Я родилась пятидесятилетней, или хирург в сумерках

3 часть

POV Рене Свон

 
— Доктор, мне кажется, что Белла очень мол­чалива, может быть, у неё что-то болит? — я рас­терянно посмотрела в грустные глаза дочки.
Маленький комочек жизни у меня в руках не издавал ни звука. Дети соседок по этажу гугука­ли, лопотали, повизгивали, пускали слюни, шумно сопели, хотя чаще всего просто орали, а моя доченька была очень спокойной. В ее серьёз­ных глазах и насупленных бровках я читала ты­сячи вопросов. Когда её приносили покормить, она долго медлила у груди, а потом, как бы не­хотя, начинала есть. Моя подруга предупре­дила, что сначала малышка может сделать больно, но Белла была аккуратна, я бы даже сказала, деликатна. Как будто бы знала, что мо­жет сделать неприятно. Ее серьёзные глаза вни­мательно смотрели на меня, словно проверяя ре­акцию.
      — Не выдумывайте, — как бы отвечал на мои невысказанные мысли молодой доктор. — Если бы у девочки что-то болело, она бы уже оповес­тила об этом всю палату! Помните, как громко и звонко она кричала сразу после родов? Этот про­цесс неприятен не только мамочке, но и малышу, поэтому все малыши кричат. Крик — универсаль­ный способ младенца сказать о своих потребнос­тях. Ваша дочка просто не капризна. Гордитесь и радуйтесь, — улыбнулся он, ласково поправив пелёнку девочки.
Я посмотрела на свою крошку.
— Ты не капризна, да, детка? И спокойная… Прямо вся в папочку, — ворковала я.
Тихо вздохнула. Ну кто бы мог подумать? Чар­ли Свон — мой муж. Школьный роман обернулся браком и дочкой. Хотя сначала беременностью, потом браком и дочкой. Чарли был так растерян, но уже через час после новости он, казалось бы, был счастлив. А я держала мою малышку и не могла поверить. Мне восемнадцать лет, а я мама такого вот светлоглазого чуда, которая смотрит на меня глазами свекрови, серьёзными такими, оценивающими.
      «Не выдумывай, Рене, — повторила я себе. — Просто у тебя богатое воображение. Это прос­то ребёнок. Твой ребёнок. Доктор прав, если бы что-то было не так, ты бы об этом уже знала».
— Ты у меня очень умненькая девочка, да?
Светлые глаза утвердительно хлопнули рес­ничками, а головка чуть кивнула. Ха, вот я при­думала! Мне кивнула девочка, которой два дня от роду! Я засмеялась, не заметив, как малень­кая ручка освободилась от пеленки и дёрнула ме­ня за прядь волос.
— Ай! Белла, не дерись, ой… отпусти мой ло­кон… Ну, пожалуйста, детка… — маленькая руч­ка была невероятно сильной и уверенной. Эх, а предупреждали меня о кофточках с рукавичка­ми.
      Нужно сказать Чарли, чтобы привёз пару штук. Маленькие пальчики отпустили мои во­лосы так же неожиданно, как и схватили, а руч­ка легла на животик, бровки нахмурились, а губ­ки задрожали, как будто ей было больно… Мо­жет быть, она обиделась на меня? Моя девоч­ка... И тут я вспомнила о небольшом покраснении возле её пупочка.
— Доктор, чуть не забыла! Посмотрите жи­вотик Беллы, мне кажется, эта штучка плохо выглядит…
      Мистер Хёрт не успел уйти и с готовностью обернулся:
      — Пуповина? Да, конечно. Я как раз должен был проверить, как она заживает, но увидев, что ребенок спокоен и не плачет, решил, что всё в порядке, и не стоит лишний раз беспокоить ма­лышку.
      Развернув пелёнку и осмотрев Беллу, он нах­мурился:
      — Знаете, она заживает очень плохо и, вероят­но, болит. Видите это уплотнение? Его быть не должно, удивительно, что ребёнок терпит и не плачет. Необходимо заново обработать ранку и остановить воспаление.
Я испугалась.
— Это будет больно? Ей и сейчас больно? — я судорожно вглядывалась в нахмуренное личико дочери. — Это очень опасно, мистер Хёрт?
— Не волнуйтесь, подобное случается с каж­дым третьим ребенком, у вас так выглядит прос­то из-за того, что позже спохватились. Вы мо­лодцы, что обратили внимание на это, — он пе­редал Беллу медсестре.
Я молодец, да… Обратила внимание… Я справлюсь! Я буду хорошей матерью, ничего страшного не произошло. Ох, ну где же Чарли?