Yeonbin

официант, ваше сердце, пожалуйста

Воздух почти плавится, идёт причудливыми оптическими иллюзиями, искажая серые бетонные здания и превращая их на вид в те дурацкие волнистые вазы из Икеа. Кай качает ногой, сидя на низкой деревянной лавке с почти слезшей краской, и канючит маленьким ребёнком:
— Хён, ну давай сходим, ну пожалуйста.
Субину, если честно, хочется сегодня вечером остаться дома, посмотреть какой-нибудь мультик «для восьмилеток» — как выразился бы Бомгю, — с полным запасом вредной еды, но уж точно не тащиться в какую-то новомодную кафешку на Мьёндоне.
Это не имеет смысла: во-первых, они обязательно потеряют Тэхёна в толпе, потому что за ним просто невозможно уследить в таких людных местах, во-вторых, именно ему — Субину, — придётся платить за ужин, потому что он самый старший, а в-третьих, завтра ему в университет, первый раз, между прочим, и хочется тихо, спокойно отдохнуть перед таким событием, хотя с его друзьями это априори невозможно.
— Нет, — чеканит Субин, в вялой попытке отвязаться от младших, — сегодня смотрим Головоломку, — и тут же натыкается на большие жалобные глаза Тэхёна: «настоящий кот из Шрека, чёрт его дери». — Ладно, я куплю вам вишневой газировки, так и быть, только давайте останемся дома.
— Мне нельзя газировку, — с абсолютно незаинтересованным видом встревает в разговор Бомгю.
Субин почти задыхается: «ему бы только позлить хёна, а как — неважно, грёбаный Бомгю».
Стройные ряды магазинных вывесок мерцают нескончаемым калейдоскопом неоновых всполохов так, что у Субина даже в глазах в какой-то момент начинает рябить; а потом ему кажется, что он потерял Тэхёна из виду и сердце ухает в холодные пятки, а голосок в голове противно тянет: «я ведь говорил». На самом деле, конечно, оказывается, что Тэхён таскает Бомгю за руку около разномастных блестящих витрин и по-детски восторженно хлопает своими большими глазами на каждую вещичку за стеклом. Противный карлик в душе Субина знатно смеётся над Бомгю, карма ис э бич, как говорится.
Когда они наконец-то доходят до кафе, Субин вздыхает с облегчением: это не детское кафе, не тайм-кафе с щеночками и не дорогой пафосный ресторан, — все три его страха не оправдались.
Помещение, если честно, чем-то напоминает лофт: грязный серый кирпич в редких местах перекрывается причудливо подсохшей штукатуркой, с потолка свисают так сейчас модные лампы с крупной нитью накаливания с дешёвых китайских сайтов, а все диванчики сплошь усыпаны мягкими подушками сорок на сорок; Кай где-то даже цепляет подушку-антистресс в форме кота, похожего на колбасу, и до конца вечера не выпускает её из рук.
Радость Субина немного утихает, когда он заглядывает в меню: «ох уж эти хипстерские кафешки с запредельными ценами, то же самое, что кофе в Старбаксе выпить», — и ему позорно хочется предложить разделить счёт, но ведь, вроде как, надо проставиться за поступление в университет.
— Я выбрал, — хитро сверкает глазами Бомгю, и Субин уверен, что он нашёл в меню самое дорогое, даже если невкусное, и, чувствуя неизбежное опустошение его бедного, ни в чём неповинного кошелька, обреченно вздыхает.
Кай в предвкушение ёрзает на новеньком диванчике под шоколадный велюр, когда жмёт кнопку вызова официанта; поесть нахаляву в их компании любят все, чего греха таить.
Субин спокойно выслушивает пожелания младших, изредка покачивая головой, чтобы дать понять, что он всё ещё тут, с ними, а не оплакивает в ментальной прострации свои денежки, и минуты через две он уже морально готов. Только, когда к ним наконец-то подходит официант и Субин поднимает голову, чтобы сделать заказ, у него все мысли из головы разлетаются уродливо каркающими воронами.
* * *
Ёнджун возвращается домой ближе к полуночи. Вечером прошёл проливной дождь и вместо того, чтобы хоть чуточку освежить душные узкие улицы Сеула, он лишь намертво прибил пыль к щербатому асфальту и оставил после себя внушительные лужи, по которым Джуну приходится хлюпать в новых кроссовках.
По квартире гуляет сквозняк и где-то в глубине комнат Ёнджун слышит бурное перешёптывание, прерываемое чем-то похожим на очередной бит, который Чан притащил, чтобы похвастаться перед Хёнджином.
