Принц и бродяга (Кавказ)

20.1. Встреча, ссора, мир, праздник.

Четверг и пятница пролетели довольно быстро. Моя беготня от Гаджиева младшего по всему университету, побег от серьёзных разговоров с подругами, игнорирование Дадова на работе - всё это помогло мне преодолеть будние дни без мыслей о Шамиле.

Но, как только квартира погружалась в темноту и сонную дрёму, а по комнате эхом раздавалось размеренное тиканье часов, я снова не смыкая глаз вглядывалась в потолок, в надежде на то, что я найду хоть какие-то ответы на терзающие меня вопросы.

Ответов не было, зато вопросов появилось ещё больше. Что, если Ахмедов не лжёт мне по поводу родителей? Или, что, если он всё таки лжёт и играет в игру, правила которой известны только ему одному? А вдруг, он знает о нашем с Шамилём плане? И что тогда получается? Я зря всё это проворачивала? Зря влюбилась в парня, с которым мне приходиться минимизировать общение? Какую цель преследует Султан, и почему вдруг его запал пропал?

Неужели эта война вымотала не только меня? А даже если это и так, Ахмедов ни за что не отступит. Да, я не знаю его достаточное количество времени, но, одно мне ясно точно, если он взялся за что-то, даже, если это что-то приносит ему проблемы, дискомфорт или боль, он не отступит. Ни за что не отступит, даже, если глубоко внутри себя поймет, что не прав. А сейчас, он понимает больше моего - он ошибся. Я видела сожаление в его глазах, но устоявшиеся в его жизни принципы, не позволят ему отступить. Даже, если, я действительно что-то для него значу.

А я понимаю и принимаю свои ошибки. Я вижу, вижу, что воспользоваться доверием Шамиля это самый глупый и низкий поступок. Разве смогу я, глядя ему в глаза, слушая, пускай лживые, но такие желанные слова о любви, солгать о том, что я лишь подосланная Султаном пешка? Даже, если Гаджиев знает обо всём, и готов услышать эти слова, я – я не готова. Озвучить на большое количество людей то, что я на самом деле хорошая актриса, пускай аристократ и так об этом осведомлён, и продемонстрировать им то, что я способна безжалостно разбить человеку сердцу – я не смогу.

Я не могу предать Шамиля понарошку, разве смогу по-настоящему? Нет. Устроив этот цирк, я предам не только Шамиля, и те светлые чувства, что горят внутри меня, я предам ещё и себя. А предавать ту маленькую девочку, что с самого детства борется с темнотой, чтобы вокруг всегда было светло – равносильно самоубийству.