Гарри Поттер и Наследие Мерлина

16. Пустые слова

Время утекало. Гарри чувствовал это, глядя на рассеянные лица студентов Хогвартса. Они бродили по коридорам, волшебный краситель близнецов делал их похожими, а выражение лица превращало в братьев и сестер. Никогда раньше, даже после смерти Седрика Диггори, Гарри не видел в студентах такого единодушия.

Задумчивость вызвала речь Дамблдора на день, следующий за днем побега Гриндельвальда. Дамблдор говорил об опасности. Просил быть наготове. Напоминал о непростых временах. И студенты, которые в другой раз могли не обратить внимание на тревоги старика, теперь всерьез забеспокоились. По тихой цепочке от одного к другому бродил рассказ о посещенной накануне Годриковой Впадине. О пожилой миссис Бэгшот, о старом доме Дамблдора, о временах, когда Гриндельвальд наводил ужас.

Гарри не нравилась их обреченность. Хотя они в кои-то веки были правы, их сосредоточенная серьезность напоминала ему о совершенном поступке. Он мог найти Дамблдора и предупредить. Мог в конце концов использовать палочку в роковой момент. Но вместо этого он отпустил безумца на свободу, и теперь магический мир будет много месяцев дрожать от каждого шороха. Даже если Гриндельвальд затаится и не будет высовываться.

Даже если — но Гриндельвальд не стал.

«Ежедневный пророк» написал небольшую заметку о возможном местонахождении беглеца. Якобы Гриндельвальда обнаружили на востоке. Далеко на континенте, в Монголии или в Китае — даже журналисты не утруждали себя уточнять настолько «маггловские» нюансы.

Гарри знал, что от него больше ничего не зависит. Он упустил возможность повлиять на события. Предполагал ли Дамблдор такой исход?

В хорошие дни Гарри верил, что не предполагал. Надеялся на лучшее в старом знакомом. Рассчитывал, что тот за годы заключения в тюрьме одумался и отказался от старых планов.

В плохие дни Гарри казалось, что Дамблдор выпустил Гриндельвальда специально, чтобы подстегнуть свою решимость. Когда мир вновь будет на пороге гибели, когда пострадают сотни человек, жизнь одного мальчишки перестанет быть значимой. Тогда неважно будет, жив Гарри или нет, директор найдет способ использовать Часы.

Дневник Тома Риддла оставался вещественным доказательством слабости Гарри. Он перестал писать Тому, но сама мысль о том, чтобы скормить чужую душу Часам, вызывала ужас. Даже когда боль вернулась и на несколько часов превратила его в овощ, он не передумал. Время все еще было — оно нагоняло Гарри, но оно все еще было.