— Я дома, — устало тянет Ёнджун, в принципе, даже не надеясь на то, что кто-нибудь обратит на него внимания.
С Хваном они знакомы с разбитых коленок, с дней рождения в игровых клубах с противной приторной газировкой и с первых дешёвых велосипедов, в общем, примерно лет с шести. У них и первые влюблённости в девочек с тонкими косичками и короткими юбками были в одно время, и первая сигарета за трибунами на школьном стадионе одна на двоих, и принятие своей ориентации тоже каким-то странным образом вышло почти общее.
А потом Ёнджун уехал в Сеул, чтобы гордо называться «взрослым» и корячиться на восьмичасовых сменах между тренировками в танцевальной команде и горой домашнего задания по международному праву. Но Хёнджин его конечно не оставил, притащился ровно через год на порог съёмной ёнджуновой квартиры с небольшой дорожной сумкой и делай с ним что хочешь, ладно хоть в университет поступил, а не просто так приехал.
Ёнджун пьёт, скорее по привычке, противный быстрорастворимый кофе, хотя знает, что скоро спать ложиться, принимает почти ледяной душ, чтобы смыть с себя всю духоту города и уже блаженно закутывается в пушистое одеяло в смешной и совсем не по возрасту пижаме с пуделями, когда Хёнджин врывается в его комнату, тут же запрыгивая на кровать.
— Хён, — радостно тянет он, — мне нужна твоя помощь.
Джуну хочется закатить глаза, да желательно так, чтобы они потом больше никогда обратно не выкатились, и надоедливого лучшего друга он больше в жизни не увидел.
— Ты Чана уже выставил, что ли? — недовольно бубнит он, пытаясь спрятаться в пуховом облаке с головой.
Хёнджин цепко ловит пальцами край одеяла и тянет на себя, уже через пару секунд оказываясь где-то внутри самого что ни есть личного пространства Ёнджуна, и подсовывает свои ледяные пятки куда-то ему под щиколотки в попытке согреться.
— Он сам ушёл, у него ещё какие-то дела с Чанбином, ты же знаешь, какой он занятой, — Хван беззаботно болтает, пока Джун почти шипит от покалывающего кожу мороза чужих ног. — Так вот, насчёт помощи.
* * *
В университете Субин чувствует себя некомфортно, хочется обратно в старшую школу, где на большой перемене на нём обязательно с одной стороны повис бы Кай, с другой Тэхён, а Бомгю бы ворчал о том, что сегодня слишком солнечно, для того, чтобы просиживать штаны в душных школьных кабинетах, при этом обязательно что-то усердно высматривая в своей ленте новостей в твиттере.
Первый день проходит без эксцессов, но ничего интересного, значимого или хотя бы привлекающего внимания Субину на глаза не попадается: коридоры светлые и просторные, в кабинетах пыль не летает меж парт, как в школе, и в столовой еда вкусная, — даже придраться не к чему.
После пар Субин чувствует себя выжатым лимоном, хочется прийти домой и всё-таки врубить Головоломку фоновым звуком, под который он на самом деле уснет через двадцать минут. Но в четыре часа день ещё не заканчивается, поэтому Субин подтягивает лямки рюкзака и, как-то совсем уж обреченно повесив голову, отправляется на общее собрание факультета.
С первого взгляда толпа его пугает, около лекционного зала в форме полукруга стоит, кажется, половина университета, по меркам Субина никак не меньше, гул такой, что в ушах начинает саднить, ему даже приходится забиться в самый дальний угол около выбеленной под гипс колонны в потолок.
— Привет, — спустя примерно пять минут Субин слышит за своей спиной голос и пугается пуще прежнего.
А когда он поворачивается, кажется, у него начинается тахикардия, ну или аритмия, в медицине он вообще не силён, просто сердце так противненько, как показывают в дорамах при замедленной съёмке, пропускает удар.
Официант из того кафе, в которое его почти силой притащили Кай с Тэхёном, стоит перед ним совсем не в форменной рубашечке и фартуке, а в обычной толстовке, которую Субин скорее отнёс бы к оверсайзным мешкам. Волосы у него растрёпанные, а улыбка не вынужденно-вежливая, а даже почти какая-то тёплая, и ещё Субин замечает, что у него уши проколоты (наверняка, на работе серьги заставляют снимать).
— Ты один? — спрашивает тот, чьё имя вчера на бейдже было «Ёнджун» и вряд ли успело поменяться.
