Дело принципа

6

Ступефай — это вам не пенис канина. Это даже сложнее, чем найти утром носки. Но, как и все сложные задачи, решение обеих проблем было до безобразия простым. Чтобы найти утром носки, достаточно с вечера их не разбрасывать. А чтоб на седьмом курсе покорить Ступефай, нужно меньше размахивать палочкой. О том, почему Снейп всегда хотел преподавать Защиту, вряд ли догадывался даже Дамблдор. Ведь старик никогда не видел своего протеже в бою. Столетней давности дуэль с Локхартом не в счет. Побывав в нескольких серьезных стычках с аврорами, Снейп до глубины души был удивлен чудовищной непрактичностью боевых заклинаний. Эти широкие размахи, эти выкрутасы, эти вопли! Долго, с затратой лишних усилий, с предоставлением противнику возможности сориентироваться и бросить контрзаклятие… Техника исполнения заклинаний всегда представлялась Снейпу этаким дуэльным позерством, когда перед схваткой соперники долго расшаркиваются, раскланиваются, потом демонстрируют уровень владения шпагой, а потом вальяжно принимаются не то драться, не то танцевать полонез. В настоящем бою на кону если не жизнь, то здоровье и свобода, поэтому для реверансов места нет. Снейп потратил бесконечное количество часов и труда, практическим путем выясняя, как сделать боевые заклинания короче, движения экономнее, быстрее, незаметнее… первым поддался укрощению тот самый Ступефай. Легкое движение, без замаха, одной лишь кистью, и произнесенное еле слышно слово произвели буквально сногсшибательный эффект: сила заклинания увеличилась мало не вдвое. Воодушевленный успехом, Снейп изменял движения палочки при исполнении заклинаний, интонации при их произнесении, громкость, скорость… И вовремя спохватился: не пошел со своими открытиями к Дамблдору в очередной раз клянчить место преподавателя ЗОТИ. Какая етитская сила удержала его, какое шестое-десятое чувство? Может, подспудное понимание, что вожделенная должность все равно ему не достанется, Директор придумает тыщу сотен причин. А может, затаенный страх: если модифицированные боевые заклятия получат широкое распространение, схватки между волшебниками будут немногим отличаться от маггловской поножовщины, и нападать и защищаться станет в сотни раз сложнее. Обучать таким заклинаниям в школе во время войны?! Только если стране уже не нужно население. Как бы то ни было, умения свои Снейп держал при себе и пользовался ими только в крайних случаях, а таких, слава Мерлину, было по пальцам перечесть. Но до сих пор нелепые размахивания палочкой и душераздирающие вопли вызывали у него дрожь омерзения. Наверное, поэтому на уроке у седьмого курса, наглядевшись на неуклюжих великовозрастных головотяпов, Снейп неожиданно сам для себя рявкнул: — Я не вижу в классе мух! Ученики замерли озадаченно и испуганно, а кто-то особо одаренный пискнул с галерки: — Каких мух?.. — Которых вы палочками разгоняете! — снова рявкнул Снейп и забыл снять баллы с Гриффиндора. По классу прокатился робкий смешок. — И незачем так орать! Ваша задача — отбросить противника, а не заставить его оглохнуть. Семикурсники настороженно притихли. — Пока вы размахиваете палочкой и голосите, противник успеет выставить тридцать три щита и выдать двадцать два заклинания в ответ. Семикурсники ошалело замерли. — Проделайте упражнение, указанное в учебнике, и посчитайте, сколько времени вы на это потратите, — бросил Снейп и отвернулся, всем своим видом демонстрируя, что результат ему заранее известен. — Две с половиной секунды! — раздался через две с половиной секунды все тот же особо одаренный голос с галерки. «Ступефай!» — одними губами произнес Снейп. Он не обернулся, и никто из класса, естественно, не успел заметить, как скользнула из рукава волшебная палочка, и как еле уловимое движение запястьем послало заклинание в ничего не подозревающего соперника. Обладатель одаренного голоса впечатался в стену и сполз на пол. Миг оглушающей тишины. А потом по