Третьи дворы

2.

После обеда решили прокатиться на катере.
Они болтали о каких-то мелочах, но Ивану все время казалось, будто его спутница тщательно думает над каждым сказанным словом – может быть, сказывался языковой барьер, или просто девушка привыкла взвешивать сказанное, но даже в невинном трепе про город, реки и каналы все время чувствовались секундные паузы. Иван никак не мог понять, из-за чего они возникают, но они были.
В остальном же они весьма живо обсуждали все подряд.
Девушка действительно оказалась интересной. Она много знала из истории Петербурга, и иной раз Ивану приходилось слушать ее рассказы, хотя изначально гидом собирался быть он. Чувство юмора у Андреа тоже было на месте – немного не русское, конечно, но они смеялись от души, поддевая друг друга и развлекаясь какими-то комментариями увиденного.
Прогулочный кораблик, на который они сели, вез их под мостами по каналам. Они даже не слушали унылый голос экскурсовода, смеясь, разговаривая и делясь впечатлениями.
- Мы въезжаем под знаменитый Поцелуев мост, - прогнусавила экскурсовод, - по традиции молодожены, проплывая под этим мостом, должны поцеловать друг друга, чтобы их жизнь была счастливой.
Андреа что-то говорила в этот момент, а Иван вдруг подумал о том, что ему хочется ее поцеловать. Очень хочется. До одури. Ну и что, что она Дугласовская? Дуглас не узнает. Что-то подсказывало Ивану, что девушка не будет сильно против. Когда низкие темные своды моста поглотили их кораблик целиком, Иван решительно обнял девушку и поцеловал в губы, прервав ее монолог.
Она не отстранилась, наоборот, ответила на поцелуй, обняла его тоже, прижалась. Ивану показалось, что раньше он не целовался вообще – ощущения были совершенно другие, острые, новые, яркие. Катерок выплыл на свет, и Андреа отстранилась, отвернувшись.
- Это был Поцелуев мост, - оправдался Иван, - можно было... ну... целоваться... извини.
- Это ты меня извини, - вдруг ответила Андреа немного виновато, - зря я... надо было сразу сказать тебе.
- О чем? – насторожился Иван.
- Ну, ты посмотри на меня, - Андреа повернулась к нему, глядя в упор своими странными глазами и как-то отчаянно повторила: - Посмотри на меня.
- Смотрю, - оторопело кивнул Иван и честно изучил девушку. Она нахмурилась, и на ее скулах заиграли желваки.
- Ну?...
- Что – ну? Что я должен видеть?
- Ох ты, черт... Ваня... ну я же мужчина. Андре Митчелл, муза Арьена, лицо модного дома Арьен.
Иван отшатнулся в сторону и резко выдохнул: ему показалось, что его ударили под дых. Изюминки? Кекс, черт его дери! Твердые скулы. Широкие брови. Отсутствие груди. Ноль макияжа и маникюра. Это – мужчина. Черт возьми, какой же это красивый мужчина! Женственный.
Хотя... да, вот то странное, что никак не мог объяснить Иван: фигура была не модельной женской. Она была просто мужской. Стройной, худощавой даже, но – мужской, с узкими бедрами, длинными ногами. И брови у него – мужские. И скулы. И взгляд этот, без кокетства – не смотрят так женщины, не смотрят... теперь понятно, почему Дуглас заставлял носить Андре кепочки и очки – это не просто любовница. Это – любовник. Да еще и известный.
Андре молчал, глядя куда-то поверх воды канала, по которому они проплывали. Ветер трепал его светлые волосы, речной трамвайчик успокаивающе качало на воде, а Иван не знал, что делать – то ли обернуть все в шутку, то ли сделать вид, что смертельно обижен тем, что его так разыграли.
- Ты очень обиделся? – Андре, наконец, повернулся и заглянул ему в глаза.
Иван заставил себя улыбнуться.
- Нет. Кто ж виноват, что я не узнал музу Арьена.
