Дело принципа

10

Снейп вернулся к себе. Во рту и в голове было пакостно, а на душе — пустынно. История Сабрины Петерсон действительно не тронула его сильнее, чем он продемонстрировал, а неистовая речь Грейнджер его только насмешила. О том, что нужно срочно собирать документы и личные вещи мисс Петерсон для следственной комиссии Аврората, он думал с раздражением. О завтрашних уроках вспомнил с обреченной усталостью, об учениках — с усталым презрением. Все вернулось на круги своя. Снейп чувствовал себя так, будто долго-долго карабкался в гору по бездорожью, а потом плюнул и скатился назад. И было ему хорошо: он отдыхал. Что ж, Грейнджер можно поздравить, она оказалась права. Пытаться стать больше, чем ты есть на самом деле — тяжелая работа. Глупый, бессмысленный, поистине сизифов труд. Можно мочалить свою душу, стараясь скроить из ее лоскутов и ошметков нечто новое и цельное, но в итоге все равно вернешься туда, откуда пришел — к себе самому. И ничем он, Снейп, от других не отличается, это Грейнджер тоже верно сказала. Но почему-то это его не возмущало и не злило. Факт, как известно, самая упрямая в мире вещь, можно относиться к нему как угодно — он не изменится. Антипохмельное зелье быстро справилось с последствиями пьянки и экстренного протрезвения, в голове прояснилось. Снейп прислушивался к себе, силясь уловить отголоски того безумия, в котором провел последнюю неделю. Но внутри было так тихо, что у него заложило уши. Тихо и пусто, как в пересохшем колодце. Снейп походил по комнате, сел в кресло, посидел, снова встал, походил. Ему показалось, шаги отдаются внутри него самого раскатистым эхом. Он вопросительно посмотрел на камин, но камин молчал, потому что был каменный. Глянул на кровать, на стол, на кресло — мебель тоже безмолвствовала. Поизучал ковер на полу, но на ковре никаких истин написано не было. Тишина, темнота и пустота. Даже смерть была более… живой. Снейп вспомнил расхожее выражение «ветер в голове». Не в голове у него был ветер — стылые сквозняки гуляли в душе, как в заброшенном доме, хлопая незапертыми ставнями. Он поймал себя на том, что бездумно заглядывает в углы комнаты, словно что-то потерял. Он растопил камин, и огонь полыхнул ярко и жарко, но не прогнал сквозняк. Он бросил в камин увядшие осенние листья, и в комнате сразу стало темнее. Он плеснул себе огневиски, но не смог сделать ни глотка. Он лег в постель и крутился до самого утра, но так и не уснул. Он встретил рассвет с привычно тяжелой головой, привычно воспаленными глазами и привычной разбитостью. Он вернулся к себе — к своей пустоте, своей скуке и своей бессоннице. Его душа не отдыхала блаженно от тяжелой и никому не нужной работы. Она лежала в обмороке. * * * Утром, как ни странно, скандала не было. Вместо скандала пришел маленький пушистый зверек по имени песец. Когда Снейп, традиционно злой и невыспавшийся, явился на завтрак, ничто, как говорится, не предвещало. На приветствия от учеников и пожелания доброго утра он не ответил, с МакГонагалл холодно раскланялся, остальных коллег вниманием не удостоил. С удовольствием отметил, что Грейнджер выглядит не лучшим образом, явно расстроена и устала. Мимолетно удивился самому себе: что он в ней мог найти? Ощипанный воробей смотрится гораздо интереснее, чем мисс Всезнайка. А ведь чуть не спятил, пытаясь встроиться в ее систему ценностей… Где-то слева, под ребрами, коротко кольнуло неясным протестом в ответ на эти мысли. Сообразить, что это, Снейп не успел, потому что в этот момент в Большом зале появился песец. Песец появился в обличье Гарри Поттера. Узрев самого геройского героя магической Британии, школота ошалело замолчала, и в оглушительной тишине к потолку взвилось звонкое, радостное, такое безудержно счастливое: — Гарри! Грейнджер птицей вспорхнула со своего места и помчалась навстречу Поттеру через весь Большой зал. Улыбаясь в тридцать три зуба, тот с восторженным воплем подхватил ее, закружил, и МакГонагалл умиленно улыбалась, и гриффиндорцы аплодировали и кричали: «Ура!» А у Снейпа в горле словно встало бритвенное лезвие, и непонятное ему самому бешенство заставило его стиснуть зубы так, что заныли челюсти. — Как трогательно! — процедил он сквозь зубы и демонстративно удалился, не допив кофе. Первым уроком по расписанию у него был третий курс Гриффиндора, и Снейп сорвался во всю мощь своего гнева, снял какое-то неимоверное количество баллов и намеренно не замечал недоуменно-расстроенных лиц учеников. Впервые