кабинету медленно пополз гомон, прерываемый шелестом тетрадных страниц и тихими неуверенными восклицаниями: «Ступефай… Ступефай…» Снейп едва не плюнул в сердцах: ничего не поняли. Им надо, как в учебнике: чтобы все вектора прописаны и все интонации дадены. И что, получается, он, Снейп, хуже учебника за седьмой курс?.. Спустя полтора часа выяснилось, что учебник и профессор Снейп — явления несопоставимые по силе воздействия на неокрепшие детские умы. — Будь проклят тот день и час, когда я захотел стать учителем ЗОТИ! — выдохнул профессор, едва семикурсники покинули наконец кабинет, и привалился спиной к двери. Это чтоб уж точно до начала следующего урока никто не вздумал войти. Сказать, что Снейп был выжат, как лимон — ничего не сказать. Он без преувеличения взмок эмоционально. Радовало одно: до спинного мозга учеников (в голове мозгов у семикурсников нет по определению) он умудрился достучаться. Правда, при помощи подзатыльников и такой-то матери. Правда, только под конец второго урока. Правда, совершенно упустив из внимания дисциплину: на уроке творился форменный базар, потому что воодушевленные оболтусы беспрестанно ругались Ступефаями, размахивали руками и палочками, периодически попадая друг другу по носу и по лбу. Зато теперь можно было железно гарантировать: волшебники-недоучки скорее позабывают собственные имена, но этот Ступефай будут вспоминать, даже умирая. Время перерыва неумолимо истекало. При мысли о следующих полутора часах в таком же режиме, как и предыдущие, Снейп тихо взвыл. Нет уж, хватит педагогических экспериментов. На сегодня точно хватит педагогических экспериментов. Так и поседеть недолго. Если бы ученики пятого курса Хаффлпаффа знали, почему на их головы свалилась незапланированная зверская контрольная по Защите, седьмому курсу Слизерина пришлось бы несладко, несмотря на свежеприобретенный навык Ступефая. * * * За полтора часа контрольной пятикурсники напыхтели так, что в классе натурально стало нечем дышать. Весь урок просидевший — правильнее было бы сказать провалявшийся — в кресле Снейп немного отошел от борьбы со Ступефаем и, выгнав барсучат на обед, распахнул настежь окно. Класс наполнился запахом прелой листвы, нагретого последним осенним солнцем камня, легким прозрачным холодком. Ловя носом дуновения свежего ветерка, Снейп лениво подумал: каждая осень пахнет так вкусно или только эта оказалась особенной? И если каждая — почему он раньше этого не чуял? А если только эта — чем она такая особенная? Впрочем, какая разница… Неудержимо потянуло выйти на улицу, захотелось окунуться с головой в тонкую дрожащую прохладу. Отчего-то Снейпу показалось, что такого дня, такой осени больше никогда не случится. И надышаться этой осенью неожиданно стало важнее, чем передохнуть и пообедать. Уже выходя в холл, Снейп мимолетно порадовался: вот он, маленький, но такой значительный плюс свободы. Хочу обедаю, хочу гуляю. Могу копать, а могу не копать. И от того, копаешь ты или нет, зависит только твое собственное состояние и удовольствие, а судьбы мира и его спасителей идут по далеким, но всем хорошо известным адресам. За стенами замка в воздухе стояла влажная взвесь, и оттого казалось, будто высоченное, неистовой подмороженной синевы небо начинается прямо из-под ног. А под ногами были опавшие листья, которые мягко сияли золотом, словно солнце тоже было там, внизу, этими листьями припорошенное. С первым же глубоким вдохом Снейпу показалось, что его легкие сейчас взорвутся, и даже немного закружилась голова. Он медленно шел по тропинке к озеру, борясь с желанием закрыть глаза. Ветра не было, но необлетевшая листва мелко трепетала, и чудилось, будто она тихонечко позванивает. Никогда Снейп не чувствовал столько волшебства вокруг Хогвартса, никогда не слышал столько тишины и не ощущал такого блаженного и сказочного покоя. Все кругом — деревья, озеро, поникшая трава, небо и облака в небе — казалось вплавленным