Ужасный холод, непрекращающийся второй день подряд ливень. Усталость подкрадывается внезапно, плавно оседая на чужих веках. Мужчина старается внимательно вести машину; иногда превышая положенную скорость. Изредка звонят коллеги по работе.
Дождь барабанит по стеклу иномарки, в салоне красиво разливается джазовая мелодия. Классический костюм ужасно жмёт, кожаные туфли неприятно натирают. В салоне машины довольно жарко, Субин расслабляет узел галстука и устало вздыхает, но мысли о дальнейшем разливаются приятным теплом внутри, плоть в тесных брюках твердеет. Мужчина берёт телефон, пролистывая сотни различных контактов и всё-таки находит нужный. Нудные гудки длятся недолго:
― Подготовь его, я скоро буду.
Короткая, но информативная фраза, брошенная серьёзным, спокойным голосом. Его малыш сегодня получит подарок.
Дорога домой занимает ещё около пятнадцати минут. Большой особняк встречает раскрытыми воротами. Субин плавно заезжает и паркуется, так и не доехав до гаража. Слуга, что стоит у входа в дом, кланяется в девяносто градусов. Тихим голосом добавляя, что игрушка хозяина готова.
Мужчина усмехается и разрешает слуге приступить к своим обязанностям. Мягко ступая по кафельному полу, Субин медленно стягивает с себя одежду. Возбуждение неприятно давило, мысли путались, власть и похоть – единственное, что горело в этих глазах. Служанки с разных углов комнаты склоняли головы, чтобы хозяин даже не задумывался о повышении голоса. Это никогда не заканчивалось хорошо. Каждая стоящая отчетливо представляя, что её ждёт. Все они тут для одной цели — содержать «игрушку» в целости. По комнате разносится плавная мелодия, Субин подвиливает бедрами под неё. Его кожа нежная на вид: персиковая, матовая. Он чудо, его голос завораживает, а в глазах можно утонуть. Рельефные мышцы украшают тело мужчины, он явно старается, но не понятно для кого. Может это было нужно раньше, но сейчас его малышу нужна свобода, глоток воздуха. Субин явно усмехается, вспоминая чужие мольбы, текущие по щекам слёзы и жалкий писк.
Под весёлыми мыслями мужчина проникает в просторную ванную комнату, по двум свободным углам расположились прислуги женского пола. Но среди них ниодна не затмит самый прекрасный цветок в мире. Ёнджун — его малыш, и даже если он тут насильно, это не отменяет. Маленький, разбитый, потерянный – прекрасная шлюха. Это лучшее, что могло произойти в жизни Субина. Стокгольмский синдром же реален, наверняка Ёнджун когда-нибудь на коленях будет просить вставить что-либо в его и так безбожно растянутую дырку.
Стенки душа прозрачны, прислуга стоит уткнувшись глазами в пол. У Субина ужасно стоит; одна мысль о молящем вытрахать всю дурь из себя Ёнджуне — возбуждает до чёртиков. Но ничего, ещё всего пару минут, и его игрушка будет кричать, умолять. Совсем немного больного возбуждения ради прекрасного вечера рядом с прекрасным человеком. Руку, всё тянущуюся к члену для получения долгожданной разрядки, Субин одёргивает. Включает душ и долгие пять минут смывает с себя усталость. Нужно быть бодрым, его малыш заслужил хороший вечер. Если начать размышлять, то, что он делает — неправильно. Он любит своего малыша, очень сильно любит и готов ради него на всё. Красная коробочка с кольцами, что стоит на тумбе возле кровати, второй месяц мозолит глаза, но рука не потянется убрать их или выкинуть. Он должен был сделать предложение в тот вечер, в тот самый вечер, когда Ёнджун не пришёл домой. Субин долго думал как подарить кольцо, как преподнести предложение, но его променяли на дешёвое спиртное и кучку потных людей. Это всё ужасно злило: Субин хотел выпустить мальчишку на следующий день, но когда спустился и спросил, понимает ли, за что Ёнджун находится тут, мальчик ответил «нет». Фраза, брошенная с обидой и злостью, глаза полные ненависти, и в Субине что-то сломалось, хотелось ломать человека, сидевшего в тот день перед ним, или изничтожить. Но прошло столько времени, и Субин всё никак не может отпустить малыша. Каждый раз, спускаясь в подвал, он чувствует только ненависть к существу, которое там сидит. И теперь непонятно, когда Субин подарит кольцо, нужно ли оно до сих пор? Возможно, именно сегодня он выпустит своего мальчика, возможно… думает Субин, перед каждым спуском в подвал.
