Я родилась пятидесятилетней, или хирург в сумерках

5 часть

     Первый год моей новой жизни был невероятно сложным, прежде всего для моей психики. На­чать с того, что мне почти постоянно хотелось спать. Я засыпала, не замечая этого, посреди ка­кой-нибудь важной мысли, что невероятно бе­сило. А всё потому, что мне было очень трудно сосредоточиться с открытыми глазами, так как я постоянно теряла фокус. Но каждый день я тре­нировала глазные мышцы, чтобы скорее обрести нормальное зрение. Лишь после трёх месяцев я получила удовлетворяющий меня результат. Но нет предела совершенству! Я продолжала ра­боту над собой и окружающими. И да, в зрячем состоянии это стало проще.
Так я узнала, что живу в относительно ма­леньком двухэтажном домике типично американ­ского типа.Хотя для крошечной меня, тут были царские хоромы, но я старалась соизмерять мас­штаб и быть объективной. Детская и спальня ро­дителей располагались наверху, там же была ванна, где меня часто купала Рене. Чарли меня немного побаивался, хотя я росла образцовым ре­бенком, который хнычет лишь тогда, когда го­лоден, не берёт грязь в рот, спокойно лежит на руках и лишь морщится, когда нужно сменить памперс. Единственную истерику я устроила, ког­да у меня начали резаться зубы в восемь ме­сяцев. Там было просто необходимо сбросить на­копившийся негатив, но и того молодым родите­лям вполне хватило.

     Рене была милой, но немного невниматель­ной, на мой взгляд, особой, хотя ветреность я спи­сывала на возраст. Пару раз, заговорившись по телефону, она забывала меня на диване в гости­ной, откуда менее разумный ребёнок мог легко «чебурахнуться» без присмотра родителей. Она могла легко перегреть детскую смесь, а один раз мамаша, замечтавшись, а может и по незна­нию, чуть не вставила в микроволновую печь ба­ночку яблочного пюре вместе с металлической крышкой. С ужасом увидев это, я подняла гром­кий плач, и она бросилась меня успокаивать. Как могла, жестами, показала, чего хочу, и, спустя минуту, мы достигли консенсуса. Яркая синяя крышечка была гордо выдана мне.
Чарли казался мне более адекватным, поэто­му, когда он пришёл вечером с работы, я показа­тельно крутила крышечку от баночки в руках.
— Рене, у Беллы новая игрушка? — да, папоч­ка, погремушки я гордо игнорировала, мягкие иг­рушки скидывала на пол, соски выплёвывала, а с металлической крышечкой от пюре — мы луч­шие друзья… Странно, правда?
— Чарли, если честно, то я сама в шоке, я хо­тела подогреть ей баночку в микроволновке, но, когда она увидела эту крышечку, твердо дала понять, что хочет получить её немедленно.
Чарли внимательно посмотрел на меня и мою новую игрушку. Я по-прежнему увлечённо кру­тила металлический кругляш в руках, не делая попыток засунуть его в рот. Еще бы! Мало ли, где крышка была, и кто ее трогал? Мама ведь да­же не помыла вещицу, когда отдавала мне. Я ти­хо вздохнула.
— Может быть, ей понравился цвет? — про­должала Рене, на что я непроизвольно закатила глаза.
      Тут же поймала удивлённый взгляд Чарли, натянуто улыбнулась, высунула язык и, сделав глупое лицо, воспроизвела смешной булька­ющий звук, отчего мои слюни полетели во все стороны.
      Отвратительно…
      — Родная, — обратился Чарли к Рене, перево­дя взгляд на неё, — Ты хотела подогреть баноч­ку вместе с металлической крышкой? — уже с по­дозрением спросил папа.
Бинго, парень!
       Хотя, я зря радуюсь. С ним нужно держать ухо востро. Не хотелось бы, чтобы эти американ­цы сдали своего подозрительно умного в три ме­сяца ребёнка на опыты. Ещё подумают, что я инопланетянка. У них этот миф популярен… Поля у них кто-то творчески приминает и косит, тарел­ки в небе всякие летают… У нас почему-то никто не удивляется, увидев нарисованные на грязной машине узоры, а иногда и буквы, складывающи­еся в ненормативные слова. Про тарелки расска­зывать вообще неинтересно, ведь после празднич­ного запоя и по возвращению домой мужа ждут не только летающие тарелки, но и сковородка, половник и вообще всё, до чего супруга дотянет­ся.
