Break the silence

ch.18 Фаза

Совершенно нормально чувствовать дискомфорт и периодически страдать из-за дефицита одной очень важной для беззаботного существования вещицы, но у Тэхёна не получается забивать на режущее «всё нормально» в мозгу, удаляя переживания за Чонгука и скидывая их в корзину. Тэхёну запрещено смотреть, подходить и даже дышать рядом с ним. Его вообще поставили перед фактом, что окровавленная рука, свисающая с расшатанных от древности носилок, ужасно бледная кожа и перебинтованная наспех голова — последний вариант чонгуковского мельтешения в опухших от слёз тэхёновских глазах.

Вой сирены, отражающийся в голове тугим стягиванием всех слуховых аппаратов, являлся для Тэхёна тем самым жутким моментом из ужастиков, когда руки сами непроизвольно стремились перекрыть источник звука, глаза превращались в подобие гитарных струн, полностью исчезая за складками кожи, а с языка стремительно падало холодное «хватит» полное желания поскорее оказаться в тихом и спокойном месте, где щёки становятся влажными из-за тёплого дождя, а не потому, что в душе очень страшно. Только у этого чувства рядом красовалась маленькая и аккуратная степень: до тошноты каллиграфическая, словно выведенная профессионалом, намеренно заставляющим страдать Тэхёна в два раза сильнее.

И даже сейчас он до конца не понимал, что случилось.

Поначалу глаза не различали ничего, кроме удаляющегося в неизвестном направлении Чонгука, сгорбившегося до уровня жалкого старика и перемещающегося на ватных ногах, постоянно спотыкаясь. Тэхён видел, что Чонгук бежал к дороге, утешал себя глупым «почему не смотришь по сторонам?», подавляя более впечатляющее «с какой целью?». Тэхён боялся. Боялся, что у Чонгука действительно могла быть цель — двигаться туда.

Картинка превращалась в чёрно-белую киноплёнку, и Тэхён никак не мог догнать, почему никто не может поставить этот ёбаный фильм на паузу. Почему он должен смотреть, как Чонгук вот-вот совершит ошибку, ответственность за которую мигом ляжет на тэхёновы плечи? Почему должен дрожать от страха, словно жертва удачного сюжетного поворота сценаристов?

«Чонгук, пожалуйста, не делай этого...»

А затем Тэхён моргнул. Хлопнул ресницами, потому пропустил, как на экране появился новый герой, разбавляющий бесцветную сцену ярко-рыжим красителем. Чимин не должен быть здесь. Не должен впутываться в их историю. Так неправильно. Только Чимин редко кого слушает. Он вроде бы успевает оттолкнуть Чонгука в сторону, принять на себя удар и, разбивая лобовое стекло, перелететь через машину, падая где-то позади, окрашивая асфальт в ядовито-красный.

А дальше Тэхён помнит только помехи. Грубое шипение в ушах, голове и остальных функционирующих органах.

С гулким эхом внутри сработал заевший переключатель, сбросивший вниз заряженную каплю неизвестного состава, пустившую на застывшем спокойствии Тэхёна тонкую паутинную рябь. Затем последовали раскрытые до пугающих размеров глаза и дикий крик: вой беспомощного существа, рвущего от безысходности все голосовые связки. И единственное лекарство вскоре исчезло за поворотом в машине скорой помощи.

— Это из-за тебя он... — отец Чонгука чуть ли не с пеной у рта лихорадочно тыкал в Тэхёна пальцем, повторяя раз за разом одно и то же. — Как он оказался здесь? Ты?..

Тэхён мало что улавливал, пока не вспомнил из-за чего, собственно, всё так обернулось. Эта гнида, стоящая здесь и обвиняющая его во всех грехах, не имела никакого права открывать свой ебучий рот. Не имела права так возвышаться над Тэхёном. Не имела права вообще существовать.

Возможно, говорить такое было слегка необдуманным решением, но Тэ, по сути, и не думал вовсе. Он действовал интуитивно, с зелёным светом напротив кнопки «бесстрашие» и непосильной болью в глазах. Его язык заплетался, а голос был похож на движение ржавого робота: без чувств и эмоций. Сухой и очень холодный.

— Он убегал не от меня, а от Вас, — лёгкая дрожь в конце стала неудачным препятствием, Тэхён бы всё равно не смог остановиться. — Из-за вашего поступка Чонгук пострадал... Потому что узнал правду, которую Вы скрываете.

