Дело принципа

3

Школьное расписание занятий — испытание не для слабаков. Перерыва между уроками ученикам хватает лишь на то, чтобы со скоростью «Нимбуса» перелететь из кабинета в кабинет, а учителям — выдохнуть, выругаться и вдохнуть. Беспрерывный ор, толкотня и беготня на переменах не способствуют расслаблению и медитации, потому к обеду весь преподавательский состав спускается усталый и злой, а гвалт в Большом зале еще пуще утомляет и злит. Послеобеденное время, в течение которого все нормальные — то есть не работающие в школе — люди позволяют себе отдохнуть или даже вздремнуть, снова заполнено уроками, и строить распоясавшуюся мелюзгу в этот момент немногим легче, чем прыгать с шестом после банкета. Вечер тоже не приносит долгожданного покоя: согнать малолетних хулиганов в кучу и разогнать по спальням, а потом спать вполглаза, будучи готовым в любой момент вскочить с постели и мчаться на очередное ЧП. С утра все закрутится по-новой, и опять некогда будет ни дух перевести, ни в туалет сходить… Первое, что внимательный наблюдатель прочтет в глазах бывалых учителей — смертельная усталость. Грейнджер в силу молодости и небольшого педагогического стажа усталой пока не выглядела. Да что там, даже следов вечного учительского недосыпа на ее лице пока не было видно. Снейп наблюдал за ней с завтрака и невольно удивлялся: свежая, веселая, бодрая, окруженная стайкой галдящих первокурсников, улыбается, что-то втолковывает малышне… вспорхнула за преподавательский стол с неестественно-жизнерадостным: «Доброе утро!», схватила тост, глотнула чаю и помчалась дальше по своим стажерским делам. Снейп нахмурился: наверное, это достойно восхищения. Даже если она страшно устает и ничего не успевает, окружающим этого не показывает. Молодец, молодец девочка, держится, радуется, старается… сила воли у нее на зависть… нет, не получается. Какая там сила воли! Все поверхностно, все бегом, все мимоходом! Сегодня одно интересно, завтра другое, послезавтра уже десятое! Флитвик явно ее жалеет, не сваливает на нее весь неподъемный груз работы преподавателя. А зря. Сдаст девчонка магистерский экзамен по Чарам, вернется в школу — вот тогда и узнает, почем фунт лиха. Тогда ей будет не до воркования над малявками, в своем уме остаться бы… Это она пока так, балуется, играет в учителя, как в дочки-матери. Натешится и сбежит. Предположительно, замуж. И сто лет в обед не сдались ей доказательства недоказуемых теорий, и не станет она тратить жизнь, чтобы опровергнуть очевидное. Безнадега. Грейнджер давно уже скрылась из виду, а Снейп все размышлял. Может, ее пожалеть? Говорят же, от жалости даже до любви один шаг, а уж до простой симпатии должно быть еще ближе. Надо представить, что она… ну, например, что ее ухажер бросил. А еще лучше — соблазнил и бросил. Бедная девочка, птенчик глупенький, страдалица, невинная душа… дура набитая, прости Мерлин. Нет, на такой жалости далеко не уедешь, надо цепляться за что-то другое. Что бы придумать? Погруженный в рассуждения, Снейп машинально позавтракал и покинул Большой Зал. Очнулся он посреди коридора, увидев Грейнджер: она сидела на корточках перед обиженно хлюпающим первогодком, а вокруг нее топтались еще несколько таких же сопливчиков. — У кошки боли, — нараспев, внушительно приговаривала она, склоняясь над протянутой рукой мальчонки. — У собаки боли, у соплохвоста боли… а у Тима заживи! Снейп заметил, как она выписала палочкой характерный завиток — но малявки этого не видели и восхищенно ахнули, а Тим засмеялся, разглядывая свою залеченную ладошку. Снейп и сам бы ахнул, но невербальная медицинская магия изучалась в стародавние времена на третьем курсе Хогвартса — пока Министерство не упростило программу до уровня «для дебилов». Девчонка изучила невербальные заклинания первой помощи самостоятельно, но, если начистоту, ничего трудного в этом нет. Профессор досадливо скрипнул зубами: да что