в хрусталь, но вместе с тем удивительно живым, настоящим, дышащим… Остановившись на озерном берегу, Снейп все-таки опустил веки, и мир наполнился вкрадчивым шепотом воды, жалобным шелестом осинок, едва слышным плюханьем ленивой волны о прибрежные камни и тем самым неуловимым золотым перезвоном: — Ну что ты, хороший мой? Ну что ты стоишь? Беги давай к маме… Снейп недоуменно открыл глаза: то ли спятил, то ли надо было все же пообедать — в животе бурчит. — Ну не бойся, топай! Нет. Даже пустой до усыхания желудок не бурчит человеческим голосом. Колдовство осени пропало, спугнутое грубым и несвоевременным вторжением двуногого. Точнее, двуногой: обернувшись, Снейп увидел невдалеке сидящую на корточках Грейнджер. Досадливое раздражение встало в горле острой костью. Ну почему ее угораздило притащиться именно сюда и именно сейчас?! Не могла полчаса подождать?! Наподдать бы ей пониже спины, чтоб летела до самого замка низенько-низенько… А Грейнджер продолжала лопотать ласково, склонившись к земле: — Ну скорее, тебя дома потеряли… Хогвартс есть Хогвартс, никуда ни от кого не спрячешься. Везде достанут, хоть в сортире баррикадируйся. Снейп направился к девчонке с твердым намерением наподдать словом, чтоб исчезла с глаз долой. Приблизившись, он увидел, над кем так ворковала Грейнджер: на краешке ее мантии свернулся клубком крошечный ежонок. И, по всей видимости, убегать никуда не собирался. — Мисс Грейнджер, прекратите мучить животное. Грейнджер вздрогнула, подскочила — ежонок скатился с ее подола и скрылся в траве, возмущенно фукнув на прощание. — Ой, сэр… вы меня напугали… — она замерла, глядя на Снейпа восхищенно, как на говорящую рыбу. Удивиться Снейп не успел. — Сэр… вы такой… серебряный! Девчонка сошла с ума, решил Снейп, рефлекторно оглядывая себя: в каком месте он стал вдруг серебряным? Оказалось, во всех. На мантии осели микроскопические капельки воды, и в солнечном свете, отраженном от озерной глади, они вправду выглядели серебряной пылью. Такие же капельки покрывали волосы и плечи Грейнджер, и Снейп едва удержался, чтобы не смахнуть это нечаянное серебро: окруженная неясным радужным сиянием, она перестала быть похожей на человека из плоти и крови, сделалась полупрозрачным-полупризрачным мороком. Чудесным видением, в погоне за которым теряют разум, душу и жизнь. Захотелось вернуть ее на землю, лишить зыбкого сказочного очарования. Грейнджер просто не могла, не имела права становиться мечтой. Желать и мечтать — две большие разницы. Чтобы мечтать о Грейнджер, надо, чтобы в жизни было совсем все плохо. Подумав об этом, Снейп отчего-то сам себе не поверил. — Как жаль, что надо уходить… — тихий печальный голос Грейнджер слился с ажурным перезвоном осинок. — Здесь так хорошо. Так красиво. Она тряхнула головой, и серебро рассеялось, окутав мистическим переливчатым туманцем ее всю. Задетая этим движением веточка молодого кленца мазнула ее по носу единственным оставшимся листочком. Грейнджер засмеялась: — Ну вот, меня уже и прогоняют! Да нет, не Грейнджер была тут лишней. Это он, Снейп, вперся со своей черной мантией в ее хрустальную юную осень. И черноту эту не скроют ни серебро тумана, ни солнечная позолота. — Я люблю здесь бывать. Знаете, меня всегда удивляло, почему людям нравится большая красота — чем грандиознее, тем красивее. Горы, каньоны, водопады, небоскребы… Почему никто не смотрит рядом? Вот листик этот… Чисто-желтый, прямо светится, краешки ровно-зубчатые… малюсенький, тоненький, но какой мужественный! Держится на ветке изо всех сил, цепляется, старается. Или вот, глядите, — Грейнджер показала куда-то в сторону. Там был пень. — Этот пень стоит здесь столько, сколько я учусь в Хогвартсе. А сколько стоял прежде? Основательный такой, мохом укутанный, как телогрейкой, корни растопырил — прямо сварливый сторож с палкой, так и ждешь, что он сейчас заворчит: «А ну пошли вон отсюда! Ишь, разбегались в учебное время!» Сверху