Дело принципа

8

Сабрина Петерсон пришла в себя к обеду. Получив известие об этом, Снейп немедленно отправился в Больничное крыло с твердым намерением вытряхнуть из студентки всю душу и по возможности вправить мозги. Едва завидев его, Помфри тут же напустилась с увещеваниями, что больную нельзя волновать и вообще какого Мерлина слизеринский декан сюда притащился, дел у него больше нет, что ли, и что ему надо от бедной девочки, с нотациями можно повременить. Когда Снейп с ехидцей заявил, что в обязанности декана не входит доведение студентов до самоубийства, Помфри в тон ему выдала: — Можно подумать, вы ей шоколадную лягушку принесли! — Отравленную, — кивнул Снейп. — Привык, знаете ли, завершать начатое. Пока колдомедик соображала, что ответить, он прошел к ширме, отделяющей кровать Петерсон от общей палаты… и замер, услышав негромкий увещевающий голос: — … люди похожи на стаю дикобразов, бредущих по ледяной пустыне. Им холодно, они жмутся друг к другу в поисках тепла… и колют друг друга своими иглами. Грейнджер. Она-то что здесь забыла? — Это к чему... — Это к тому, что в боязни уколоться о чужие иглы мы часто идем слишком далеко от остальных дикобразов. И нам очень холодно. — Красивые слова… — Правдивые слова. — Я не хочу жить… Снейп напрягся: ну же, Грейнджер, давай, вытащи из нее причину! — Так ты еще не начинала. Тьфу. — Давай мыслить логически, — в голосе Грейнджер послышалась легкая улыбка. — Зачем ты решила это сделать? — Да потому что… — Я не спрашиваю, почему. Я спрашиваю, зачем? Чтобы что произошло? Молчание. Всхлип. — Не мучайся, я сама отвечу. Чтобы заметили и оценили наконец. Снова всхлип. — А теперь я тебе расскажу, как это бывает на самом деле. Ничего не бывает. Поплачут на похоронах и забудут. Вспоминать станут два раза в год — в день смерти и в день рождения. И не всегда хорошими словами. Но ты уже не смогла бы изменить мнения о тебе, оно бы осталось таким, каким осталось. Ты причинила бы боль, а боль мы редко прощаем даже мертвым. Вздох. — Мы все так хотим, чтобы нас любили за сам факт нашего существования в природе. Но единственные, кто могут нас любить так — наши родители, и то до поры. Наступает момент, когда нас начинают судить по нашим делам. Когда дел нет, то ни любить, ни ненавидеть не с чего. Не за что. И ничего после тебя не осталось бы. Только тире между двумя датами, а цену твоей смерти точно определит мраморщик. Правда ведь, профессор Снейп? Профессор Снейп вздрогнул от неожиданности. Глаза у нее на затылке, что ли? — Истинная правда, — он вышел из-за ширмы. — Если сомневаетесь, сходите на кладбище и спросите у гробовщиков, сколько стоит смерть. От благодарного взгляда Грейнджер он загородился скрещенными на груди руками. — Мисс Петерсон, сегодня вечером прибудут ваши родители. Есть ли что-то, чего им не следовало бы знать? От признательного и почти преданного взгляда Сабрины загородиться было невозможно. Девушка окатила Снейпа волной благодарности, а потом переглянулась с Грейнджер. Та еле заметно кивнула в ответ. — Я же сказала, что больную нельзя волновать! Профессор Снейп! Мисс Грейнджер! Что вы делаете здесь? Я неясно выразилась? Пациентке нужен покой! Мадам Помфри была, вообще-то, достаточно безобидной особой. Но к своим немногочисленным пациентам всегда относилась, как наседка к яйцам, а за своего цыпленка и курица — страшный зверь. — Минутку, мадам… — Грейнджер взяла Сабрину за руку, улыбнулась: — Если тебе нужен будет человек, который тебя выслушает, пожалеет, обнадежит, исправит все твои ошибки… — Я приду к тебе, — кивнула девушка. — Нет. Ты посмотришь в зеркало и скажешь: «Привет!» Снейп подхватил Грейнджер под локоть и вывел из Больничного