Кажется, старший Чон схватил его за воротник и поднял воздух. Голова безжалостно кружилась, отчего ориентироваться было нереальным удовольствием. Тэхён вёл себя как потерянный: не реагировал ни на что, полностью прощаясь с контролем над телом. Кто-то, возможно, вообще приписал его к числу уже готовеньких. Алкоголя в ресторане ведь было предостаточно.

— Ты хоть понимаешь, что несёшь?

— Да чтоб ты сдох, падла.

Плевок, наверное, был немного лишним, но кого это волнует? Тэхёна в тот момент точно не дёргало. Его задело другое: внезапное, очень пугающее и, казалось бы, невозможное заявление:

— С моим сыном ты больше никогда не увидишься.

— Пошли, покурим?

Тэхёна голос Юнги буквально передёрнул. За последние пять дней тот говорил разве что с доктором, и то это были сухие: «понятно», «ясно», «хорошо». Ночевать в больнице посетителям не положено, но приросшую к стулу окаменелость, кажется, даже не пытались сдвинуть. Для Юнги словно сделали исключение. Видимо, его взгляд, не позволяющий себе даже моргать по-человечески, вызывал у врачей некую жалость. И даже у Тэхёна эта драматичная сцена перестала умолять желудок прочиститься.

Потому что Чимин находился в коме.

Многочисленные переломы и трещины, порванные связки и литры потерянной крови — награда Пака за проявленный героизм. Во время операции у Чимина три раза останавливалось сердце, а сама она длилась, кажется, около двадцати восьми часов. Юнги, как долбаный псих, просидел всё это время возле двери со светящейся табличкой «идёт операция». Он не шевелился, молча свернувшись полукругом возле стены, пряча лицо в коленях и грея задницей холодный больничный кафель. Плакал ли он? Наверное.

— Я не курю.

Палата Чимина была просторная, Тэхён мог спрятаться где-нибудь в углу так, что его присутствие почти не замечалось. В принципе, он почти всегда придерживался этой системы, и не важно, что Пак являлся его лучшим другом.

— Я тоже, но Чимин вряд ли станет меня ругать. Пошли.

Юнги выпустил бледную ладонь Пака (удивительно даже, что без затруднений, ибо их кожа за пять дней точно могла врасти друг в друга) и с трудом, будто ноги его вообще не слушались, попытался встать. Чимин однозначно не накажет. У Чимина загипсована половина тела, на лице пульсирует дыхательная маска, и рядом безостановочно гудит аппарат жизнеобеспечения. Чимину сейчас немного не до этого.

— Как скажешь, но я ему потом всё равно нажалуюсь.

— Договорились, — Юнги горько усмехнулся, прекрасно понимая, что это «потом», возможно, никогда не наступит.




Людей поблизости не оказалось, но это легко можно объяснить морозом и сильным ветром, скукоживающим пальцы после двух маленьких затяжек. Только самые отбитые будут радоваться таким условиям, но что поделать, если для них холод — единственный способ освежиться.

— Блять, классно, —  табачный дым Юнги по густоте не шибко отличался от паровых выдохов Тэхёна, жаль только, что в пункте «вред организму» там числился значительный разрыв в процентах. — Может, попробуешь? До конца, конечно, не отпустит, но на пару часов нервишки успокоятся.

— Спасибо, но мне это вряд ли поможет.

— Кстати, — Юнги присел на ледяной бетонный выступ и продолжил, — Чонгук там как? Нормально?

— Не знаю. В новостях говорят, что да, — Тэхён оценил манящее местечко рядом с ним и, поколебавшись с секунду, плюхнулся туда, пряча руки в растянутых рукавах свитера. — Как чёртов фанатик, вхожу в грёбаные девяносто девять, кто узнаёт всё о кумире из интернета.

— Прикольно, наверное, находиться с ним в одном здании, но не иметь возможности прийти навестить, да?

— Просто охуеваю от восторга.

Старший Чон тогда не пошутил, а Тэхён очень надеялся. Возле палаты Чонгука круглые сутки дежурит охрана, имеющая чёткий указ: не пускать никого из посторонних и, особенно, Ким Тэхёна. Это известие стало самым лучшим подарком на Новый год за все прожитые: память напрягай — ни за что не вспомнишь более идеального сюрприза.

