой придётся обойтись без праздника с мишурой. Всё случается намного раньше — на первый месяц их совместного проживания.

Юнги с утра не хочет идти никуда, хотя Намджун заебал со своим «Я что, должен сам всем заниматься?!» Нет, Намджун не должен, Намджун просто ответственный, а не распиздяй, и Юнги до сих пор соучредитель только потому, что Намджун добрый и Юнги его лучший друг. А вот если бы нет...

— У меня выступление сегодня, — напоминает Чонын, — в четыре часа дня. Последний звонок начнётся чуть раньше, но ты не обязан на него приходить, — она жуёт овсянку и буквально чуть не давится чаем — торопится, волнуется, забывает накрасить второй глаз. Юнги думает, поглумиться ли или всё-таки сказать ей об этом. Выбирает третье — ставит настольное зеркало напротив. Чонын охает, уносится в комнату, только пятки сверкают и юбка развевается. — Братик, ты же придёшь?! — орет из своей комнаты. — Я буду ждать!

— Я тебе не братик, — бурчит Юнги в свою кружку с кофе. Чонын, из-за того, что поправляет макияж, не успевает доесть завтрак, и уносится в школу, едва не сбив его с ног. Юнги смотрит в окно, как она несётся к автобусной остановке — та в двух кварталах отсюда — и допивает утреннюю дозу энергии. В нём нет никакой уверенности, что ему стоит идти на этот дурацкий школьный праздник. Юнги сам в свои годы терпеть не мог школу. Но думает, что отсидеть пару часов детской самодеятельности лучше, чем выслушивать весь день намджуновское нытьё.

Он пишет: Джун, я сегодня иду на праздник к мелкой. Может, почерпну там чего нового. Завтра всё будет.

Что это «всё» — он не уточняет. Ответ не заставляет себя ждать.

Рэпмон: Единственное, что ты можешь там делать — подогревать свою педофилийскую душонку!

Мин закатывает глаза. Да как так-то? Почему-то упрёки в сторону Тэхёна или Чимина остаются у Джуна невысказанными, а ведь они палятся больше всех, но перепадает всегда ему, Юнги. И ведь ни за что — его демоны пока никак себя не проявили.

Педагогическое правило номер тридцать пять: оставляй своих демонов в шкафу — дети чувствуют страх, неуверенность, злость и обиду лучше, чем взрослые. Но Юнги совершенно забывает этот шкаф закрыть, когда одевается.

***

В школе довольно людно. Учителя бегают туда-сюда, помогают с костюмами, пересчитывают учеников, проверяют сцену и подготовленные реквизиты, а кто не бегает, просто раздаёт наставления и следит за общим порядком. Юнги поднимается медленно по крыльцу, держа в руках букет ирисов в шуршащей цветной обёртке с белой ленточкой. Вообще-то Юнги бы не додумался принести сестрёнке цветы — надоумил Чимин, который знал толк и в девушках, и в подобного рода мероприятиях как учитель. Он старался быть незаметным, не выискивал глазами Чонын, потому что всё это должно было стать сюрпризом. Она могла уже не надеяться, что он придёт, а он пришел.

На улице практически собирается метель. Редкое явление для южных зим. Юнги курит прямо на крыльце — редко это делает. Вообще курит крайне редко, иногда появляется какая-то странная потребность засунуть в рот сигарету, поджечь и стоять, просто во что-нибудь всматриваясь. А ещё ему всегда хотелось покурить на территории школы.

В школе Юнги не был плохишом. Чаще всего ему попадало от зазнавшихся качков — просто так. Юнги хорошо учился, шарил почти во всех предметах, мог с лёгкостью выбиться в первые места рейтинга по всем тестам и переводным экзаменам, если хотел. И он был типичным представлением ботаника — в строгой отглаженной форме, в очках, с огромным портфелем больше его худой от природы фигуры. Он был тишайшим созданием и любимчиком учителей. Но те его не защищали. Может, поэтому в Юнги что-то такое сидит, типа педагога, только со своими педагогическими тактиками, планами, уроками и советами. Из хорошенького милого школьника он переквалифицировался в слегка циничного, неслегка наглого, очень плохого препода. Как в фильме «очень плохая училка» с Кемерон Диаз. Он вырос из подростковых обид и комплексов. И ему, пожалуй что, даже нравится, что Чонын совсем не такая. У неё нет и не было страхов по поводу внешности, поведения, характера, привычек. Она не запаривается, что о ней думают другие. Юнги понадобилось двадцать лет, чтобы это понять. А она знает это уже сейчас. Может быть, не так уж и стоит пытаться её перевоспитывать?