      — Нууу, да… — Рене нахмурилась, вспоминая, и тут до неё начало, видимо, доходить, — Ой… Она… Она могла взорваться? — на её лице явно проступал страх и смущение.
Я тихо хихикнула и так же тихо сказала, об­ращаясь, скорее, к крышечке, чем к родителям:
— Бум…
Рене посмотрела на мою игрушку в священном ужасе. А Чарли поднял бровь. Чёрт, тоже так хо­чу. Надо будет потренировать мышцы лица. А то пока занимаюсь только речевыми центрами и ко­ординацией в пространстве. Массаж молодые ро­дители мне не делали, ручки и ножки не разми­нали, так что вопросы собственного равновесия я решала сама. Потом буду развивать мелкую мо­торику. В этой жизни я планировала улучшить свой врачебный почерк и всё же выбиться в хирур­ги. А для этого я должна очень хорошо владеть не только руками, но и всем телом, на самом де­ле.
      Чарли посмотрел на меня, потом на жену и крякнул. В его карих глазах играли смешинки:
— Беллз, ты присматривай за мамой, когда меня нет дома, ладно?
Я заставила свои губы не разъехаться в пре­дательской ухмылке. Моргнула.
Мама вспыхнула, что мило смотрелось на её бледной коже. Глаза у неё были нежно-голубы­ми, да и в целом лицо сердечком выглядело по-детски наивным. Интересно, у меня глаза папины или мамины? Кожа у отца была явно смуглее мо­ей, так что цветом я, скорее, пошла в Рене. Во­лосы я свои видела плохо, они были ещё коротки­ми, а моё любопытство не зашло до такой сте­пени, чтобы специально вырывать у себя клок и сравнивать с родительским генофондом.
    Вообще, в своей первой жизни я начала сле­дить за своей внешностью только с поступлени­ем в медицинскую академию. Сейчас мне было, скорее, любопытно увидеть себя, чем крайне не­обходимо, так как я знала, что всё может сильно поменяться с годами.
Зная множество рецептов поддержания кра­соты, я планировала начать следить за собой раньше, чем подростковые гормоны начнут вы­лезать на лице, волосы потеряют детскую пу­шистость и мягкость, а коренные зубы начнут рас­ти вкривь и вкось, уничтожая правильный при­кус, из-за которого стёсывается эмаль, и начина­ются вечные походы к стоматологу.
Нет, я сделаю капитальную работу над ошиб­ками своей первой жизни. И хотя все эти момен­ты я непременно прорабатывала перед сном, сос­тавляла мысленный план на завтра, каждый раз мне казалось, что в своих наполеоновских пла­нах на жизнь я упускаю что-то важное. Какую-то знакомую деталь… И это было следующей непри­ятностью и минусом моего младенческого состо­яния. Я, по понятным причинам, не могла записы­вать и систематизировать новые знания привыч­ным способом. О, как я мечтала, чтобы мои раз­розненные мысли были похожи на упорядоченную картотеку больницы или библиотеки! Но, увы… Пока картина жизни в целом была очень зыбкой и туманной.
      Странное оцепенение напало на меня через во­семь месяцев после случая с крышечкой, когда к нам приехал друг отца по имени Билли. Судя по длинным чёрным волосам и красновато-коричне­вой коже, он был типичным индейцем. Чарли вы­лез из потрёпанного пикапа грязно-рыжего цве­та вслед за водителем и, подойдя, поцеловал сначала Рене, потом меня, забрав у жены уже до­вольно увесистую дочь на ручки.
— Вот, Блэк, знакомься: это моя красавица Беллз. В следующий раз приезжай с девочками, наверняка им вместе будет веселее играть.
Билли посмотрел на меня, а я оценивающе посмотрела на него. Подняла бровь. Да, я научи­лась это делать недавно, и Чарли каждый раз приходил в неописуемый восторг, когда я изобра­жала такую мордашку.