* * *
Всё начиналось прекрасно, превосходно. Ёнджун был простым пареньком, с мечтой окончить университет и найти не трудную, но оплачиваемую работу, чтобы подходила по вкусу мальчишке. А ещё хотел другого отношения людей к странностям других. Свободная любовь — это прекрасно, но практически все воротят нос от Ёнджуна, стоит ему упомянуть свою ориентацию. Мальчишка сам по себе любил свободу, никаких препятствий, а также, чтобы любимый человек это тоже понимал. Он не останется сидеть дома, если ему не хочется, он будет всегда поступать именно так, как вздумается именно ему. Бывший однажды сказал: «это твоя личная проблема, что так ты и сдохнешь один или, в крайнем случае, станешь шлюхой и будешь свою задницу потаскушью всем подставлять». Но Ёнджун ничего такого не делал; его бывший был редкостным ревнивцем, а Ёнджуну этого не нужно. Такие не дадут свободы и счастья, что для мальчишки одно и тоже. Но всё же расставание вышло неудачным, столько слёз пролито, и у Ёнджуна не осталось сил ни на что.
Третий стакан чего-то крепкого и чужие руки на талии. Чьи-то губы размашисто мажут по шее, иногда оставляя метки в виде засосов. Чхве не позволял оставлять их никому из своих партнеров. Что-то в маленьких пятнышках и отметинах по всему телу создавало образ пленного, душило изнутри. Но сейчас он позволяет оставлять их совершенно незнакомому человеку. И от этого так хорошо, так занебесно красиво: мозг плавится, тело обмякает, и Ёнджун полностью отдаётся чужим рукам, выгибаясь и подставляя шею под многочисленные ласки. Время летит быстро, заведение скоро закроется, и красивый, властный голос предлагает поехать с ним; мальчик соглашается. Как доехали, Ёнджун не помнит, а вот как сильно скрипела кровать, как он сжимал простыни, стонал невыносимо пошло — вот это он помнит, а мужчина рядом был прекрасен, от того пахло чем-то дурманящим. Но вот утро и последствия прошлой ночи дают о себе знать. Ёнджун просыпается в большой и светлой комнате. Большая кровать с шёлковыми простынями, а рядом кто-то сопит, свернувшись калачиком. Глаза комично расширяются, и взгляд падает на тело рядом с ним. Этот мужчина довольно симпатичный, но даже это не отменяет факт того, что Ёнджун просто напился и переспал с каким-то левым чуваком, с красивым левым чуваком.
Мальчишка гулко сглатывает, голова нещадно болит, задница не лучше. В сидячее положение перейти удаётся достаточно затруднительно. И вот, как только Ёнджун собирается встать и покинуть своё место пребывания, за талию цепляется чья-то крепкая рука, утягивая обратно в кровать. Мужчина явно старше, прижимается к мальчишке сзади и сонным, но всё же властным голосом шепчет:
— Полежи так ещё немного.
Горячий шёпот опаляет и так красное ушко мальчика. Свобода, которая была так важна всегда, катится куда-то далеко. Чхве всегда закатывал истерику, если кто-то из его бывших просил так сделать; если Ёнджун хочет встать — он встаёт, и никто этому мешать не должен. Но сейчас хочется подчиняться, хочется, чтобы этот мужчина приказывал постоянно: крепкое тело, красивая внешность, пробирающий до мурашек властный голос. Дыхание сбивается, к щекам припадает румянец, медленно сползающий до ключиц. Член заметно твердеет, требуя внимания, а Ёнджуну страшно шевельнуться, страшно нарушить приказ.
Их отношения развивались стремительно. Они были красивые, как в сказках. За Ёнджуном ухаживали, исполняли любые прихоти. Прекрасные свидания в любом, в каком только Ёнджун пожелает месте. Поездки на море, подарки, прекрасный секс. И казалось бы свобода и счастье, прекрасный мужчина рядом — сказка. Но рано или поздно сказка заканчивается.
Сказка Ёнджуна оборвалась внезапно, мальчишка всегда любил ночные клубы, где много людей и алкоголя, можно потанцевать и развлечься. Но Субин видимо не любил. И вот, опоздавший, пьяный и пахнущий чужими духами Ёнджун приходит домой. Голова болит, но, стараясь не шуметь, мальчишка проскальзывает в их общую с Субином комнату, надеясь, что тот давно спит, но нет. Субин сидит в кресле напротив входа в комнату, взгляд нечитаемый, губы сжаты в тонкую полоску.
― Ну и где ты был, шлюха? –Субин выплёвывает обидные слова, холодно смотря на качающегося из стороны в сторону мальчишку, тот пытается что-то сказать, а мужчина, вальяжно расположившийся в кожаном кресле, усмехается. Длится так ещё от силы секунд десять, а дальше Субин подрывается с насиженного места, хватает мальчика за волосы и кидает на пол. Тот что-то кричит, брыкается, но Субина только больше забавляет это.
― Ты, дрянь, по рукам пошёл? — Жилки на шее мужчины пульсируют, он, как коршун, ходит вокруг мальчика. Его голос холодный, пропитанный угрозой.