— Молодой человек, здесь не курят, — прерывает его раздумья одна из учительниц, глядя на него с осуждением через окуляры своих толстых очков. Юнги улыбается, извиняется, тушит почти докуренную гадость, делает в голове галочку в списке дел, которые хотелось осуществить до того, как сдохнешь или тебя одолеет Альцгеймер, и идёт внутрь.

Время переваливает за четыре часа дня, когда мужчина усаживается далеко от сцены с края, укладывая цветы на колени. На сцене ещё пусто, а в зале уже очень шумно. Почти все места заняты. Юнги разглядывает без интереса. Здание довольно старое, не раз ремонтированное, деревянная сцена, благо, поменяна на новый пол из залитого бетона. Шторы, заменяющие занавес, фиолетовые прожекторы сверху светят разноцветом. На сцену выходит один из учителей и объявляет начало школьного концерта открытым.

Первыми выступает коллектив из трёх девочек. Исполняют милую лирическую песню. Их сменяет зажигательный танец от целого класса. Выступление Юнги напоминает больше поддержку черлидеров для команды баскетболистов. Кто-то читает стихи, кто-то рэп (на этом моменте Юнги кривит как от внезапного приступа боли в пояснице, хотя на самом деле дуэт из двух пацанов в бейсболках заходит большинству слушателей — они зачитывают Джей Пака). Юнги не скучает, но и не веселится, а в целом думает, что Намджуну бы понравилось подобное — он любит всё странное, непонятно как прошедшее естественный отбор.

И наконец объявляют выступление четырёх девочек под песню 2NE1 — I am the best. Юнги почти не удивляется выбору песни.

Только когда на сцене появляются они во главе с белобрысой мучительницей в футболке с надписью «Punish me Daddy», Юнги сначала заходится в кашле под аплодисменты, потом краснеет от нехватки воздуха, его глаза лезут наверх выше бровей, а рот ниже подбородка, он почти синеет, потому что забывает дышать, а в голове что-то щёлкает. Тараканы, или демоны, хер разберёшь, наверное, устраивают экстренное совещание. Чонын в центре, замечает его, подмигивает, включается музыка, и девочки начинают танцевать.

Punish me daddy?! Юнги подвисает, хотя в голове уже хор из всевозможных инструментов успел сыграть на поминках этой славной девочки Ким Чонын. Земля ей пухом, думает Юнги и свирепеет с каждым движением, где задирается её юбка. Земля ей пухом, шепчет Юнги с каждым её подмигиванием в его сторону. Трижды земля ей пухом, потому что Юнги проклинает тот день, когда она вошла в его жизнь пинком в дверь с ноги, ни вытирая обувь, ни предварительно нажимая на звонок. И ему земля пухом, потому что она, как и поётся в песне, под которую она скачет в блядской футболке с кричащей надписью (он что, один её видит?! Почему всем остальным нравится и никто на неё не орёт?!) лучшая в доведении его до высокого градуса.

Выступление заканчивается под громкий свист парней с задних рядов. Юнги уже готов просто броситься прикрывать её своим пиджаком, потому что допрыгалась, сейчас начнут лезть всякие извращенцы, просить номер телефона, зажимать у туалета, и как бы Юнги в курсе, Юнги эксперт, потому что Юнги и сам собирается так сделать. Но сначала Юнги как следует её накажет. Допросилась.

Она появляется в зале через пять минут, пока он сидит на прежнем месте и дослушивает заключительные речи педагогов и напутствия на экзамены. Она находит его, молча приобнимая со спины, но Юнги тут же стряхивает её руки с себя и пытается выдержать до конца, чтобы не припечатать её к полу прямо здесь. Цветы она тоже замечает сама, берёт с колен и вдыхает, весело щурясь на Юнги, а тот уже видит, как горит её задница от ремня или ладони. Или всё вместе. Наконец, взрываются громкие аплодисменты и все потихоньку начинают вставать и выходить. Юнги встаёт за ней, но её за спиной уже нет — разговаривает с одним из преподавателей у самого выхода. Мин сжимает кулаки и идёт на выход, по пути рывком надевая пальто.

Юнги: я жду тебя у машины на парковке.