в жизни Снейп пожалел, что он не анимаг и не оборотень: неконтролируемое желание кого-нибудь загрызть не имело никакого разумного обоснования. От пугающего спокойствия предыдущего вечера не осталось и следа. Снейп весь клокотал, кипел и взрывался в ответ на малейший раздражитель, на любой лишний чих и вздох в классе. Разбираться в себе было некогда, и профессор отчаянно выплескивал злость на всех подряд, лишь бы хоть немного успокоиться. Успокоиться ему было не суждено: на первой же перемене выяснилось, что песец был не один. Ладно, Поттер — его командировали вместе с группой авроров, прибывших по заявлению МакГонагалл относительно доведения студентки до самоубийства. Опыта, так сказать, набираться. Это хотя бы объяснимо. Но когда в кабинет ЗОТИ, поблескивая модными очками и коварной усмешкой, вплыла собственной персоной Рита Скитер, Снейп не сразу поверил своим глазам. — Добрейшего утречка, профессор Снейп! — заворковала она с порога, и Снейп недоуменно моргнул: с чего это вдруг лощеная снобка Скитер заговорила, как прачка из Лютного? — Я вас прошу, уделите мне пару минут вашего драгоценного времени! Вы у нас в последнее время фигура выдающаяся, и нашим читателям было бы очень интересно узнать, как вы прокомментируете страшную трагедию, случившуюся на вашем факультете. — Никак, — отрезал Снейп и попытался отвернуться, но Скитер с проворством крысы проскочила между ним и столом, перегородив путь к отступлению. — Ну что же вы… Мне бы хотелось написать о вашей… — Не надо ничего обо мне писать! — рявкнул Снейп. — Я в Пожирателях Смерти числился, Дамблдора убил, и мой папа был магглом! — А при чем тут вы? — Скитер скроила картинно-недоуменную мину. — Если только Сабрина Петерсон не покончила с собой из-за вас… Снейп на секунду онемел, а потом еще и обомлел: эта ведь если что втемяшит себе в голову, то и напишет… Скитер глянула лукаво — ну, мол, чем крыть будешь? Снейп воззрился на нее, как на убогенькую дурочку: — А как же иначе? Я, знаете ли, просто предел мечтаний всех студенток от одиннадцати до семнадцати. — Почему же предел… — от сладкого, тягучего голоса журналистки стало приторно в горле, и Снейп непроизвольно облизнул губы: показалось, они сейчас слипнутся. — А вы, профессор? Вас никогда не привлекали молоденькие студентки? — Привлекают. Очень, — осторожно, осторожно, ляпнешь лишнее слово, и тебя через это слово просклоняют потом так, что родиться бы обратно. — А еще я пью кровь свежеубиенных младенцев, на досуге вызываю инфери и подливаю Директору валерьянку в чай. — Экий вы затейник, — иронически скривилась Скитер. — Я так понимаю, дать интервью по-быстрому — не ваш метод… — Давать — вообще не мой метод. — Так вы еще и потребитель в самом худшем смысле этого слова… Ну что ж, тогда я к вам еще зайду. — Не уверен, что у меня найдется для вас время. Теперь Скитер откровенно ухмылялась. — О, я не займу много вашего времени. Долго ли умеючи… — Не советую. — Почему же? — Потому что умеючи как раз долго, а я человек занятой. — До встречи, профессор, — пропела Скитер и уцокала из кабинета с довольной улыбкой. — Не дай Мерлин, — буркнул ей вслед Снейп, неосознанно наблюдая, как покачиваются ее обтянутые узкой юбкой бедра. * * * Явление Риты Скитер немного встряхнуло Снейпа, отвлекло от немотивированной утренней злобы, и хаффлпаффские пятикурсники отделались легким испугом в виде контрольной. Шагая привычными коридорами на обед, профессор озадачился тем, как половчее отбрехаться от настырной журналистки — то, что она прицепится к нему, как лишай к миссис Норрис, было очевидно. Прежде ведь как-то удавалось оставлять ее с носом, вот и пришла пора вспоминать неоценимый опыт. На голодный желудок думалось плохо. Скитер великая мастерица по части вытаскивания на свет чужого нижнего белья. Одно неловкое движение — и лучше бы разбилось зеркало. И ведь каким специфическим вкусом нужно обладать, чтобы сделать своей профессией смакование дерьма… Можно, конечно, молчать мордой об стол — но тогда за тебя все скажут другие, и то, что они скажут, трансформируется в то, что тебе не понравится. Значит, надо разговаривать. Но, помилуйте, о чем? Если первая недобеседа — в целом, неинформативная и вполне невинная, — скатилась на уровень едва не похабени, о чем там можно говорить? Вот не было печали, так купили боггарта… — Гарри, ты скоро боггарта будешь видеть в моем обличье! Сколько лет я тебе уже мозги ставлю, а ты все: «Ой, да я не помню, ой, да я не знаю!» Снейп