― Тебе мало было, мало чего? Денег? Секса? ― Субин смеётся в голос, а на полу лежит плачущий, без возможности произнести ни слова мальчик, и ему так больно сейчас, ужасно плохо. Слёзы без остановки катятся из глаз, безумно сейчас хочется тепла, хочется объятий. Он неправильно поступил, но точно не заслужил такого обращения к себе. Проходит совсем немного времени и Ёнджуна пинают в живот, заставляя заскулить, как бездомную шавку.
— Я тебе, дрянь, покажу, что значит не оценивать моё хорошее обращение.
Глаза Субина кажутся красными, тот наносит ещё один удар и ещё. А дальше пустота, на фоне звучит разъярённый голос старшего, тот что-то кричит.
А после Ёнджун проснулся в подвале: в сыром, холодном подвале. Абсолютно нагой, в цепях и наморднике, с кандалами на ногах и шее, из-за чего возможности поднять голову не было. Руки заперты в наручники и больно трутся о металл. Во рту тряпка, что ужасно пахнет, слюни стекают по подбородку, хочется блевать, капли пота и слёз летят на бетонный пол. Ёнджун пытается дёргаться, но получается откровенно плохо. Тело затекло, всё болело, а рядом стоял Субин, с усмешкой глядящий на мальчика.
— Тебе нравится твоя новая комната?
Мужчина осматривает малоосвещённое помещение, он приподнимает Чхве за подбородок ― тебе очень нравится. Мальчик что-то невнятно скулит, на что получает крепкий пинок в грудь. Это правда очень больно, Ёнджуну невероятно больно. Перед глазами их счастливая жизнь, которая, видимо, осталась в прошлом. Глаза опухшие, а разум пустой. Старший вытаскивает тряпку, отбрасывая на пол.
― Хочешь что-нибудь сказать, шавка?
Ёнджун дрожит под пристальным взглядом, ему страшно, неумолимо больно. Сглатывая слёзы в эту же минуту, стараясь выдавить улыбку с опущенной головой, сжатыми кулаками, с дрожью во всём теле, с обидой и непониманием в душе ― за что? Он искренне не понимает, он искренне любил и отдавал себя полностью, он любил по-настоящему не за деньги, не за прекрасный секс, он просто любил человека. Который сейчас втаптывает его в грязь, говорит ужасно обидные вещи, будто Ёнджун нелюбимый, недостойный человек, будто он собака, с которой по-другому никак. Ёнджун бросил всё ради Субина: общение с друзьями, с родителями, учебу, которая в последствии скатилась ниже некуда. Но сейчас мальчик в подвале: его бьют, его унижают, его не любят.
Субин смеётся, запихивает тряпку обратно в рот, пинает ещё несколько раз и удаляется, ничего так и не сказав. Уже очень долго Ёнджун лежит тут; в помещении очень холодно. Истерика медленно покидает его, оставляя за собой опухшие глаза и стягивающуюся кожу на щеках; слуги слегка ослабили цепи, теперь было возможно принять более удобное положение. Свернувшись калачиком в углу, прижимая ноги ближе к груди, стараясь согреться, мальчик вспоминал. Холод пробирал до костей, нежная кожа стиралась об железо. Но светлые воспоминания грели душу, не давая улыбке пропасть. Ёнджун уверен, это всё ненадолго, Субин бывает горячится, но он хороший, самый лучший в мире.
* * *
Была весна, тёплое утро, и птички что-то щебетали. Всё, что могло — намекало, что день пройдёт превосходно. Ёнджун, уже успевший проснуться и принять освежающий душ, во всю исследовал кухню в желании отыскать что-нибудь съестное; слуги с подозрением поглядывали на мальчишку хозяина, не решаясь подойти и спросить, нужна ли помощь тому. Мальчик грустно вздохнул и насупил губки третий раз, заглядывая в пустой холодильник, почему в этом доме есть всё, кроме еды? Про себя ворча, Чхве направился в спальню, на губах играла счастливая улыбка, глаза светились счастьем, вспоминая вчерашнюю ночь, мальчик краснел, но улыбка вмиг становилась шире. Это самое большое счастье — быть любимым. Субин всё ещё спал, хотя было уже где-то одиннадцать утра. На Ёнджуне лишь шёлковый халат до середины бедра, что так любил старший. Красивое утро, когда Ёнджун всё ещё наполовину спящий, лишь в этом ничего не скрывающем элементе гардероба, прижатый где-нибудь в районе кухни к столу для готовки, это ненароком возбуждает, особенно тогда, когда младший строит из себя недотрогу, всячески отпираясь, но Субин знает, какой его малыш чертёнок на самом деле, знает, каким он бывает в постели, и также знает, что жажда этого комочка счастья ненасытна, что за один раз он не перестанет хотеть.
Стараясь как можно тише, Ёнджун забирается на их кровать, начиная покусывать любимого за ушко, посасывая мочку, переходит на шею, целует щечки и подбородок, пару раз чмокает в губки и весело улыбается:
― Я знаю, что ты не спишь.