крыла. Но умоляющий взгляд слизеринской старосты Петерсон, адресованный гриффиндорке, от наблюдательного взора профессора не укрылся. * * * Коридоры Хогвартса отражали звуки шагов гулким эхом. Суббота есть суббота: пусто, свободно и спокойно. Грейнджер вышагивала рядом, и ее мантия соприкасалась с развевающимися одеяниями Снейпа. Ему хотелось замедлить шаг и предложить ей руку. Почувствовать локтем доверчивое прикосновение ее теплых тонких пальцев. Ощутить вдруг неведомую доселе респектабельность совместного дефиле по коридорам, а того пуще — столь желанную благость единомыслия: обсудить последние бреды научных журналов, поспорить о Чарах и Зельеварении, попутно разогнать зазевавшихся и прозевавших отбой студентов… а потом заказать ужин в комнаты и со шпильками и колкостями, со смешками и несерьезной ехидцей, подкусывая и подкалывая друг друга, увалиться в постель. И чтобы не нужно было демонстрировать чудеса сексуальной техники, но точно знать, что ты — любим, желанен, незаменим, и пусть немного пьян, но ты есть ты. Не потому что ты такой, а потому что ты — есть. Чтоб знать наверняка, что любая твоя колкость, любая эскапада не отменяет… тебя. Чтобы та, кто идет рядом, опираясь на твою руку, знала без доказательств: ты любишь, ты верен, ты боготворишь. Чтобы не нужно было объяснять это словами — для таких отношений нет и не может быть достаточных слов. Грейнджер опять оказалась права: все хотят, чтобы их любили потому что потому. Наверное, только тогда человек и становится счастливым, когда ему позволяют поверить в эту сладкую иллюзию. Поэтому Снейп не стал предлагать Грейнджер руки: иллюзия останется иллюзией, и закончится она в конце коридора, и Грейнджер пойдет по своим делам, а он — по своим. Точнее, по делам мисс Петерсон: беседовать с ее родителями. Кстати, о мисс Петерсон. — Если я правильно понял, вам удалось выяснить причину попытки самоубийства мисс Петерсон? — Да там выяснять-то нечего, — помедлив, вздохнула Грейнджер. — К сожалению, ничего из ряда вон выходящего. — К сожалению? — Конечно, — она снова вздохнула, спрятала руки в рукава мантии, будто мерзла. — Если бы случилось что-то чрезвычайное… ну я не знаю там… беременность, предположим, или что-то сравнимое… тогда все понятно и объяснимо. Но с Сабриной ничего не произошло. И это страшно, когда происходит ничего. Представьте себе, сэр, как глубоко и долго должно быть ее одиночество, что она решила справиться с ним вот так? Снейп представлял. О, он слишком хорошо это представлял. Разница между ним и мисс Петерсон в одной и той же ситуации заключалась только в болезненном честолюбии юного Снейпа, желании всем все доказать, взять реванш, отомстить… а для этого нужно как минимум быть живым. Сабрина Петерсон — чистокровка из состоятельной и уважаемой семьи, привлекательная, неглупая, общительная… нормальная такая хорошая девочка. Ей не нужно воевать за место под солнцем, доказывать, мстить… не за что уцепиться. Хорошая девочка — и больше ничего. Добротная посредственность. — Хотелось бы посмотреть на ее родителей, — задумчиво протянула Грейнджер. — И послушать, что они думают по этому поводу… — У вас будет такой шанс. Они приедут сегодня. Грейнджер взглянула с сомнением: — Вы считаете, мне стоит… — Считаю, — отрезал Снейп. — Вы — единственная, с кем мисс Петерсон согласилась говорить. Я сообщу, когда и куда вам явиться. Всего доброго. И он опять ушел, как сбежал — от чего, и сам не очень-то понял. * * * Мистер и миссис Петерсон выглядели… никак. Обыкновенные небедные чистокровные снобы. Обыкновенные взгляды с проблеском немотивированной надменности, обыкновенные лица и обыкновенно поджатые чуть презрительно губы. Эти