Один единственный первый

Вступление

Двор щебетал бегущими из младшей школы детьми, сопровождающими их мамочками, старшими братьями или сёстрами, зашедшими по пути со своей учёбы, реже бабушками или дедушками. Занятия заканчивались и в выпускных классах, но на яркой, как солнце, жёлтой лавочке сидели нагло прогуливающие уроки старшеклассники и ученики колледжа, наплевавшие на муки знаний и беспокойство о будущем. Молодость им была важнее перспектив, веселье дороже денег, свобода приятнее достижений. У них было занятие поинтереснее – они играли в шашки на небольшие суммы денег, которых почти ни у кого из них не водилось, но теми, что разживался вдруг один из них, они начинали банковать часами, и купюры эти, сминаясь до невозможности, ходили по кругу, пока все не сговаривались идти и покупать пиво или мороженое, в зависимости от погоды и настроения.
- Чжебом, ты мухлюешь! – отказывался кидать кости его лучший друг, Минхёк, готовый бросить игру, но отстоять свою правоту.
- Я не мухлюю, мне просто везёт!
- Тебе не может везти постоянно!
- Как раз так обычно и бывает, - ухмыльнулся Чжебом, подмигивая, - если кому и везёт – то всегда.
- Да вроде он не мухлевал, - согласился Ынкван, всегда готовый уступить и подавляемый авторитетом Чжебома, признанного лидера их дворового товарищества.
- Ну, смотри мне, я за тобой слежу в оба! – подставил рогатину из пальцев к своим глазам, а потом перекинул её на друга Минхёк.
- За собой следи, я сам отлично справляюсь... - Очередные дети что-то прокричали в стороне, споря в своей, наивной и бескорыстной игре, и большинство парней обернулось на шум. Чжебому хватило секунды, чтобы подвинуть одну из шашек на нужную клетку. Никто не заметил его движения, кроме его младшего брата, Югёма, стоявшего за плечом и следившего за досугом взрослых ребят. Чжебом совсем забыл о нём, поэтому едва успел, когда тот уже открыл рот что-то сказать, развернуть его за ранец, с каким тот шёл из школы домой, но так и не дошёл пока, и подтолкнуть к конечной точке маршрута. – Иди обедать, я скоро тоже приду!
Детские глаза Югёма с обидой и расстройством опустились. Смолчав, он ушёл. Кон закончился победой Чжебома, и он, выигравший седьмой раз подряд, пообещал угостить всех. Впрочем, иначе и не бывало, присваивать деньги в единоличное владение было неинтересно, а вот щеголять перед приятелями и демонстрировать щедрость – совсем другое дело.
- О, смотри-смотри! – толкнул Минхёка соскочивший со спинки лавочки Чангу, и оба они подошли к стволу дерева, под которым пряталась в тени их любимая жёлтая скамейка. За пышной зеленью летом из окон домов их совсем не было видно, да и от дороги и тротуара вдоль подъездов не очень, если не присматриваться специально. – Идёт...
  Ынкван вытянул шею, пытаясь увидеть через спины друзей, о чём речь. Хёнгу, брат Чангу, тоже сменил положение, нагнувшись вперёд, и смотрел, куда все. Только Чжебом не шелохнулся, угадав, на кого опять засматривается вся его компания. Прищурив свои и без того имеющие заострённый разрез глаза, опасные, как ритуальная пхурба, в миниатюрном изображении, в виде серьги, покачивавшаяся в его ухе, он хладнокровно наблюдал. Показавшись из-за угла дома, деловой походкой шли две девчонки, одна выше и тоньше, другая ниже и оформленнее. Чангу, обращаясь ни к кому, а просто говоря вслух, выдохнул:
- Не идёт, а плывёт...
- А младшая тоже ничего так стала, - заметил Минхёк.
  Медленно, как разминающийся перед охотой тигр, Чжебом спустил с лавочки ноги, одну, потом вторую, наклонил голову к одному плечу, к другому, пошевелил лопатками и, когда юные девушки уже заходили в свой подъезд, приблизился к границе солнечного света, где его уже можно было бы увидеть. Но девушки, казалось, никуда не смотрели, увлеченные беседой друг с другом.
- Даже не думайте на неё засматриваться, - сказал Чжебом друзьям. – Она моя.