Секундная пауза и Ёнджуна уже валят рядом, забираясь сверху и выцеловывая светлую кожу на шее. Лёгкий, как порхание бабочек, смех разлетается по комнате, Субин целует сначала подбородок, потом медленно накрывает губы Ёнджуна своими, посасывает нижнюю, слыша удовлетворённый стон младшего, тот просовывает язык в чужой горячий ротик, проходясь им по небу, оглаживая и посасывая чужой язык, зубами прихватывает нижнюю губу, сначала кусая, а затем снова зализывая. Поцелуй нежный, ленивый, показывает простоту их действий, оба никуда не торопятся, стараются насладиться друг другом, почувствовать себя нужными. Губы младшего начинают покалывать, а рука старшего вовсю оглаживает его бёдра, заставляя тело выгибаться под чужой лаской. В этот момент Ёнджун вспоминает, что он вообще-то пришёл ради того, чтобы сообщить о проблеме с пустым холодильником:
― Нет, Субин, стой
В губы опять впечатываются поцелуем, заставляя помолчать, но Ёнджун так не сдастся. Слегка приподнимаясь, младший выползает из-под достаточно тяжелого тела мужчины, а тот удивлённо, но с присущим непониманием смотрит на мальчика, закатывает глаза.
― Ну, что? Никому не нравится, когда отрывают от любимого занятия, — и Субин может всеобще признаться, что целовать тело этого мальчишки — его самое любимое занятие.
― У нас нет еды, нужно сходить в магазин, — у Ёнджуна слегка капризный голос, тот надул губки и насупил носик, Субин смотрит на милую картину и расплывается в улыбке; вновь тянется к желанному телу.
― Я попрошу слуг, они купят то, что тебе хочется. А теперь, малыш, давай приступим к делу, — уже оглаживая бока мальчика, хищно произносит старший.
― Нет, ну хён, давай вместе сходим.
Ёнджун умеет упрашивать: тот строит глазки, выпячивая нижнюю губу, поглаживая Субина по коленке:
― Пожалуйста, хён.
И после Субин с поражением стонет, нехотя вставая с кровати. Он не в силах отказать своему малышу.
И вот они уже по улице идут, взявшись за руки, ловя на себе неодобрительные взгляды прохожих, и если раньше Ёнджуна смущало такое, смущали окружающие, то с Субином ему не было страшно не за что, он доверяет этому человеку больше, чем себе. Со старшим ему не страшно, мальчишка чувствует защиту. Они идут медленно, рассматривая красивые пейзажи, ладошка Ёнджуна идеально смотрится вместе с ладонью старшего, и от этого так хорошо на душе. Младший прячет улыбку, смотря себе под ноги, а Субин ненароком бросает на него счастливые взгляды, его малыш такое чудо, такой красивый и стеснительный. Они ни о чём не говорят, просто идут, держась за руки, наслаждаясь друг другом. Взгляд Ёнджуна падает на что-то блестящее, и мальчишка мигом оказывается у витрины.
Ювелирный, коим оказывается магазин, привлекает своим блеском, и Ёнджун завороженно смотрит на различные украшения, особенно привлекают кольца. Субин смотрит на стоящего у витрины мальчика ещё около пяти секунд, а потом осторожно, дабы Ёнджун не заметил, подбирается ближе, чуть наклоняется и шепчет в самое ушко, чтобы было слышно только его малышу:
― Хочешь что-нибудь.
Мальчик от неожиданности вскрикивает, моментально оборачиваясь, встречая перед глазами хитрые глазки своего любимого.
― Ну, я хотел колечки.. Парные, — тихо и еле слышно проговаривает тот, после чего краснеет и прячет стеснительную улыбку. А Субин с раскрытыми глазами осматривает Ёнджуна, но решает продолжить игру, ему ужасно нравится смущать его мальчика.
― Ох, так это предложение? Интересно, чтобы мне ответить?
Субин вопросительно выгибает бровь, с ухмылкой смотря на малыша. Прохожие странно косятся на зажатую у витрины пару. Ёнджун нещадно краснеет, не зная, что ответить; то открывает рот, то закрывает, как рыбка. Выходят ничего не значимые звуки, а Субин пытается не захохотать в голос: просто берёт мальчишку за руку и заводит в магазин. Продавщица с улыбкой смотрит на них, после приветствует. Недолгий допрос о том, что хотели бы приобрести молодые люди, как их взгляд падает на красную, бархатную подушечку: на ней по одному виду колец, обручальных при чём. Ёнджун счастливо улыбается, стараясь выбрать что-то красивое, о чём-то переговариваясь с продавщицей. Субин наблюдает с искренней радостью, любуясь картиной встрепенувшегося, то и дело запинающегося о слова мальчика, Субин очень счастлив, счастлив быть с этим человеком.