Отправляя сообщение, Юнги несётся к авто и на ходу достаёт из кармана пальто пачку той самой дряни, что сейчас необходима. Руки трясутся — вот что отмечает Юнги. Как у наркомана. Его одолела болезнь, непонятная, неизвестная, приходящая вспышками необоснованной (или да?) агрессии и желанием выкинуться как одинокий кит на сушу.

Чонын прощается с подружками на крыльце и мечтательно, с букетом в руках, мчит к машине и Юнги. А встречает её только покрывшийся демонами как защитным панцирем мрачный Мин Юнги, который 'я тебе не братик, не братишка и не братан'. В отношении них такое обращение больше не играет никакой роли.

— Тебе понравился мой сюрприз?

— О да, — улыбается Юнги и смотрит на неё как зверь на сырое мясо. Чонын сглатывает и отступает, держа в руках букетов источающих мягкий аромат ирисов. — Чонын, это было потрясающе. Ты потрясающе добиваешься своего любыми способами.

— Э... О чём ты?

— Ну как о чём. Давай, — он подступает ещё ближе, хватает её за руку, да так больно, что та ойкает, глядя на него распахнутыми глазами, — можешь сказать вслух то, что было написано на твоей футболке. Ты же этого хотела? Не делай такие глаза, будто не знала, что я могу так отреагировать.

— Это же всего лишь невинная шутка, — смеётся она нервно и загнанно. Юнги открывает перед ней дверцу и взглядом заставляет сесть. Обогнув машину, он садится на своё водительское место.

— Невинные шутки, Чонын, это когда ты говоришь мне «Юнги, у тебя спина белая» или «Смотри сюда!», указывая на что-то, а сама прячешь от меня то, что было у меня перед носом, — он заводит мотор и они выезжают с парковки. — Намджун был прав.

— О чем? — осторожно спрашивает она.

— Что я найду на твоём грёбаном празднике только свои педофилийские наклонности!

Он резко перестраивается на соседнюю полосу движения, и Чонын перетряхивает.

— Я не хотела тебя злить! Честно!

— Тебе так нравится со мной играть, а потом пугаться и строить из себя невинную? — он не отрывается от дороги. — Брось, в третий раз это не сработает.

Чонын поджимает губы и отворачивается к окну. Они оба знают, что будет, когда они приедут и окажутся дома, где совсем одни. Только Чонын и правда трясёт, а Юнги и правда не собирается больше реагировать на жалость, которую она всегда пытается вызвать после того, что натворила.

Она залетает в дом с визгами — Юнги медленно следует за ней, не забывая снять обувь и пальто. У него максимально суровый вид и он не собирается останавливаться, а Чонын, бросая по пути всё, что попадётся, играет в жертву. Но жертва именно он. Его нервная система полетела к чертям. Это он здесь пострадавший, а эта маленькая, да удаленькая — потрясающая актриса.

— Долго бегать устанешь, а тебе ещё нужны силы, чтобы выдержать наказание! — орёт Юнги и пытается перехватить её у столика кухни. Она ловко изворачивается и бежит в гостиную. Юнги может поймать её в два счёта — он быстрее, но даёт ей фору, потому что в конце концов она добровольно сдастся, поняв, что Юнги не остановится.

— Я не хочу быть наказанной! — верещит она и бросает под ноги идущие в ход подушки. Юнги чуть запинается, но не останавливается.

— Ещё как хочешь.

Под её бомбером как раз та самая футболка. Юнги делает ход конём — перепрыгивает через спинку дивана и оказывается рядом с ней, перехватывая её со спины. Они падают на диван, Чонын начинает пинаться и кусаться, но Юнги быстро перехватывает её руки одной своей и кусает в шею. Она вскрикивает и чуть теряется, а он пользуется этим замешательством, разворачивая её к себе, а точнее, укладывая её лицом вниз на оставшиеся подушки, и ударяет по заднице.

— Ай! — она начинает хныкать и барахтаться. Юнги шлёпает сильнее. — Ай! Прекрати! А-а-а! Хватит, Юнги, я всё поняла!

— Ничего ты не поняла, — и он приподнимает юбку, оставляя её в трусах. Ладонь ровно подходит под половинки её филейной части. Он снова и снова шлёпает, слушая её вскрики и стоны. Она выдохлась и почти перестаёт сопротивляться.

— Хватит, пожалуйста, ох, ай!

— Попроси меня правильно, — почти мурлычет он своим низким голосом у самого уха. Она непонимающе на него смотрит.

— Братик? — за что получает шлепок сильнее всех предыдущих. — Ауч! Я не знаю!