Субин, конечно, думает, что Ёнджун этот красивый, как бог, но вот эта встреча в университете его, если честно, пугает не на шутку; Бомгю бы сказал, что он — скрывающийся гей — горазд только издалека на кого-то слюни пускать.
* * *
— Так разве это не хорошо, хён? — Тэхён резко поворачивается на его коленях и смотрит своими большими глазами, кажется, прямиком в напуганную зажатую душу Субина. — Он же тебе понравился.
— Не напоминай ему, — отзывается со стороны Бомгю, вжатый Каем чуть ли не в обивку кресла, — у него от этого может сердце остановиться.
И как бы Субину не хотелось отвесить младшему подзатыльник за очередную язвительную колкость, Бомгю, чёрт возьми, был прав. Ёнджун, как оказалось, второкурсник, да и учится он не на экономическом, а на международном праве, и пришёл он на это собрание, потому что лучший друг его попросил; голос в голове почти срывается на крик о том, что таких совпадений не бывает, а фатализм Субина пугает до тремора в пальцах.
— Ты номер у него взял, хён? — наконец-то в разговор включается и Кай.
— С ума сошёл, что ли? — фыркает Бомгю. — Он же тут с нами, живой и здоровый, так что не неси чепуху.
Субину иногда кажется, что Бомгю он купил на какой-то барахолке дружбы и тот оказался с внушительным таким дефектом, но продавец так-то сразу предупреждал, что товар возврату и обмену не подлежит; «может быть, тогда его просто на свалку выбросить?».
Телефон на журнальном столике противно пищит полифонией, оповещая о новом входящем сообщении в катоке, и все присутствующие в комнате как по команде переглядываются. Бомгю срывается с места первым и хватает телефон Субина за долю секунды до того, как тот сам успевает до него дотянуться.
— Что за фигня, Бом, перестань, — Субин сводит брови к переносице и уже откровенно начинает злиться.
Все ведь знают, что если они вчетвером в одной комнате, то Субину может написать либо мама (но это вряд ли, они ведь виснут у него дома), либо…
— А ты ему, похоже, сильно нравишься, — изрекает Бомгю, — я даже не представляю, где можно достать твой номер, за тобой ведь, наверное, даже спецслужбы не следят, ты ведь самый скучный человек в Корее, — «потому что чтение манхвы — это не хобби», — заканчивают Кай и Тэхён хором; предатели.
* * *
Вечер неприятно липнет футболкой к телу и слепит фарами проезжающих мимо автомобилей, у Субина, словно в пятом классе, обильно потеют ладони и в коленях слегка потряхивает. Ёнджуна он видит издалека, тот сидит на лавочке, одной ногой катая скейт вперед-назад, и Субин с задержанным дыханием подмечает, что к скейтерам у него ещё со старшей школы глупая сердечная слабость — они с Бомгю ведь так и познакомились, когда младший на скейте около парадного входа чуть нос себе не расшиб.
— Я уже думал, что ты не придёшь, — Ёнджун начинает улыбаться сразу, как только его видит, и Субину кажется, что действительно нужно бы сходить к кардиологу, а то сердце шалит как-то совсем не по-детски.
— Я просто другу помогал с домашкой, — со стороны Субин слышит, как его голос мелко дрожит и неприятно ломается; какой позор.
— Друзья у тебя милые, — говорит Ёнджун, а у Субина в голове непроизвольно проскальзывает «не милее тебя», — я бы тоже хотел быть твоим другом.
И на этом моменте почему-то становится очень обидно.
* * *
Так оно всё и стопорится на отметке «друзья, может быть, даже лучшие». Субин начинает часто тусоваться у Ёнджуна дома, даже неплохо ладит с Хёнджином — теперь есть с кем на обед в столовую ходить, — а его младшие показушно ворчат, потому что «хён, ты нас что, бросил?». Субин никого не бросал и бросать не собирается, но что поделаешь с тем, что его к Ёнджуну тянет, как на магнит.
Ноябрь подкрадывается незаметно, со своими гирляндными высыпаниями в какой-то немыслимо ранней подготовке к Рождеству и морозными поцелуями по оголенной шее. Субин плотнее запахивает своё пальто почти в пол и мельтешит гуськом на выход из кампуса, чтобы быстрее добежать до остановки и прыгнуть в тёплый автобус до дома. Ёнджун ловит его за локоть почти у самой проходной и сразу же накидывает вязаный шарф на шею, недовольно хмуря брови, и кидает:
— Ты же простудишься, Субин~а.