Ёнджун выбрал обручальные, не очень дорогие пары колец. Радостно улыбаясь, мальчик подбегает к Субину, показывая заветную коробочку. Старший в тот же миг забрал её, пряча в карман кожаной куртки. Уже на улице шепнув, что в скором времени малыш обязательно получит своё кольцо, а может и ещё кое-что вместе с ним. Ёнджун сглотнул, глаза его заблестели от слёз, он невероятно широко улыбался, возможно, его лицо могло треснуть от улыбки. Субин смотрел на него с нежностью во взгляде, потом прижал к себе и долго обнимал, они стояли посреди улицы, им было всё равно на людей, смотрящих на них, на всё, кроме друг друга. Они были так счастливы в тот момент.
* * *
Ёнджуну нравилось размышлять, при каких обстоятельствах ему подарят кольцо. Сделает ли Субин предложение? Наверное, это должно было быть красиво, но почему-то кажется, что так больше не будет. Хоть сердце и пытается уверить, что всё в порядке, всё хорошо, что Субин скоро заберёт его. Разум рушит все надежды, с любимыми не поступают так, но вот теперь вопрос: любим ли Ёнджун?
Где-то фоном звучат слова бывшего, что это его проблема и мальчишка охотно с этим соглашается. Слёзы текут ручьём, боль сковала всё тело, боль сковала душу. Человек, которому Ёнджун доверял, человек, который говорил такие нежные вещи, человек, которому он отдался полностью, для кого оголил своё сердце — поступил с ним так. Ёнджун был бы не против завязать с клубами, если Субин попросит, он бы завязал с чем угодно, ради Субина. Простой разговор, но видимо, Чхве плохо разбирается в людях, отдаёт себя не тем. Но всё же, так больно и обидно, и непонятно, когда его отпустят, отпустят ли? Пройдёт ещё много времени, до того момента, как Субин спустится к нему. Ёнджуну приносили еды, но тот не ел, его выводили в туалет раз в день. Но идти сам мальчик не мог. Тело затекло за время проведённое практически в одном положении. А Субин… Субин пришёл ради секса: больно, без растяжки, с кнутом. Ёнджун терял сознание два раза, за что его серьёзно били, Субин имел его долго, ужасно долго, не разрешая кончать, цепляя на мальчишку пояс верности и не снимая его вообще. Болезненные крики и скулеж разлетались по помещению, отскакивая от стен. Лицом придавленный к полу, Ёнджун терял всё в эти минуты, его насилуют, насилует тот, кто раньше нежно гладил, насилует тот, кто обещал быть нежным, обещал любить. Но сейчас, тот убивает Ёнджуна, ломает изнутри, оставляя одного с содранной в кровь кожей и обливающегося кровью сердцем. А мальчик просто мечтает о поцелуе. О тёплых губах и нежном голосе, который ещё остаётся в памяти. Голос, что когда-то нежно шептал Ёнджуну на ухо, что тот самое красивое создание на свете.
* * *
На чёрном деревянном столике разложены всевозможные игрушки, плети, цепи, верёвки. С удовлетворением поглядывая на свою коллекцию, Субин выбирает одну из самых щадящих плёток и маленький кусочек воска. Сегодня он будет хорошим Господином, даст своему малышу насладиться нежностью, которую тот так любит; но ведёт себя слишком плохо, чтобы быть достойным такого обращения. Через пару минут огромный дом заполняют крики боли и стоны. Слуги смиренно будут стоять, смотря в пол, надеясь, что раны на этот раз у мальчишки будут не слишком серьёзными.
Субин идёт медленно, растягивая удовольствие, иногда шлёпая плёткой по голой коже бедра. Игривая ухмылка на губах, его малыш будет наслаждаться.
Субин заставит его. В голове проскакивает мысль о том, что это неправильно, о том, что пора малыша отпускать; слишком долго тот просидел в подвале совершенно один, получая от хозяина лишь порции боли. Субин садист до мозга костей, но ради любимого готов быть нежным, самым нежным Господином в мире. Но такое нужно заслужить, а Ёнджун оплошал, совершил ошибку, никто не имеет права изменять старшему, никто не смеет трогать и смотреть на игрушку Господина, ведь его игрушка — его собственность.
Спускаясь в подвал, старший всё ярче предвкушал сегодняшний вечер. После каждой пройденной ступеньки эйфория накрывала его. Он знает, где-то там сидит самое красивое создание в мире, его личный раб — его Ёнджун; тот пялится в одну точку, в очередной раз продумывая план своего бегства. Но его малыш никуда не убежит больше никогда. А может, Ёнджун наконец-то сдался? Решил пустить всё по течению? Нет, так не годится. Субину жизненно необходимо видеть этот затравленный дикий взгляд. Каждый его приход отражается на мордашке Ёнджуна неподдельным ужасом. И чёрт возьми, как же это заводит старшего. Бегающие глазки его малыша, наверняка мальчишка по ночам плачет. Ресницы дрожат, и Ёнджун послушно опускает взгляд в пол и смиренно произносит «Хозяин». Субин удивляется, что? Он совсем приручил мальчишку? Или сломал?