Индеец заметно удивился:
— Глазки определенно твои, Свон, — заметил он с усмешкой. Да, я уже видела в зеркале пос­ле ванны, что глаза у меня явно папины. И хотя пока они только набирали карий цвет, уже ста­новилось ясно, что светлыми им уже не быть. Эх, а так хотелось быть нежным голубоглазым анге­лочком… Ладно, что дали, то дали, привередни­чать грешно.
Я ответила на улыбку, сверкнув двумя нижни­ми молочными:
— Отень плиятно познакомиться, мистл Блэк, — вежливо протянув ладошку, сказала я, отвратительно картавя. — Как у вас дела?
Если честно, я чувствовала себя кроликом из «Винни Пуха», которому свернули челюсть и неп­равильно её вставили. Никогда не думала, что ребенку ТАК сложно разговаривать, но-таки это правда. Если мой английский словарный запас спустя почти год стал вполне сносным, и я даже ловила себя на том, что иногда думаю на этом языке, то разговаривать на нём было совсем неп­росто. Хотя я надеялась, что с появлением пер­вых моляров* (жевательных молочных зубов, ко­торые растут сразу после клыков) я справлюсь со своими дефектами речи. Я же врач, черт возь­ми!
      — Хей, а она неплохо разговаривает для сво­их лет, Чарли! — воскликнул Билли, полностью игнорируя мой вопрос, хотя у них этот вопрос, ско­рее, вежливо-риторический, чем конкретный.
Я закатила глаза.
— Я вообсе сооблазительная для своего воз­ласта, сэл, — серьёзно сказала я, чем очень рас­смешила взрослых. Все направились в дом.
Рене недовольно скривилась, когда увидела, сколько мужчины наловили рыбы. Можно по­думать, что отец пустые бутылки из-под пива привёз, а не хороший улов.
Мне тут же очень захотелось рыбки… Со­лёненькой… Красненькой… Как Лёша в своё вре­мя делал: со свежей варёной картошечкой, ко­торую потом на сливочном маслице поджаривал до румяной корочки и посыпал укропчиком… И грибочки со сметанкой… Ммм…
Подбери слюни, женщина, — дала я себе мыс­ленную пощёчину. — Твой удел нынче — каша и пюре.
      — Раз твоя дочь такая сообразительная, мо­жет быть, она знает, кто победит в нынешних президентских выборах, а, Свон?
Выборы мне были до лампочки, если честно, после развала Советского союза я совсем перес­тала следить за политикой…
— Мне кажется, что победят республиканцы: Рейган себя неплохо показал, так что Джордж Буш легко обойдёт этого болезненного из Масса­чусетса, — твердо ответил Чарли, заходя в дом со мной на руках.
И это было хорошо, что меня крепко держал папа. Потому что, если бы я стояла сейчас на сво­их двоих, то упала бы.
ЧТО, простите? Какого чёрта?! Рейган? Джордж Буш?! Это — который старший?! Мамоч­ки… это же… который сейчас год?!
— Не согласен с тобой, ещё неизвестно, как этот Буш себя покажет, когда дорвётся до реаль­ной власти, пока его сдерживает лишь Рейган, а демократы не могут проиграть третьи выборы подряд, — голос Билли доходил до меня, как сквозь вату…
— А когда президенту делали операцию по удалению полипов из кишечника, кто был у ру­ля? — насмешливо спросила Рене.
— Ха, всего лишь восемь часов! Даже я не смог бы развалить страну за столь короткий срок!
      Они все смеялись, а я переживала свой ма­ленький кошмар. Новым, потерянным взглядом я оглядела дом. Старая бытовая техника, домаш­ний телефон, мебель… Ни намёка на сотовый, ко­торый в 2008 был даже у меня, бабушки, у ко­торой внучка пошла в шестой класс… Тяжёлый телевизор, хотя уж в Штатах можно было давно купить не такой громоздкий…
Можно было бы… Не родись я в 1987… Не жи­ви я сейчас в 1988!
Бл… — чуть не вырвался у меня ненорматив­ный русский «бульк».
— Так кто выиграет выборы, кроха? — весело поинтересовался у меня индеец, не замечая мо­его состояния.
— Буш… Победит Буш… — растерянно пробор­мотала я и оказалась права.
Ну, ещё бы!