он прошлогодней хвоей присыпан, она вся бурая, а в центре ровно две зелененькие иголочки лежат. Красиво! Красиво-то оно, может, и красиво, но Снейп понимал только то, что обеденный перерыв должен был уже закончиться, и сейчас положено быть в классе и вести урок, а он стоит здесь в отсыревшей мантии и зачем-то смотрит на пень. — Стихи писать не пробовали? — бросил профессор и скорым шагом направился к замку. По дороге он спрятал руки в рукава мантии, но все равно не смог отогреть замерзшие пальцы. * * * После обеда был скандал. Профессор Снейп опоздал на урок. И ладно бы просто опоздал — он еще и перепутал предметы. Примчавшись в кабинет ЗОТИ, он с некоторым облегчением не обнаружил там полагающегося по расписанию седьмого курса Райвенкло, подождал учеников около четверти часа, а потом, исполненный негодования, отправился к Директору с резонным вопросом: «Где дети?» — На ловца и зверь бежит! — воскликнула МакГонагалл, узрев профессора. — И где же вас носит, коллега? Ученики уже с полчаса ждут вас в кабинете Зельеварения! Снейп, в свою очередь, закономерно поинтересовался, какого лысого Мерлина его ждут в кабинете Зельеварения и что от него там хотят. Минерва столь же закономерно ткнула его носом в расписание. Сам факт накладки с предметами Снейпа не обеспокоил. Флитвик вон, регулярно третий курс Слизерина с третьим курсом Гриффиндора путает, и ничего. Снейп озадачился другим вопросом: что делать в оставшиеся полчаса с райвенкловскими семикурсниками? И вспомнить бы еще, что у них там должно быть сегодня по программе… Давать проверочную бесполезно — они ее так и так напишут, это вам не Гриффиндор. Идея пришла, едва Снейп переступил порог кабинета. С кем бы другим не стоило и пытаться, но Райвенкло — примерные и старательные ученики. Можно попробовать вытряхнуть их из рамок школьной программы и заставить мыслить зельеваренчески. Краткий опрос показал, что прилежные врановые добросовестно зазубрили все компоненты всех видов успокаивающих зелий, но откуда эти компоненты взялись и зачем они там нужны именно такие, не особо поняли. И почему-то напрочь не запомнили базовый набор для любого седативного снадобья. «Была не была!» — подумал Снейп и повернулся к доске, велев ученикам убрать котлы и горелки и забыть о них на ближайшую неделю. — Поехали. Что входит в базовый набор компонентов успокаивающих зелий. Пустырник входит? Из класса донеслось неуверенное «да». На доске появилось слово «пустырник», а Снейп впервые обратил внимание, что у него не самый читабельный почерк. — Иланг-иланг входит? «Иланг-иланг» разместился под пустырником. Дальше в столбик с одобрения студентов Снейп нацарапал «зверобой» и «дурман». Дружное громкое «да» сопроводило появление последней записи: «арника». — А теперь смотрим, что выходит. Снейп размашисто отчеркнул вертикальной чертой первые буквы написанных слов. Семикурсники потрясенно замолчали, все как один залились свекольной краской, а потом разразились истерическим хохотом. Когда с доски исчезла арника, а вместо нее оказались ежевика и цикламен («Успокоительное с легким снотворным эффектом!»), студенты восторженно взвыли. Для получения сильного успокоительного требовалось ко второму базовому составу добавить раувольфию, алтей и страстоцвет — тут уже ни у кого не оставалось сил смеяться. Раскрасневшиеся студенты лежали на партах, утирали слезы и обессиленно постанывали. Давя довольную усмешку, Снейп закрепил успех: — И не вздумайте похвастаться Директору. Иначе всем наступит сильное успокоительное зелье. Класс отозвался изнеможенным писком. А когда урок закончился, Снейп обнаружил себя окруженным галдящими учениками, и заданный старостой факультета вопрос, какие слова еще можно использовать для запоминания составов зелий, развеселил профессора. В английском языке было очень много интересных слов. Семикурсников сменили первоклашки с Гриффиндора, и Снейп едва успел вытереть доску. * * *