Перед входом внутрь, Субин подбирает на полу лежащую зажигалку, обувает кожаные туфли, оставаясь только в них. Отпирает металлическую дверь, её скрежет проносится по всему помещению. А Ёнджун и не спит. И что же видит Субин? Его маленький хрупкий мальчик смотрит на него… с ненавистью?
― Ох, что за взгляд? — Брезгливо бросает старший. Ёнджун словно прожигает его, заставляя кожу покрыться мурашками. В последний раз его малыш смотрел так, когда они играли с раскалённым железом. Ох, эти сладкие беспомощные крики, ожоги всё ещё остались на груди мальчика. Субина возбуждают его крики больше, чем все пролитые Ёнджуном слёзы и мольбы. Даже его прекрасный зад и тело не удовлетворяют настолько, пока мальчишка не закричит. Субин подходит всё ближе к обездвиженному телу мальчика, приветливо и ласково улыбается. Маска скрывает половину лица его подстилки. Ну нечего, главное не мешает брать в рот. Но по глазам Субин видит — малыш скалится.
― Ну здравствуй, дрянь. Скучал?
Усмешка, а после Субин давит одной ногой на голову мальчика, заставляя наклониться и прижаться щекой к полу:
― Мне кажется, что обувь слишком грязная. Вылижи её. Ты ведь послушная псинка?
Субин не должен приказывать много, его шлюха усердно начинает вылизывать кожу на ботинке, проходя своим блядским языком каждый миллиметр обуви. Старается, слюнки текут по подбородку, прямо на пол и на обувь хозяина, Ёнджун скулит, но продолжает лизать даже тогда, когда носок туфли проталкивают ему в рот. Половина обуви уже в ротике, и Ёнджун старательно сосёт её, облизывает языком подошву. Субин толкается ногой в рот, имитируя оральный секс, Ёнджун прекрасно сосёт, старший это помнит, но унижать таким способом ему нравится больше. Губки малыша пошло растягиваются вокруг чёрной массивной обуви, слюна течёт со всех сторон, жар ротика чувствуется даже через обувь – так возбуждает. Сверху доносится удовлетворённый стон.
— Ты такая красивая шавка, когда сосёшь, м-м-м-м.
Субин убирает ногу из пасти малыша, удовлетворённо хмыкает, осматривая работу. Его шлюха хорошо постаралась, очень хорошо. Мальчик с открытым ртом загнанно дышит, пытаясь набрать в рот как можно больше воздуха; во рту неприятно саднит, на языке чувствуется пыль, но выплюнуть нельзя. Он не посмеет. По щеке постукивают вторым ботинком, и Ёнджуну нужно опять взять эту дрянь в рот, но он медлит… Удар приходится в челюсть и мальчик вскрикивает от боли, изо рта течёт тонкая струйка крови. Ёнджун старается зажаться в угол, но его хватают за подбородок и расстегивают ремешки намордника, тот падает на пол с глухим хлопком, на лице остались красные следы, его не снимали очень долго. Ёнджун потерял счёт времени, Субин приходил не часто, но прислуга ежедневно ухаживала за ним, растягивала для хозяина. У того нет на это ни времени, ни желания. Ёнджун не чувствует себя человеком рядом с Субином, он чувствует себя вещью.
* * *
Младший никогда не был поклонником насилия, БДСМ, связывания, да и вообще любого секса с элементами насилия. Нежный партнёр, заботящийся о нём, плавные толчки, нежные слова. Он любил такое, он нежный мальчик, который не любит грубость. Ёнджун заплачет, если на него повысить голос. Жизнь с Субином была прекрасна; жизнь с Субином превратилась в выживание. Вот его снова ударили, на его теле нет и единого живого места, только синяки и ссадины, с недавнего времени ещё и ожоги. Невыносимо больно, железо было раскаленным. Прут, который старший прикладывал к торсу мальчика, оставлял кровавые отпечатки, крик Ёнджуна глушил его самого, но Субин не останавливался, только усерднее хлестал мальчика. Железо остывало медленно, переходя от ярко красного к желтому, а затем Субин опять что-то делал и прут становился ядреного цвета.
