Yeonbin

Никто не ждет меня в зазеркалье

Всё начинается с того, что Субин визжит как сучка. Вот тем своим низким голосом совершенно фальцетом визжит. Это нормально, наверное, визжать, когда ты спал, не трогал никого, а тут на тебе – пожалуйста, просыпаешься от рыка в ухо, и над тобой висит стрёмная вздувшаяся рожа а-ля оскар за лучший костюм в зомби-апокалипсисе, дышит на тебя гнилостно и зубами клацает.
Субин находит свои руки упирающимися существу в плечи, пока паника в его голове сменяется рациональным – какой-то идиот решил устроить косплей с подшучиваниями, хотя до хэллоуина вроде бы как ещё копать и копать. Он собирается уже поморщиться, закатить глаза и сказать «да ладно уже, я тебя раскусил, ты что, не боишься, что тебя накажут?», но… удар, хруст чего-то мягкого (?!), и рожа из поля зрения исчезает, зато появляется Ёнджун, в свете ночника такой же флегматично-спокойный и клёвый как и при любом другом свете.
- Я, конечно, даже не сомневался, что ты в свой первый раз облажаешься в постели, но чтобы так? Страшно порицаю твой вкус в девчонках, Чхве Субин. Некрофилия, серьезно?
Субин садится в кровати, потому что сидя думать как-то сподручнее. А подумать надо, хотя хочется просто тупо снова завизжать – на пододеяльнике капли чего-то тёмного, в руках у Ёнджуна огнетушитель, а сбоку от кровати лежит в луже такого же чего-то, не менее тёмного… э-э-э… вероятно девушка. По крайней мере – оно в ночнушке.
- Девочкам же нельзя в наше крыло, - выдает Субин самое нормальное, что приходит в его голову.
- Вот и я удивился, как ты её протащил, да ещё и в общую спальню. Ух тыж, герой-любовник, - Ёнджун говорит это всё с такой постной и невозмутимой рожей, как Клинт Иствуд в «Плохой. Хороший. Злой», сигарету ему в пасть – и не отличить. А у Субина меж тем истерика, потому что какого, мать вашу, хрена.
- Успел? – в дверях появляется Бомгю, и у него в руках тоже огнетушитель. Команда пожарников, ни дать ни взять, просто пижамная вечеринка богов криокинеза. Субин всё-таки издает слабый смешок. По ощущениям – самое время хлопнуться в обморок. Или проснуться. Лучше, конечно, проснуться. Он даже щиплет себя за руку на всякий случай.
- Ну-ну, не время для самобичевания, - Ёнджун похлопывает его по плечу, невозмутимо оттягивает ворот пижамной рубашки и пристально оглядывает сначала шею, потом руки Субина, - успел, - Бомгю в дверях издает лёгкое облегчённое «хух», - что там?
- Никого больше по спальням нет, - рапортует Бомгю, поправляется, - живого.
- Надо в учительское крыло, - Ёнджун чешет нос.
- Даже не знаю, что страшнее – то, что нас выпорют за нарушение правил и закроют на месяц в карцер, или все эти ходячие мертвецы, - Бомгю смеется висельнически, но весь такой из себя бравый и разве что не хэ-хэй, помирать – так с музыкой.
- Не факт, что есть кому наказывать, - давит позитивом со своей стороны Ёнджун.
- Зомби-апокалипсис? – уточняет Субин. Тихо так уточняет, беспомощно. И так уже понятно, что проснуться не получится – это нихрена не сон. Хочется плакать и на ручки. Но ручки Ёнджуна заняты огнетушителем, а больше ни на чьи ручки Субин никогда и не рвался.
- Бинго, Шерлок, - Ёнджун протягивает ему руку что твой принц с обложки любой новеллы про красивую любовь. Субин удивляется, что успевает думать об этом – потому что его-то собственная рука трясется нехило, хоть бы ноги выдержали.
- Яб оделся, - замечает Бомгю, - не факт, что мы вернуться сможем.
Из других спален доносятся глухие стоны и рык.
- Живых нет, - повторяет Бомгю, заметив взгляд Субина, за руку берет и добавляет мягко, - хён, - дает понять, мол – ты старше, должен чувствовать за меня ответственность и перестать дрожать коленками, - и не бойся, я закрыл все спальни снаружи.