остановился, огляделся. — Ну что я предложил криминального? Ты посмотри на себя, из Азкабана злодейчики краше выходят. — Спасибо, окомплиментил! Они стояли у окна, лицом к лицу. Поттер и Грейнджер. Поттер держал Грейнджер за руку, а Грейнджер улыбалась ему — с ласковой укоризной, с легким кокетством, с нежностью даже. — Да я не то хотел сказать, извини… просто ты совсем замучилась, я же вижу. Тебе надо развеяться хоть немного. Пойдем, а? Мы сто лет в «Дырявом котле» не были, я ужасно по тебе соскучился. Столько разговоров накопилось — языка не хватит. Ничего страшного не случится, если ты один вечер проведешь не в Хогвартсе. Снейп смотрел, как Поттер поглаживает ее по плечу, поправляет ей воротник мантии — так уверенно, будто имеет на это право. И горло снова полоснуло бритвой, и отчего-то заныло под ребрами так, что стало трудно дышать. Вот взять бы сейчас этого сопляка за шкирку, начистить ему очкастую морду и вышвырнуть в окно — пусть попробует полетать без метлы! — Ладно, уговорил, — узенькие девичьи ладошки легли на серую ткань поттеровской форменной куртки. — Только давай сразу договоримся: некоторых рыжих квиддичистов мы не поминаем всуе, а некоторые зеленоглазые авроры не будут рассказывать некоторым стажерам учителя, как плохо и неправильно работать в школе. Снейп глубоко, до рези в груди, вдохнул, медленно выдохнул. — Мистер Поттер, вы, как обычно, сами лоботрясничаете и других отвлекаете от служебных обязанностей, — холодно заметил он, проходя мимо. — Мисс Грейнджер, вам стоит добросовестнее относиться к своей работе. — Куда уж добросовестнее-то! — возмущенно бухнул ему вслед Поттер, но Снейп сделал вид, будто не слышал. Потому что если бы он на миг дольше задержался возле мальчишки, точно бы его убил. Это бешенство, эта ядовитая злоба, это неконтролируемое желание расколошматить все и всех вокруг, и готовая слететь с губ «Авада Кедавра» — все это было знакомо Снейпу до такой боли, что он не сразу вспомнил, когда и откуда оно пришло. Но вспомнил и едва сдержал стон. Седьмой курс. Поттер. Лили. Ревность. Обыкновенная, человеческая, мужская ревность. Качественная, полновесная, злая. Она не изменилась, только стала старше на двадцать лет. Тяжелей. Отчаянней. Глубже. Мерлин, великий Мерлин… зачем это? Откуда это? Ведь только сегодня утром Снейп определил совершенно точно и бесповоротно, что чихал он на Грейнджер аллергическим чихом! Уже сегодня утром он посматривал на Всезнайку с ироничным презрением и снисходительностью! И сегодня же утром чуть не съел в ярости салфетку, наблюдая за встречей Грейнджер и Поттера. Чихал, значит. Ну-ну… Снейп нервно усмехнулся сам себе: типичный синдром собаки на сене. Сказано: «Не брал!» — значит, не отдам. Пора бы уже давно выучить то место в жизни, где всегда лежат грабли! Сколько лет туда не смотрел даже, а тут сделал полшага — и сразу получил по лбу. Перед глазами снова встала утренняя сцена в Большом зале. Сияющая, счастливая Грейнджер, летящая навстречу Поттеру. Что он сделал такого исключительного, этот сопляк, за что получил ее восторг, ее радость? Снейп ломал, кроил, потрошил и штопал себя наживо суровой ниткой, чтобы существовать с Грейнджер в одной системе координат, но не удостоился даже тени той нежности, которой девчонка щедро одарила Поттера. За какие заслуги?.. Снейп чуть не свихнулся, упаковывая себя в рамки ее представления о жизни и о людях, а Грейнджер этого просто не заметила. Но вот возник Поттер — и она буквально светится от счастья. Господи, может, она и правда дура? А может, ей просто не нужны жертвы? Снейп остановился в трех шагах от Большого зала. Вперед или назад? Но где теперь вперед, а где назад? Снова вытаскивать из себя клещами неощущаемые чувства и нежеланные желания? Снова вытесывать из себя не-себя? Нет уж, довольно, наидиотничался, чуть не поседел. Если это блажь, то чересчур дорого она обходится. Но Грейнджер слишком хороша для Поттера. А Снейп уже слишком много сделал, чтобы ее заполучить. Сопляк просто не имеет на нее права, не заслужил. Отобрать? Дело принципа? Да какие тут, к черту, принципы. Тут грабли. И если Снейп начнет, что называется, отбивать Грейнджер у Поттера, по традиции неминуемо огребет — и не по лбу, потому что грабли будут детские. Умный в грабли не пойдет, умный грабли обойдет. А ревность… пройдет. Справился же он в первый раз, переживет и теперь. Никуда не денется. Некуда деться. — Не облезу, — тихо и злобно сказал Снейп. И сам же себе не поверил.