Ёнджуна рвало, он рыдал, кричал, всё тело было изуродовано; Субин смеялся, тот говорил о том, что младшему только шлюхой и работать, но вот кто теперь его такого возьмёт? Никто. Только Субин. Теперь Ёнджун собственность этого монстра и больше ничей. Задницу Чхве в тот день тоже никто не щадил, тот самый прутик вставляли внутрь, сначала Субин обходил подушечкой пальца сжимающееся колечко мышц, мальчик напрягался, он не понимал, что сейчас сделают, так как старший был в одежде, и вот что-то горячее подносится ко входу и Ёнджут кричит, орёт от боли, пытается отодвинутся от Субина, но тот держит крепко, медленно начиная вставлять горячую палочку, стенки ануса плотно сжимают огненно горячий металл, кровь запекается моментально, Ёнджун буквально чувствует, как его жарят заживо, внутри всё болит, а Субин только улыбается, изредка шлёпая по ягодицам плетью. Вгоняя до конца, внутри всё плавится, ужасно больно, тело трясётся, Ёнджун уже не кричит, он орёт от боли, внятно сказать что-либо нет возможности. Ёнджун просит остановиться, скулит о том, что ему больно, но до Субина долетают лишь скомканные фразы, старший видит, что его мальчику больно и плохо, что пытку пора остановить, видит кровь собирающуюся вокруг ануса, но он продолжает, ему нравится слышать крики и видеть боль, он любит Ёнджуна; однако только в такие моменты он любит его боль. Мужчина начинает двигать рукой с прутом быстрее, глубже вгоняя металлический стержень в мальчишку, а тот только и может, что кричать. Он не возбуждён от слова совсем, ему просто адски больно и обидно, пальцы стёрты в кровь, коленки не лучше, всё его тело исполосовано красным, синяки везде. Субин прошёлся железом и по соскам, заставляя тело биться в агонии. Младший очень чувствительный в области груди, а соски отдельное слово, и, конечно, Субин знает об этом, старший медленно обводил твердеющие горошинки прутом, а потом надавливал. Ужасающий крик исходил от младшего, он не был готов к такому. Словами невозможно описать ту боль, которую Ёнджун чувствует каждый раз. Но в этот раз Субин особенно разошёлся, а сердце продолжает трепетно щебетать, когда слышатся шаги в подвал. Каждый раз младший ждёт, что Субин отпустит, обнимет, скажет, что Ёнджун хороший, может даже извинится, но Субин приходит, чтобы сделать больно, унизить, растоптать и так разбитое сердце. Ёнджуна, кажется, больше нет в этом мире, он закрыл глаза и еле дышит, загнанно бьётся сердце, возможности закончить эту пытку нет. Только крики, только боль. Проходит утомительно большой промежуток времени до того момента, когда Субин вытащит уже остывший прут из мальчика. Отбрасывая его в сторону, Субин уходит, что-то выкрикивает прислуге на выходе из подвала, и те мгновенно подлетают к телу мальчика, который, в свою очередь, лежит ни мёртвый, ни живой. Эмоций на лице нет, дыхание еле чувствуется, хочется просто закрыть глаза и не открывать их больше.
* * *
Ужасные воспоминания о той ночи, и Ёнджун уже около пяти минут сидит с каменным лицом на котором нет намордника, из глаз текут слезы, а перед ним сидит Субин, что бережно поглаживает его щёку, большим пальцем собирая капли. У младшего прерывает дыхание, он делает глубокий вздох и зажмуривает глаза, Субин сейчас ударит… Но этого не происходит, старший лишь смотрит на покрасневшее от слёз лицо Ёнджуна. Подвигается всё ближе и оставляет лёгкий поцелуй на щеке, по которой несколько минут назад ударил ногой. Старший обхватывает лицо Ёнджуна, медленно сцеловывая слёзы, а второй старается не дышать. Это ему снится? У него глюки? Первый раз, за всё проведённое в подвале время, Субин нежен с ним. И Ёнджун, как котёнок, ластится к тёплым родным рукам, плачет навзрыд, тело пробивает мелкая дрожь. А родной голос такой сладкий. Старший шепчет о том, какой Ёнджун красивый, что он молодец, что он любимый. И мальчик верит, это единственное, что он может делать, он так желал этого: Субин прижимает холодное, худощавое тельце ближе к себе, руками ведёт по позвонкам, мысленно пересчитывая. Старший нерешительно разворачивает мальчика спиной к себе, держа руки на талии, ведёт дорожку поцелуев от кромки волос до правого плеча, мальчик стонет от подобных нежностей, ему так давно не хватало ласки, член набухает, но пояс верности, который тот носит постоянно, добавляет неприятных ощущений. Горячие руки Субина скользят по телу, тот что-то шепчет, Ёнджун как в тумане. Со всех сторон нежный, родной голос. Но что-то не так; вот он уже лежит на полу, руки старшего всё также на талии, Чхве приподнимает младшего за поясницу, выставляя вперед пятую точку, рассматривая красивое, покрасневшее колечко ануса, растянувшееся вокруг металлической пробочки — красивое, завораживающие зрелище.
— Тебе понравится, сладкий, ведь ты самая сладкая шлюха в мире, Ёнджун-а.
По ягодице приходит удар плетью, и мальчик вздрагивает; это не закончится так просто. Но вот зачем нужно было обманывать, почему сразу нельзя было приступить? Младшему обидно, он так легко повёлся на эту грязную игру. Ёнджуну так давно хотелось ласки, а голос Субина ласкал слух, руки мягко касались оголённого тела, губы дарили тёплые поцелуи. Младший, как брошенный, уличный щенок, поведётся на любую ласку, только дайте.