А у Субина сразу щёки заливаются багровым румянцем, он так до противного влюблён, что даже стыдно.
К остановке они идут молча, касаясь плечами, и у Субина в голове тот самый карлик бешено скачет, так и подбивая, взять Ёнджуна за руку. Его, на самом деле, всё устраивает, ведь если они друзья, то Субин хотя бы может находиться рядом с Ёнджуном (он ведь даже про джунову ориентацию ничего не знает, глупо надеяться).
— Хён, ты сегодня работаешь? — Субин вытягивает свои длинные ноги и любовно поправляет Ёнджуну воротник водолазки, когда они уже сидят на остановке.
— Нет, — Ёнджун на него, кажется, даже внимания не обращает, — а что, хочешь в приставку погонять?
«Нет, тебя хочу», — думает Субин, а сам мотает головой, мол «да, конечно».
— Хёнджина дома сегодня не будет, он с Джисоном. Тебе не скучно будет вдвоём?
Субину кажется, что сегодня все звёзды на небе сошлись и никакой противный карлик — читать Бомгю, — его планы не сломает.
У Ёнджуна дома как обычно сквозняк, потому что Хван никогда не закрывает злополучное окно на кухне — «это он ещё ни одного февраля тут не прожил, ничего, научится», — и пахнет джуновым парфюмом прямо в прихожей, да так сладко, что у Субина голова кругом прямо с порога идёт.
Они устраиваются на узком диване бедром к бедру, всё как обычно, и Ёнджун рассказывает, как прошла его неделя, особенно вдаваясь в подробности о том, какой крутой танец поставил им Минхо на этот чемпионат города: «мы точно выиграем, приходи посмотреть».
Субин на него смотрит, чуть ли не рот открыв, глаз отвести не может, и слушает-слушает-слушает, а потом в голове что-то щёлкает и Субин ловит себя на том, что резко целует Джуна, неловко стукаясь зубами о зубы. Ёнджун отпрыгивает почти на другой конец дивана, хлопает ресницами и смотрит с неподдельным шоком, у Субина в этот момент реально останавливается сердце, видимо, Бомгю шутил совсем не шутки.
— Это что такое? — Ёнджун хмурится, брови под отросшей челкой сводит к переносице, и Субину хочется расплакаться, как маленькому мальчику, потому что обидно до ужаса.
Он ничего не говорит, встаёт с дивана, а голова, будто в ватном облаке, выходит в коридор кое-как, опираясь о стену, и цепляет пальто, попутно пытаясь просунуть ноги в кроссовки. Ёнджун ловит его уже за порогом, втягивает обратно в квартиру и прижимает к стенке, дышит часто-часто куда-то под кадык, и Субину действительно хочется разреветься. Он шепчет что-то вроде «пожалуйста, отпусти» и «я не хотел», звуки мешаются, пропадают в надломанном голосе и в итоге слова разобрать совсем трудно.
Ёнджун на него смотрит с вековой обидой во взгляде, будто бы с вопросом: «зачем же ты сломал нашу дружбу», и как бы Субину ни хотелось не быть жалким, слёзы наворачиваются сами собой, блестят в тусклом свете коридорной люстры крохотными жемчужинками в уголках глаз.
— Ты раньше сказать не мог? — злится Ёнджун. — Типа «ты мне нравишься, хён» или что-то вроде, потому что я себя два месяца изводил, Субин~а.
— Ты мне нравишься, хён, — он глупо хлопает глазами и глухо выдыхает, когда Ёнджун уже сам его целует, просовывая руку под толстовку и тянется до выпирающих рёбер.
* * *
so(ob)in (20:18): не могу поверить, что всё это время тоже нравился Ёнджуну boomboom (20:18): ты может быть мне и хён, но ты такой тормознутый, жесть
HK (20:18): тэ, с тебя обед, ты проиграл
so(ob)in (20:19): в смысле?
boomboom (20:19): ну ты что, думаешь, я реально бы пошёл в какую-то кафешку в последний день лета? boomboom (20:19): уж лучше твои мультики для восьмилеток смотреть весь вечер
boomboom (20:19): мы просто твою личную жизнь налаживали boomboom (20:19): и да, тэхён~а, жду ужин
taek (20:20): не знаю, я больше рад или расстроен
so(ob)in (20:20): тэхён, ты что единственный, кто не верил в мой счастливый конец?
taek (20:20): ой, всё…
Пользователь taek покинул(а) чат