Girl from Melbourne

7. Софиты, сцены и узор в горошек

Do you remember the night you played your guitar in the dark? And all i could see in your eyes were stars, all i could feel was your hand on my heart.

Каждый год я обещаю себе начать новую жизнь, словно чистый календарь, на котором из-под моей тяжёлой руки появятся цветы и облака или молнии и лава. Но всё остаётся на своих местах, немного, почти незаметно, меняясь.

Жизнь — спираль, постоянно повторяющийся узор. Кажется, что всё новое, каждый поступок, каждое событие блестит, переливаясь в новизне, но всё повторяет свой ход, как секундная стрелка снова и снова.

Меняется другое — опыт, с высокой башни которого я смотрю на эти «новые» события. Иногда моя башня, состоящая из использованных пластырей и осколков рёбер, кажется мне огромной, но, на деле, не выше пня.

Розанна Пак — пройденный этап жизни, который, как ни странно, повторился, прошёлся по спирали, превратился в узор.

Её имя рисуется на афишах, натыканных также часто, как свечки в торте, который я всегда ел вилкой, отрывая кусок. Я должен был бросить лёгкий взгляд на объявление о мировом туре, выгнуть губы в знак уважения и какой-то гордости за то, что она достигла своей мечты, что не зря всё было, и проехать мимо, но я сквозь цветную блестящую глянцевую бумагу слышу ангельский голос, чувствую целую бурю эмоций, и картинка размывается в свечении.

Её песни покорили весь мир, доведя слушателей до слёз своими историями о любви.
Но о каких историях любви идёт речь, если единственное, что она умела — разбивать сердца?

Я не знаю, что хуже: беспристрастно относиться к собственному прошлому, не отдавая ему дани и не благодаря за то, что сейчас являюсь тем, кто я есть, или брать в руки телефон, звонить по неизвестному номеру и заказывать билет на самый дальний ряд, который не освещается ни одним прожектором.

Я много часов потратил, убеждая себя, что поступаю правильно, но, может, я, преодолев юный возраст, продолжаю ошибаться?

Зал огромен. Здесь шумно, одиноко в толпе и слишком ярко, даже до моего места в дальнем углу добираются софиты, стремясь скорее запятнать, замарать, запечатать мне рот и глаза, чтобы только уши могли принимать хозяйку всех звуков. Визги становятся громче, и басы, напоминающие королевский марш, вырываются из колонок, все скандируют её имя, пока она неторопливо плывёт к центру сцены по переливающейся дорожке; пока все приветствуют её громкими апплодисментами, оркестр играет, она растворяется в свете огней. Сцена — место, где она отдаёт себя без остатка, где она настоящая.