же такое, и тут не восхищает! Не трогает, ни в каком месте. И возюкается-сюсюкается она со своими подопечными, крыльями над ними хлопает, аж противно. — А теперь на урок Трансфигурации бе-гом! Кто последний, тот за ужином будет кукарекать! Грейнджер подхватилась и ринулась прочь, малявки с визгом и смехом помчались следом. Но девушка, пробежав несколько ярдов, остановилась и пропустила детей вперед. Те убежали, унесли с собой шум и гам, только отзвуки их гомона остались бродить под сводами коридора. — Не боитесь, что придется кукарекать? Грейнджер испуганно обернулась, и этот оборот стер с ее лица радостную улыбку — след ее Снейп успел уловить. — Здравствуйте, сэр… Насторожилась, напряглась. Как бы невзначай оглянулась по сторонам. Снейп едва удержался от скептической ухмылки: девчонка определенно думает, что он сейчас начнет приставать снова, чтобы взять реванш за унижение в кабинете. Какая глупость, какой стереотип. Тьфу. — Вы у меня в кабинете кое-что забыли. Снейп вытащил из кармана сюртука листок с той самой заметкой, что так воодушевила Грейнджер. — Это ваше, возьмите. — Ч-что вы, сэр… Озадачена. Растеряна. Глазами хлопает, рот разевает, как рыбка гуппия. Жалкое зрелище. — Спасибо, профессор, не нужно. Я понимаю ваше благородство… не буду скрывать, вы меня удивили. Но не нужно, правда. Я… — Ну что ж мне теперь, выбросить это? Снейп мысленно кивнул сам себе: возглас получился в меру раздраженным и в меру печальным. Но Грейнджер только плечами пожала. Да что ж ты будешь делать, ничем ее не проймешь! — Ну вот что, — Снейп шагнул к девушке, схватил ее за руку. Грейнджер шарахнулась, но закричать не успела, хотя явно собиралась. — Это ваше, и хотите — используйте вместо туалетной бумаги. Он сунул листок в ее ладонь, круто развернулся и понесся прочь. — Сэр! Сэр, постойте! Снейп остановился, удовлетворенно улыбнулся: с опозданием, но очухалась-таки. Тугодумка. И как при такой реакции она умудрилась закончить Школу с уникальными результатами… — Сэр, зачем вы мне это отдаете? Не оборачиваться. — Я полагаю, вы достаточно… способны и упорны, чтобы реализовать эту идею. Мне самому она не нужна. Выбрасывать жаль. Учитывая, что вы специализируетесь по Чарам, это может стать отличной заявкой на магистерскую степень. — Вас заботит моя магистерская степень? Тихий поникший голос заставил Снейпа оглянуться. Она стояла в полутьме коридора, прямо под аркой. Скромная строгая мантия, встопорщенные волосы, бледное узкое лицо без следа косметики, в бессильно опущенной руке злосчастный листок. Героиня Войны. Лучшая выпускница Хогвартса за последнюю четверть века. Ум, Честь и Совесть Золотого трио. Задушевная подруга Гарри Поттера. Безнадежное блеклое создание, бесценное — потому что никто не ценит и некому. Острый приступ жалости заставил Снейпа на миг задохнуться: все она понимает. И идет на это с обреченной сознательностью. Грош цена всем ее регалиям и заслугам, грош цена в мирное время. Здесь она — только стажер по Чарам, магглорожденная, и Орден Мерлина не даст ей ни перспектив, ни возможностей, ни открытых дверей… ни семьи, а дети — только чужие. Да что ж это за мир, в котором ребенку, — девочке! — прошедшему войну на передовой, нет ни места, ни смысла… Да, воробьенок, вот так оно всегда и бывает. Лучше бы ты погибла в Битве за Хогвартс — тебя бы помнили дольше. И цветы бы дарили — пусть раз в год, зато гарантированно. — Честно? — Снейп медленно вздохнул. — Меня ваш магистрат вообще не заботит. Более того, я считаю, что школа — не ваш уровень. Мелковато. Зачем вы здесь гниете? Вы же понимаете, что в случае получения степени выше декана Гриффиндора не подниметесь. Что вы тут забыли? Ваше место не здесь. Грейнджер закусила губу, помолчала, развела руками: — У каждого в жизни есть свое место. А большинство из нас упорно лезут на чужое. Лезут и не понимают, что тратят на это жизнь, а результата все равно не