Чангу тотчас прыснул смехом, схватившись за живот и уставившись на товарища.
- Чего?! Твоя? Ты головой ударился? Да она на тебя не посмотрит теперь точно так же, как и на любого из нас.
- Вот-вот, - кивнул Минхёк, - всё, дичь улетела, теперь это не по нашу душу...
- На вас, может, и не посмотрит, - не показывая, что задет, процедил Чжебом. Ынкван бросил со своего места:
- В конце концов, он сидел с ней за одной партой в средней школе, она его точно знает, может, даже помнит.
- Ну да, не склероз же у неё, чтобы забыть, - захохотал Хёнгу. Чжебом на него так посмотрел, что он моментом утих.
  Сынён была первой красавицей их района. Все мальчишки рано или поздно перевлюблялись в неё, но только Чжебом, когда-то учившийся с ней в одном классе и, как правдиво заметили товарищи, сидевший с ней за одной партой, претендовал ещё три года назад, когда им обоим едва было по пятнадцать лет, на звание ухажёра. Потом он ушёл в колледж, получать рабочую специальность, а Сынён перешла в старшую школу искусств, где классы делились на классы для парней и для девочек. С тех пор рядом с ней не было места женихам. Теперь ей было восемнадцать, со временем она лишь похорошела, но недостижимость усугубилась тем, что она, идя за своей мечтой – превратиться в знаменитую актрису, сделалась стажёркой агентства и целыми днями пропадала на репетициях, занятиях, подготовках, съёмках.
Её простая и небогатая семья, гордясь дочерью и понимая, что у той амбиции родились не на пустом месте, а при наличии яркой внешности и таланта, потворствовали её желаниям и вкладывали много сил и средств, чтобы Сынён достигла высот. Обычные дворовые парни, без особых дарований и стремлений, уже не могли рассчитывать на то, чтобы оказаться вместе с такой девушкой. И только Чжебом, несмотря на бедность своих родителей и отсутствие образования – а он и не пытался никогда получить высшее, не имея ни к чему склонности или тяги – не отпускал мысли, что Сынён будет с ним. Не отпускал он её вроде бы тайно, но друзья всё равно знали, о чём он молчит, а потому иногда, вот так, как в этот раз, Чжебом и не молчал. Но чем дальше, тем больше это вызывало смех, а не понимание. А чувства его первой любви, родившейся в средней школе, когда он сел на соседний с Сынён стул, лишь крепли и терзали всё сильнее. Они жили, ко всем прочим бедам, в соседних подъездах, и не наталкиваться на девушку день через день, было невозможно. Чжебом даже находил в этом знак судьбы. Если они всегда рядом, то так тому и быть впредь. Однако, не имея возможности видеть Сынён постоянно, не зная, с кем она теперь общается, заводит ли новые знакомства, он усугублял душевные страдания попытками следить и узнавать о ней что-то. Он не мог предположить, что Сынён полюбит кого-то, кроме него, но при этом неистово боялся, что вот-вот увидит её с другим. И тогда этот другой не досчитается зубов! Глубокое, запрятанное осознание недостойности не давало действовать, сковывало решимость, но в то же время природная гордыня и упрямство Чжебома говорили, что всему быть так, как он хочет. Он был самым сильным парнем среди ровесников и даже тех, кто постарше, в бестолковых драках и мужской возне это выяснялось быстро. Однажды Чжебом даже подрался за деньги, когда они ему были нужны. И то ли эта сила, то ли мужественная, рано созревшая красота привлекала и к нему немало девиц. Попытавшись летом забыть Сынён, он повстречался с одной из них, но это не принесло ему ни особого восторга, ни удовлетворения. И вот теперь, в начавшемся втором учебном полугодии, когда налаживалось расписание наблюдения – график Сынён был примерно одинаков каждую неделю, и вычислить, когда её можно увидеть во дворе, проблем не составляло – Чжебом опять, как заколдованный, прирастал к обзорным пунктам, находя любые потехи в качестве оправдания, почему он тут торчит.
Сев снова на лавочку, он позвал Минхёка сыграть ещё партейку, теперь уже в карты, в которых трюкачил не хуже, чем в шашки. Через минут двадцать, пообедав, Сынён должна была ехать в агентство. До этого момента он никуда отсюда не сдвинется.