SUMMEREND

[ 1 ]

Это было то лето, когда Томми Рамирес поджег школьный автобус.

Он пронесся на нем по центральной улице, до смерти напугав малышню, решившую, что дребезжащий, в лохмотьях облупившейся желтой краски, монстр приехал за ними — а это значит, что едва начавшимся каникулам уже хана. Томми отчаянно сигналил, вжав острый шершавый локоть в клаксон, и орал, подпевая ему в унисон, до хрипоты, пока совсем не потерял голос. Какое счастье для всех нас: высокий, как у визгливого малолетки, тенорок Рамиреса не терзал город до середины июля.

Томми докатился до покосившегося щита «Гленвуд, Империя Юга» (снизу чьей-то шаловливой рукой приписана небезызвестная неофициалка «Мы теперь не вешаем черномазых», где «уже не» небрежно зачеркнуто), облил автобус бензином, и долго шоркал колесиком зажигалки по большому пальцу, все никак не решаясь выступить в роли инквизитора. Он оставил почерневший корявый скелет прямо посреди дороги — на растрескавшемся от жары и старости асфальте — и его убрали, кажется, только через пару недель: никто не стремился выехать, а уж тем более, въехать в нашу дыру.

И знаете, что забавно? – Томми за это даже не огреб. Может, ему и впаяли бы небольшой срок, и закрыли б этого придурка, наконец, в колонии для несовершеннолетних – будем честны, там Рамиресу самое место – если бы только хоть кому-то в Гленвуде было дело до Томми, до списанного и тайком угнанного со стоянки Ржавого Джо мертвеца-автобуса, и до того, что это я реанимировал развалюху.

Томми-ган славился тем, что, не думая, мог обложить тебя матюгами со скоростью три слова в секунду, а еще тем, что был настоящим питбулем, мелким и злобным: доставая мне едва ли до ребер, он вцеплялся в них мертвой хваткой, игнорируя удары по башке и плечам. Единственная причина, по которой эта тварина не был самым опасным в нашей Своре, заключалась в его бесконечной любви к матушке – у пожилой леди слабое сердце и расстраивать ее совсем уж дикими выходками нельзя. Но будьте уверены, стоит мисс Рамирес сыграть в ящик, Томми сожжет каждый гребаный дом в нашем городишке.

Поняли теперь, почему до Пистолета старались лишний раз не докапываться даже копы? – эти заплывшие, чертовски уставшие от, маревом плывущей над дорогами, жары, от Гленвуда и от жизни (как и все мы) мужики, были способны разве что утереть посеревшими платками потные шеи, посмотреть сквозь улыбающееся лицо Томми, да отпустить его, болезного, с миром. Каждый в тайне надеялся лишь на то, что однажды этого бешеного пса пристрелят в очередной безобразной драке. А то, что происходит в гетто... ну, сами понимаете. Остается там навсегда.