Потеряны во времени и друг в друге

53. Не смей больше умирать

Темнота. Да, точно. Долгая, неприятная темнота и ослепительно яркий свет каждый раз, когда глаза ненароком открывались. Ненадолго, конечно, потому что больше минуты Гермиона, кажется, не бодрствовала. В какой-то момент ей показалось, что она мертва. Могло ли всё закончиться там, на берегу у реки? Вероятно, да. Закончилось ли?

Грейнджер даже не знала, сколько прошло времени. Ощущение жуткой агонии, каких-то приступов безумия и жара просто закрывали её от реального мира и не позволяли ничего понять. Сон. Это было всё, о чём она могла подумать. Сны. Крепкие сны без сновидений. Никакой боли. Никаких чувств. Никаких звуков или картинок. Страха. Абсолютно ничего.

В какой-то момент Гермиона просто не могла вспомнить ничего из того, что с ней вообще происходило. Воспоминания. Их просто не было. И времени на то, чтобы вспомнить что-то, тоже. И возможности, собственно, потому что всё её тело, кажется, больше не слушалось хозяйку. Она больше не могла думать. Одна мизерная попытка что-либо вспомнить и почти сразу туман, окутавший весь её разум. И сон. Снова, как и всегда. Вечная жара, противоположная ненавистному холоду... и всё это в какой-то момент показалось ей и Раем, и Адом одновременно.

И Грейнджер даже не знала, сколько вообще прошло времени, прежде чем у неё всё-таки получилось открыть глаза и, наконец, не заснуть вновь.

* * *

Злостный крик, доносившийся прямо из-за спины Гарри, моментально привёл его в совершенно ожидаемый ступор и одновременно с этим... раздражение, наверное. Ему было не до этого. Всё это время. Все эти дни. И сейчас больше всего — точно, Гарри Поттеру совершенно не до разъярённого и неугомонного Малфоя, который, очевидно, будет устраивать сцены. Ему не было дела ни до его чувств, ни до того, что он будет делать. Вообще никакого дела до Малфоя, потому что всё, что интересовало Гарри — это Гермиона. Наконец, пришедшая в себя и, как он надеялся, выздоровевшая Грейнджер, о которой он так сильно волновался все те дни, пока она лежала в Больничном Крыле.

— Ты не посмеешь! Ей разрешили двадцать минут, ты не посмеешь забрать их! — злобно прорычал Малфой, как только подошёл к нему.

И это, кажется, даже не было криком. Он просто бурчал. Яростно сжимая скулы, так привычно хмуря лицо и испепеляя Гарри враждебным... слишком очевидно враждебным взглядом, наверное.