Он выше Бомгю на целую голову, но у Бомгю огнетушитель в руке с тёмными бурыми росчерками по белой инструкции к использованию, голос твёрдый, взгляд уверенный, а вокруг – толстенная аура тишины и покоя. Он закрыл все спальни, полные мёртвых… уже живых мёртвых. Сам. Один. Пока Ёнджун Субина спасал. А Субина трясёт как лист на ветру, ещё чуть-чуть и сорвет с ветки, унесёт кошмаром. Он бы так не смог.
Бело-серый интернатский коридор выглядит неестественно привычным, совсем обычным, и Субин сам толком не знает, зачем открывает рот:
- А может они тупо на нас эксперимент очередной поставили?
Ёнджун оглядывается на него через плечо, хмурится, плечом ведет:
- Тогда идти к учителям идея хреновая.
- Мне страшно, - признается Субин. Погладь меня, хён, скажи, что всё будет хорошо.
Гладит его, правда, Бомгю, вздыхает:
- Страшно – значит живой.
Оптимизм. Оптимизм – это хорошо, да. Субин смеется нервно, тремя короткими смешками, едва ли не шепотом.
Он всегда мечтал сбежать из интерната, из этого ада сраного, где насилие над детьми норма и педагогическая необходимость. Мечтал сбежать с Ёнджуном. Мол, хён вот уже почти взрослый, выпустится скоро, заберет меня с собой. Ёнджун бы его никогда не забрал. Ёнджун ему и не обещал ничего такого. Они и не близки так-то. Просто третий год в одной спальне. Но кто запретит Субину жить в своей голове, где у него с Ёнджуном большая и красивая больше-чем-дружба? Никто. В его голове территория свободы.
Бойтесь ваших желаний, мечта начинает пахнуть реальностью, а у Субина голова кругом. - А вы как выжили?
Ёнджун с Бомгю переглядываются, и Ёнджун ухмыляется, подмигивает:
- Правила нарушали.
В учительское крыло они не идут. Топают сразу в столовую, там тишина такая мёртвая, и замки все закрыты, конечно. Но огнетушителем не только черепа раскраивать можно. Глухие удары по дереву прокатываются по тёмным пустым коридорам, и Субин не трясется только потому, что уже устал трястись.
- Я читал, кажется, у Хайнлайна? У кого-то из фантастов точно. Что иметь на руках оружие – так себе идея, становишься слишком смелым – на рожон лезешь. А надо просто бежать. Драпать, что есть сил, спасая свою жизнь, - Бомгю вручает Субину поварской нож, - вряд ли взрослый дядька врал.
Ёнджун фыркает тихо, головой качает:
- Ты чёт слишком крут, мелкий.
Мелкий лыбится в ответ, подмигивает. Субина прошивает дурацкой, так некстати мыслью – может это у Ёнджуна с Бомгю большая и красивая больше-чем-дружба? Хрен его знает – какие они там правила вдвоём нарушали. Как неловко. Но ему даже больно не становится, не до страданий над разбитым сердцем. Ёнджун сбрасывает в мешок из-под картошки мясные консервы в кладовой, Бомгю с фонариком обшаривает кухню на предмет полезностей, а он… на стрёме стоит с огнетушителем, слушает темноту коридоров.
- Смешно будет, если зомби апокалипсис только у нас.
- А? – отзывается Ёнджун.
- Я говорю, а что если снаружи всё спокойно и никаких зомби? – Субин повышает голос.
- Ну… мы будем немного глуповато выглядеть? – Ёнджун смеется негромко.
Да уж, пожалуй.
Субин ёжится и выдыхает нервозно.
Но лучше бы снаружи ничего такого не было.
Снаружи есть.
Они выбираются в чумной город на рассвете, выбив верным огнетушителем дверь в охранную будку, всадив нож в лоб охранника («нихрена ты сильный, это вообще возможно? Или только на адреналине?» и «я же говорил – беги, ну, хён») и свистнув ключи от ворот. На пикапе кого-то из преподавателей (Ёнджун умеет водить, и это просто – как, откуда? Никого никогда не подпускали к машинам), загрузив его консервами, водой, разной полезной и бесполезной мелочевкой, встреченной по дороге, и двумя канистрами бензина, слитого с других автомобилей в гараже.
- В аптеку бы, наш медпункт говно.
- Ты знаешь, где аптека?
- Ну, вот и узнаем.
Они сваливают в сторону рассвета, потому что – всё равно куда, на самом-то деле. Главное, чтобы по дороге была аптека.
- Научи меня водить, - просит Субин.
- Обязательно, - Ёнджун улыбается ему, и Субин даже начинает верить, что всё будет хорошо.