люди рассматривали учителей как обслуживающий персонал статусом чуть выше домового эльфа. «Щас начнется», — подумал Снейп, поглядев на родителей Сабрины. Те не удостоили его своим высочайшим вниманием — похоже, не поняли, кто перед ними, — и сразу набросились на МакГонагалл. Не шевельнув ни единым мускулом на лице, Директор молча выслушала обвинения в некомпетентности, безответственности, халатности, разгильдяйстве и еще тридцати трех грехах, угрозы обратиться в Попечительский Совет и Комитет образования, обещания «поставить на место»… — Мы доверили вам свою дочь, а вы… — …не оправдали оказанного нам высокого доверия, — бухнул Снейп, которому родительская истерика успела надоесть. Мистер и миссис Петерсон одновременно обернулись к нему: это, мол, кто такой? — Профессор Северус Снейп, декан факультета Слизерин, — бесстрастно сообщила МакГонагалл. — А-а-а, вот, значит, кто… — мистер Петерсон поднялся из кресла и навис над Снейпом. Тот даже и не подумал встать. — Ну и что вы скажете в свое оправдание? Снейп медленно приподнял бровь: — Я? — Вы, вы! Как получилось, что ваша ученица пытается покончить с собой и ей это почти удается? — Об этом я вас хотел спросить. Мистер Петерсон возмущенно захлопал глазами. — Мне очень интересно знать, мистер Петерсон, откуда у вашей дочери может взяться яд под названием «Огонек». Приготовить его самостоятельно она не могла — в Школе нет ингредиентов категории «С». Купить его официально невозможно — он запрещен. По всей видимости, ваша дочь использовала подпольно изготовленный продукт. Вот я и спрашиваю вас: где она могла его взять? — А почему это мы должны знать?! — взвизгнула миссис Петерсон. — Вы декан, вы и разбирайтесь! Что наша дочь пыталась отравиться — ваша вина! Я пойду к Министру! — Идите, — пожал плечами Снейп. — Я думаю, Министру тоже будет небезынтересно послушать, кто снабжает учеников Школы ядами, изъятыми из оборота и запрещенными к производству. — Что вы себе позволяете?! — попытался взреветь мистер Петерсон, но сорвался на фальцет. — Нет, это вы что себе позволяете? — Снейп вскочил со своего места точно рассчитанным движением: так, чтобы мистер Петерсон отшатнулся назад. — Вы читали заключение колдомедика? «Длительная психотравмирующая ситуация»! Вот, ознакомьтесь! Снейп схватил со стола МакГонагалл школьную медкарту Сабрины и швырнул ее Петерсону. Только бы не переборщить… — Ваша дочь приехала в школу две недели назад. Скажите мне, когда в школе могла успеть сложиться длительная психотравмирующая ситуация, приведшая к попытке суицида? Объясните, почему ребенок прибывает в школу в психически неуравновешенном состоянии? — Как вы смеете! — снова завизжала миссис Петерсон. — Я буду жаловаться в Попечительский Совет! Я буду жаловаться на Попечительский Совет! — Как вам не стыдно, — негромкий укоризненный голос неожиданно перекрыл вопли истеричной мамаши. Обуянные праведным гневом Петерсоны с недоумением обернулись. Грейнджер не смотрела на них, говорила куда-то в окно. — За весь разговор вы ни разу не назвали Сабрину по имени. Вы ничего не знаете ни о ее проблемах, ни о ее интересах, ни о ее мечтах и желаниях. Вы в курсе, как зовут ее первую любовь? Вы знаете, с кем она дружит? Кем хочет стать после школы? Вы наверняка уже подобрали ей мужа, и стоит ей получить диплом — выпнете ее замуж с глаз долой, но при этом будете свято уверены, что делаете ей добро и заботитесь о ее будущем. Да вам плевать на вашу дочь! Миссис Петерсон ахнула и схватилась за сердце. Мистер Петерсон набычился и спросил, как выплюнул: — А это что за соплюха? — Выбирайте выражения, — угрожающе прошипел Снейп. — Ваша дочь находится в состоянии длительной депрессии, которая