будет. Все, что модно, положено, престижно, перспективно… как будто нет собственного мнения. Как будто жить нужно так, как определяют другие, определили за много лет до твоего появления. А ты-то сам, ты где? Оправдывается. Мерлин, несчастный ребенок, как же отчаянно и самозабвенно она оправдывает свою ненужность! Часом ранее Снейп пытался ее вообразить обманутой и брошенной… а зачем воображать — вот она, использованная и выброшенная, как отработанный материал. Ненужный инструмент. До очередной войны. — И как же определить, что твое, а что — нет? — Очень просто, — дрожащая улыбка кривит тонкие бледные губы. — Не получается — значит, не твое. Если на пути постоянно натыкаешься на препятствия, выйди из очереди. Чужое. А брать чужое без спроса — это воровство. Становиться на чужое место — тоже. Что-то замерцало на задворках сознания, отозвалось смутным узнаванием. — И вы решили, что Школа — ваше место? — Да, — еще одна улыбка, чуть более уверенная. — Детям все равно, кем я была и кто я есть. Им нужны только любовь и забота. За это они отдают столько, что хватит на десять жизней. Грейнджер потерянно глянула в окно, на потолок, на зажатый в руке листок. — Вы отдаете это мне? — Уже отдал. Думаю, это действительно ваше. — Спасибо. Я попробую. Вы только… — Что «только»? — Остальное не выбрасывайте. Ведь это ваше. Снейп усмехнулся: — Но ведь у меня не получилось. Следуя вашей теории, это не может быть моим. — Так вы же не пытались. Грейнджер аккуратно сложила листок, спрятала в карман. — Простите, сэр. У меня урок через четверть часа. Я пойду. Она ушла быстро и почти бесшумно, только едва слышно прошуршала мантия. А Снейп нечаянно вспомнил, что через четверть часа у него у самого урок. * * * Как машинален, как инерционен мир. Как все в нем движется по раз и навсегда установленному распорядку. Как регулярно встает утром солнце на Востоке и ежевечерне закатывается на Западе. Как неизменно падает на землю оброненная вещь, как постоянен рост травы, как отлаженно поколение сменяет поколение. Словно миру однажды дали пинка, и вот он до сих пор вертится. И каждый человек живет в этом машинальном мире так же машинально: выпнули на свет Мерлинов, и лети себе, а как сила инерции закончится, грянешься в ящик. Снейп невидяще обозревал класс — тоже машинально, обязан смотреть, вот и смотрю. Ученики машинально выполняли задание — сказано махать палочками, вот и машут палочками. Интересно только, как тогда у них получаются ошибки? Ведь чтобы ошибиться, надо отступить от заданного сценария, отклониться в сторону от курса. При безукоризненном следовании правилам результат должен быть идеален. Тогда получается, Защита от Темных Искусств — тоже машинальная наука, инерционное искусство? И сама Магия — всего лишь определенный заранее маршрут следования, плата за проезд по которому — жизнь? Мысли без всякой связи перескочили на Грейнджер. Вот уж кто не стал следовать из пункта «А» в пункт «Б» по предсказуемому и заранее всеми определенному пути. Плюнула под ноги силе инерции и тормознулась в самом начале. Лихо, дерзко, здорово. Но вот разумно ли это? Ни на йоту. Есть категория людей, которые в своем неуемном стремлении сделать мир лучше постоянно делают хуже самим себе. Сами себе сочиняют трудности и проблемы, изобретают их с фанатическим упорством. Наивные простодушные дурачки и дурочки. На них даже злиться сложно, такие они… убогенькие. Возводят перед собой каменные стены, а потом героически прошибают их лбами. Злиться сложно, а восхититься пафосным идиотством еще сложнее. По идее, убеждал себя Снейп, подвиги во все времена совершали дураки. Потому что они действуют не за себя и не для себя. Потому они и выходят героями, потому и становятся их поступки подвигами — умный человек не позволит себе роскоши немотивированного альтруизма. Подвиг можно уважать. Гордиться им можно. Но вот восхищаться… «Мне нравится ее прямота, и