Известность Чонгука сыграла на руку: вереница глаз и ушей, постоянно следящих за жизнью музыканта, должна была чем-то насыщаться, из-за чего о таком громком происшествии просто не могли молчать. Подробные отчёты заполняли сеть по мере появления и являлись для Тэхёна чем-то вроде успокоительных таблеток.

Про Чимина сказали всего раз, и то вскользь, просто для галочки. Никто не собирался его благодарить и относиться с почитанием. Иметь новых героев сейчас не очень модно.

— Юнги, — вопрос у Тэхёна давно крутился на языке, но задать его не позволяла ситуация, а сейчас, вроде как, обстановка менее напряжена, — ты ненавидишь меня, да?

— Че?

— Ну, Чимин сейчас в коме, хотя на его месте...

— ...Должен был быть твой ненаглядный? Переживаешь, что я начну обвинять тебя? Завидовать тому, что Чонгук, почти не пострадавший, мирно лежит на своей кроватке и почитывает книжульки, а Чимин, хуй знает, откроет ли ещё когда-нибудь глаза? Это хотел спросить?

— В тебе нет ни капли толерантности, — Тэхён плотнее прижал к лицу мягкие рукава, рассчитывая, что его ещё можно спасти от окончательного отвердевания. Кажется, нет. Опоздал.

— В том, что Чимин пытается помочь каждой бездомной собаке, ты не можешь быть виноват, Тэ, — Юнги затушил окурок о горстку снега и потянулся за второй сигаретой. Ему вообще холодно? — Но я всё равно тебя ненавижу.

Вполне ожидаемый ответ. Тёплые чувства между ними никогда не пробегали, да и под дулом пистолета вряд ли бы решились зайти в гости. Пауки отказывались сплетать их в одну паутину, равно как и осколки двух идентичных стекол не хотели перемешиваться между собой. Взаимное отвращение, но приглушенное по причине общего горя. Не хватает лишь Оскара за лучшую актёрскую игру.

— Мне иногда кажется, что если нам с Чимином обоим становится хорошо, то мировое равновесие просто начинает биться в конвульсиях. Ты не заметил? Пока я его посылал, все жили счастливо, а стоило открыться, так нарисовался Хосок.

— Кто?

— Не важно. Потом Чимин, вроде как, зажил спокойно, но я же ничего не понял, я опять припёрся. Заявился на твой праздник и, о господи, вот это неожиданность, Чимина, блять, сбила машина, — Юнги, кажется, затянулся до максимально предела. — Слушай, может, если я сейчас пойду и повешусь в сортире, он тут же проснётся? Как тебе идея?

— Только собирался предложить её. Опередил чуть-чуть.

— М-м-м, заебись.

Тэхёну казалось, что холод сковал его изнутри толстой корочкой: ещё чуть-чуть и кровь перестанет нестись по сосудам, превратившись в тонкие полосочки льда. Юнги же сидит, будто сшитый из морозоустойчивой кожи: смотрит в никуда и нисколечко не дрожит. По крайней мере, снаружи.

— Поэтому и ненавижу тебя, Тэхён-а. Зачем ты Чонгука встретил, м? Боролся бы дальше за Чимина, никто бы сейчас в больничке не валялся. Слишком быстро сдался и влюбился в другого, слабак, — Юнги повернулся в его сторону и тут же закатил глаза, должно быть, заметив небольшое удивление, — Ой, давай, скажи ещё, что Чонгук для тебя просто друг.

А Тэхён молчит. Потому что прямым текстом он себе в этом никогда не признавался.

— Ладно, стесняшка, хочешь, помогу его увидеть?

— Поможешь?

— Ко мне тут медсестричка, ухаживающая за Чимином, глазки строит. Если хорошо попросишь, я, так уж и быть, воспользуюсь своим шармом и проложу тебе дорогу к палате S-класса.

Предложение, безусловно, стоит того, чтобы вечно расплачиваться за небольшую помощь. Возможно, эта одноразовая благодарность будет преследовать Тэхёна чувством долга до конца дней, но такие жертвы на фоне будущего результата рассыпались, как вековая пыль: стремительно, навсегда и без остатка.

— Смотри не заиграйся.

— Не, этого мне Чимин точно не простит.


***