привела к тому, к чему привела. Вы — родители, неужели вы не заметили, что с ней происходит? Вы вообще занимаетесь воспитанием своего ребенка? — Наша до… Сабрина находится в школе девять месяцев в году! Ее воспитание — ваша обязанность как педагога! И вы ее не выполняете! — надулся мистер Петерсон. — Как, то есть совсем моя? — Снейп нехорошо прищурился, и если бы мистер Петерсон знал, что означает эта гримаса, он бы немедленно взял назад все сказанные в этом кабинете слова. — Вы хотите сказать, что воспитание, образование, материальное обеспечение и организация досуга вашей дочери возложены на меня? — Да, именно это я и хочу сказать! — Отлично. Если вы не в курсе, все, что я перечислил, называется родительскими обязанностями. Если вам невмоготу их выполнять, я возьму на себя эту нелегкую долю. Если вам так тяжело быть родителями собственному ребенку — отказывайтесь от родительских прав! Я ее удочеряю! Петерсоны синхронно побледнели. Грейнджер зажимала рот руками. МакГонагалл отвернулась, чтобы не хихикать в открытую. А Снейп на миг испугался: вдруг и правда согласятся… — Я напишу в газеты, — прошептал мистер Петерсон. — Пишите, — немногим громче отозвалась Грейнджер. — Пишите, что Сабрина, измученная одиночеством, не попросила совета у мамы, не обратилась за помощью к отцу. Что за две недели учебы вы не получили от нее ни одного письма. Что она не приехала домой на выходные. Что ее родители — совершенно чужие ей люди. Что она готова излить душу любому встречному-поперечному, потому что у него больше шансов понять Сабрину, чем у ее собственных родителей. Пишите, как сделали свою дочь несчастной. — Да кто ты вообще такая?! — на остатках запала выкрикнул мистер Петерсон. — Меня зовут Гермиона Грейнджер. — А, подружка Гарри Поттера! Так вот, орден Мерлина не дает тебе права меня учить! Ты не старше моей дочери! — Старше, мистер Петерсон, — отчеканил Снейп, не дав Грейнджер ответить. — На два года и одну войну. — Всякие грязнокровки будут мне указывать?! — Мистер Петерсон! — МакГонагалл шлепнула ладонью по столу. — Я прошу вас и вашу супругу покинуть Хогвартс! Здесь образовательное учреждение, а не базар и не кабак! Я вынуждена поставить перед Попечительским Советом вопрос о вашем влиянии на Сабрину и запросить госпиталь Святого Мунго о проведении соответствующей экспертизы. Аврорат будет уведомлен о необходимости возбуждения уголовного дела по факту торговли запрещенными зельями и ингредиентами. Всего хорошего. Петерсоны переглянулись и не двинулись с места. — Госпожа Директор излишне деликатна, — процедил Снейп. — А я человек простой, без изысков. Не заставляйте меня повторять приказание Директора в более доступной форме. Хвостик волшебной палочки, выглянувший из профессорского рукава, Петерсоны оценили совершенно правильно. — Вы за это поплатитесь! — выкрикнула миссис Петерсон перед тем, как ее муж грохнул дверью директорского кабинета. — Напугали боггарта Люмосом, — усмехнулся Снейп. — Они ведь даже ее не повидали, — прошептала Грейнджер и шмыгнула носом. — Выходные удались на славу, — вздохнула Минерва. А Снейп думал о том, как невыносимо мало нужно человеку, чтобы стать несчастным. Всего лишь, чтобы самые близкие люди оказались самыми чужими людьми в жизни. Сабрина Петерсон была обеспечена всем — статусом крови, деньгами, внешностью, умом… всем, кроме родительской любви. Никакие блага не стоят ровным счетом ничего, когда кругом равнодушие и непонимание. Снейп смотрел на Грейнджер, которая несколькими участливыми фразами, двумя улыбками заставила Сабрину воспрять духом. Такая малость… такая необходимая малость. Этого хватает для счастья. Ведь счастье — это когда тебя понимают.