ее простодушие нравится, — воспитывал себя Снейп. — Мне нравится. Мне нравится, мне нравится, мне нравится… Ни черта не нравится!» Профессор досадливо сломал перо, которое машинально — опять! — крутил в пальцах. Несколько учеников отвлеклись от задания на треск пера, не увидели ничего интересного и снова принялись машинально выписывать в воздухе рисунки заклинания. Никакие высокие порывы не могут украсить глупость. Но, воистину, если Господь хочет сделать человека счастливым, он делает его дураком. * * * Уроки прошли на удивление спокойно — может, оттого, что Снейп мало обращал внимание на учеников, погруженный в раздумья. Хотя раздумьями это назвать было сложно. Скорее, такое мысленное болото, в котором увязаешь без желания выбраться, и даже не квакает нигде никто. Ужинать не хотелось. Но Снейп хорошо знал свой организм: если отказаться от ужина, то ближе к полуночи этот организм категорически потребует не просто есть, а жрать, много, вкусно и горячего. А на кухне в такой поздний час сандвичем еще можно разжиться, но вот на что-то посерьезнее рассчитывать не приходится. Поэтому Снейп упорно жевал бифштекс, преодолевая рвотные позывы: желудок не хотел бифштекса и всячески сопротивлялся. Занятый неравной борьбой с бифштексом, Снейп не сразу заметил, как за столом возникла Грейнджер. Собственно, она не оставила ни малейшего шанса ее не заметить: встала на стул и под Сонорусом оглушительно закукарекала на весь Большой Зал. Секунда всеобщего обалдения — и ученики грохнули хохотом, воплями и аплодисментами. Счастливая, словно не выставила себя на посмешище перед всей Школой, а выиграла Тремудрый Турнир, Грейнджер уселась за стол, развернула салфетку и с энтузиазмом принялась за салат. — Гермиона, что это за… — МакГонагалл аж задохнулась в возмущении, — балаган?! — Простите, госпожа Директор, но уговор дороже денег… Выслушав историю придурочного пари с учениками, Директор смягчилась, но ненамного: — Мисс Грейнджер, ваша честность делает вам честь, однако ваше поведение роняет авторитет преподавательского состава Школы. Панибратство с учениками в нашей профессии недопустимо, и ваш поступок заслуживает выговора с занесением в личное дело. — За что? — недоуменно пролепетала Грейнджер. — За то, что я сдержала слово? — За то, что вы дали нелепое слово, которое привело к нелепой ситуации. Впредь будьте осмотрительнее, принимая на себя какие-либо обязательства, будь то Нерушимая клятва или шуточный спор, — Минерва была непреклонна. — Вы готовитесь стать преподавателем, так умейте соответствовать этому статусу. Прежде всего научитесь держать дистанцию в отношениях со студентами. В другое время Снейп зааплодировал бы, но сейчас бифштекс в неголодном желудке тяготил и вызывал такую изжогу, будто профессор проглотил чугунный утюг с углями. Грейнджер медленно отложила вилку, поднялась из-за стола и подчеркнуто неторопливо покинула Большой Зал. Минерва поджала губы и покачала ей вслед головой. Снейп тоже покачал, но не девчонке, а ужину. Неуместная предусмотрительность обернулась боком, и вопрос, чем проще мучиться, — голодом или изжогой — оставался открытым. И в том, и в другом состоянии восхищаться чем-либо крайне затруднительно, а в сегодняшней дурацкой выходке Грейнджер нужно срочно и обморочно найти, чем восхититься. Если не найти, то останется только скепсис и раздражение. При таких раскладах добиться ее доверия нечего и мечтать. Нет, можно, конечно, плюнуть, и это будет в высшей степени благоразумно. Так ведь тогда придется на десерт к неприжившемуся ужину сжевать ахимсу… В желудке при мысли об этом полыхнуло так, что Снейп едва не сложился пополам. Нет уж. Никаких кулинарных извращений. Только думать об этом не обязательно сегодня, можно с тем же успехом подумать завтра. А сегодня лучшим решением будет вернуться к себе и поужинать антацидным зельем. Останавливаться на полпути нельзя. Дело принципа. * * *