— Знаешь.

Она молчит, а Юнги останавливается и смотрит ей в глаза.

— Папочка?

Он улыбается как маньяк со стажем, хотя на самом деле это его привычная я-опять-победил улыбка. Он перестаёт шлёпать и видит, как покраснела кожа даже ниже мест, по которым он ударял, разглядывая кое-где запечатлевшиеся следы своей ладони. Юнги начинает легонько поглаживать пострадавшие половинки и слышит уставшие тихие стоны. От них его прошибает током.

Он запускает руку в трусы, находя пальцами сразу самую чувствительную точку, начиная её поглаживать. Чонын передёргивает.

— Ч-что ты делаешь?

— Тебе не нравится?

Ей стыдно признаться, что нравится — она с трудом заглушает стоны, рвущиеся из горла. Юнги снова резко достаёт руку, разворачивая её к себе и прижимая к груди, вовлекая в поцелуй. Он получается мягче, чем Юнги хотел, но ему хочется и доставить ей удовольствие тоже. Язык проникает внутрь, натыкаясь на преграду зубов и плавно раздвигает их. Чонын стонет прямо в поцелуй.

— Ну что, добилась своего?

— Д-д.ох!

Он стаскивает с неё трусы и раздвигает ноги, но как только собирается проникнуть первыми пальцами внутрь, Чонын сводит ноги обратно. Её щёки пылают. Она смотрит Юнги в глаза и мелко дрожит.

— Я... Я боюсь.

— На словах ты «трахни меня, папочка», а на деле девственница? — понимающе улыбается мужчина и обнимает крепче. Ким стыдливо опускает глаза — правда. И Юнги не собирается на пафосе говорить, что ему не страшно и что у него самого до потолка было этих девственниц. Но что есть, то есть — пару раз было. Ещё в студенчестве. Так что он не совсем неопытный, как и чего. — Расслабься, я знаю, что делать. Будет неприятно, но на первый раз я и не собираюсь вытрахивать из тебя душу и обещать десяток оргазмов за раз, имея во всех позах камасутры.

— А ты её хоть читал? — расслабленнее хихикает она, покрываясь мурашками от того, как Юнги пальцами щекотно ведёт по бедру, а сам не сводит глаз с её.

— Было дело, — хмыкает он. — Только не говори, что ты тоже.

— Мне было интересно.

— Вот же чертовка, — он опять наклоняется, чтобы захватить уста новым поцелуем, продолжить исследовать рот, и одновременно всё же входит двумя пальцами внутрь девушки. Она закатывает глаза, чуть стонет, обхватывает руками его шею. Юнги чувствует, как внутри неё узко. Пальцы с трудом двигаются. Он перестаёт её мучить, просто стимулируя главный комок нервных окончаний — клитор, зная, что может за несколько минут довести девушку до её первого в жизни оргазма. Если она, конечно, до него не творила всякие непотребства.

Он целует её всё время, пока не чувствует, как её трясёт в предоргазменных судорогах, и быстро доводит дело до конца, слушая и наслаждаясь стонами.

Всё это время у него стоит, причём болезненно упирается в ширинку, и он знает, что ему придётся справляться этим вечером самостоятельно. Он не может попросить её помочь ему с этой проблемой, однако она и сама это прекрасно видит.

— Юнги... — устало шепчет она, всё ещё обнимая и счастливо улыбаясь, как пьяная дурочка. — У тебя, кажется, такая же проблема.

— Да ну? — наигранно удивляется он.

— Ага, — кивает она. — Я хочу помочь, но... Не умею так, как... Ты просил в тот раз.

— Ты про минет? — догадывается он. — Я тебя припугнул. Я не собираюсь тебя принуждать или требовать. Если ты меня отпустишь, то я бы хотел принять душ. Мне это, как видишь, необходимо.

Чонын мешкает, но отпускает, вставая и расправляя задранную юбку и подбирая трусы на диване. Она смущается и бежит в свою комнату, а Юнги вздыхает и идёт в ванную.

Вот и поговорили. Вот и наказали. Вот и хер знает что теперь с этим делать.

Он раздевается и встаёт под горячий душ. Слышит, как Чонын что-то делает на кухне, уже переодевшись, включает телевизор на музыкальном канале.

Юнги не представляет, что делать с этим дальше, потому что пути назад нет. Все демоны вырвались наружу. ПедОгог хренов.

Но одно Юнги знает точно. Теперь Чонын — его забота.