На фоне слышится запах гари и ещё чего-то знакомого… воск? Ёнджун дёргается всем телом, но его крепко держат, не давая уйти. Воск — это не так больно, как раскалённый металл, но всё же болезненно. Воск обязательно заставит стонать, вздрагивать и хныкать. И Субин будет наслаждаться этим прекрасным зрелищем. Первая капелька падает на поясницу, стекая ниже, на что младший негромко вскрикивает. Субина привлекает, как завораживающе стонет его малыш и как грациозно он извивается под каждой восхитительной каплей.
Старший делает всё медленно, растягивая удовольствие. В комнате относительно тихо, если, конечно, не считать редкие стоны и всхлипы от младшего. От воска тоже останутся ожоги, только не такие сильные, как от их последней игры, но всё же. Картина, льющихся на распростёртое тело струй горячего воска, стекающих красивыми ручейками по бокам и между ног, ласкает взгляд, да и слух тоже. К тому же красный воск красиво контрастирует со светлой, практически прозрачной кожей. Как кровавые следы на белоснежном снегу — великолепно, эстетично.
Ёнджун изредка вскрикивает, но он наслаждается, томные стоны разносятся раз за разом, наверняка член того будет стоять колом, стоит лишь снять пояс верности с мальчика. Младший давно не кончал. Субин хочет сегодня вознаградить своего малыша. Старший наклоняется очень близко, налегая на худощавое тельце.
―Ты хочешь кончить, принцесса? Я знаю, что хочешь.
Субин нежно массирует копчик мальчика ладонью свободной рукой, заставляя того прогнуться:
— Ты должен хорошо попросить, и я позволю тебе кончить.
Ёнджун всхлипывает, а в горле стоит ком, которому не удаётся произнести и слова, а ещё горячий воск всё ближе и ближе к судорожно сжимающемуся колечку. Собирая последние силы, Ёнджун пытается говорить. От жизни нужно брать по максимуму, возможность кончить — хороший максимум.
―П-прошу-у, Г-г-госпо-один, я х-хочу ко-о-ончить, поз-звольте мне кон-нчить. умо-о-оляю вас!
Под конец Ёнджун срывается, слова приходится вытягивать из себя, тело неугомонно трясётся, ногтями мальчик царапает пол, вся поясница, ягодицы и ножки в горячих подтёках воска, и вот Субин капает воском между упругих половинок, и тело мальчишки замирает, тот стонет протяжно громко, срывая голос на писк. Старший улыбается, но он не закончил сладкую пытку для своего малыша, тот должен получить подарок целиком. Субин медленно раздвигает тонкие ножки в стороны, пальцем надавливает на стержень металлической пробки, мальчишка плаксиво стонет, его тело неугомонно дрожит в руках Субина. Доставая довольно большую пробку наполовину, старший любуется на картину того, как красиво расширяется колечко мышц, что плотно обхватило игрушку, не желая выпускать, и вставляет обратно, надавливая, точно метясь по простате. Мальчик недовольно мычит на это, а Субин с усмешкой повторяет этот трюк ещё пару раз перед тем, как вытащит игрушку наружу. Вход его малыша судорожно сжимается, пытаясь обхватить того, чего уже нет. Субин облизывается, а после капает воском прямо внутрь и ещё, и ещё, капая то внутрь мальчика, то попадая по самому входу или вокруг: мальчик стонет невыносимо пошло и громко, его тело будто прошибает молния, разливая удовольствие до самых кончиков пальцев. Маленькое, припухшее красное колечко сжимается. Субин дует на маленькую капельку, что не попала по анальному отверстию, и пальцами проталкивает внутрь. Мягкие стеночки внутри сжимаются, чувствуется всё ещё горячий воск, старший возбуждён до предела, он не против прямо сейчас взять и оттрахать мальчишку, прямо с воском внутри прекрасной дырочки, но он здесь только для того, чтобы подарить подарок и ничего больше. Ёнджун стонет ужасно громко, переходя на всхлип, тёплый палец хозяина внутри и непрекращающийся литься воск доводят до экстаза. Замочек от пояса расстёгивается, и массивная игрушка падает вниз. Младший кончает сразу же, сжимается всем телом, рот открыт в беззвучном стоне, тело дрожит, глаза зажмурены, слёзы текут по щекам, мальчик загнанно дышит. Субин поднимается со своего места, смотрит на прелестную картину и с упоением дрочит, запрокидывая голову назад, проводит рукой по члену ещё три раза и с гулким рыком кончает на лежащее тело мальчика. Сперма попадает на голый торс и бёдра мальчишки, стекая ниже, создавая красивые узоры вместе с уже застывшим воском.
Субин уходит, медленно поднимается по ступеням, переводя дыхание, но останавливается на последней, оборачивается и добавляет:
― Хорошая шавка, надеюсь, тебе понравился подарок.
Усталый вздох и…
― С девятнадцатилетием, принцесса.
Нет, не сегодня он выпустит своего мальчика… Но, возможно, когда-то будет совсем поздно? Но если это единственный способ удержать Ёнджуна рядом, то Субин согласен на него.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Yeonbin
أدب الهواةСборник драблов по енбинам~~ Все фанфики можно найти по названиям в фикбуке!!