- Мне Дуглас сказал, чтобы я ни в коем случае не снимал очки, - виновато признался Андре, - и чтобы я не говорил тебе, кто я такой. Но мне стало так смешно, когда ты меня за девушку принял... помнишь, я в кафе кепку снял? Подумал: ну, сейчас поймет. А ты не понял... я подумал, что и не буду говорить...
Андре замолчал и принялся искать в карманах сигареты. Нашел, закурил, выдохнул дым через тонкие ноздри.
Они в молчании дослушали экскурсовода, доехали до причала и снова вышли на Невский.
- Ну, куда теперь? – нарушил молчание Иван, поглубже засовывая руки в карманы. Его спутник пожал плечами и снова вытащил сигарету. Они медленно пошли к Дворцовой площади.
- Ты ужасно много куришь, - машинально отметил Иван, - даже больше, чем я.
- Ну что поделать, вредная привычка.
- Ты проголодалась... то есть... прости... проголодался?
Андре хмыкнул:
- Нет, но от кофе я бы не отказался. Если ты хочешь есть, мы можем посидеть в кофейне и что-нибудь перегрызть.
- Перекусить, - поправил Иван и толкнул дверь кофейни, - давай зайдем, погреемся. Ветер сегодня с залива, я замерз.
Они сели у огромного окна, Иван заказал кофе.
- Ну ладно, и правда, что мы молчим, как неродные, - вдруг зло сказал он, - Давай начинать все сначала. Ты - Андре, я – Иван, мы вышли гулять по Петербургу, колыбели революции, родине твоего пра-прапредка. На кораблике мы уже поплавали. Теперь, может быть, ты хочешь зайти в Эрмитаж? Ты был в Эрмитаже?
- Нет, не был, - зябко повел плечами Андре, - я очень бы хотел, но на улице действительно прохладно, трудно гулять без перерыва. Вряд ли я готов сейчас пройти полгорода, чтобы попасть в Эрмитаж.
- Можно забегать в кофейни периодически. По большому счету, в Петербурге это самый удачный вариант прогулок – гулять и греться. Гулять - и греться. По очереди.
- Я вообще не ожидал, что здесь в апреле так холодно, - поежился парень, - я легкомысленно оставил все теплые вещи дома.
- В отеле, ты имеешь в виду?
- Нет, в Лос-Анджелесе. Поэтому я здесь одеваюсь по принципу капусты. Футболка, сверху – еще одна, шарф до ушей, куртка... и все равно мерзну. У меня вещи все легкие. Покупать что-то теплое не хочется, все равно через три дня уезжать, да и из павильонов я не выходил до сегодняшнего дня...
- Ты уже уезжаешь? Один, без Дугласа? У нас вроде съемки еще не закончились...
Принесли кофе, и Иван про себя поблагодарил всех святых, радуясь, что снова завязался хотя бы какой-то разговор, пусть и не такой живой, как до поцелуя, но все же. Андре задумчиво помешивал трубочкой латте.
- Да, один. У меня показ в Нью-Йорке. Дуглас, понятное дело, остается здесь. Он говорит, что у вас еще как минимум недели на две все затянется.
- Как же он тебя отпускает?... - усмехнулся Иван, и Андре вскинул на него свои светлые глаза. Заманивает морячков русалка на верную погибель, заманива... тьфу. То есть, конечно, уже не русалка.
- Думаю, что ты опять ошибаешься. Ты сегодня часто ошибаешься, заметил? Но этой тайны Дугласа я тебе раскрывать не буду, извини.
Иван смутился. Кажется, он вообще сегодня ничего не понимает...
- Но ты же говорил, что Дуглас прячет тебя от жены?
- Говорил. Прячет, да. Но вовсе не из-за того, о чем ты подумал. Впрочем, ты не одинок в своем заблуждении – примерно 99,9% думают так же, как и ты. Но вы все неправы. А Дуглас очень любит свою жену.
Они снова помолчали. Ивану надоело ходить вокруг да около – в конце концов, что он мучится? Через три дня этот парень уедет на свои показы, а он, Иван, останется здесь, среди своих друзей-знакомых-любовниц-коллег-и бог знает кого еще. Почему бы и не спросить?
- Значит, ты не гей?
Андре смотрел в окно, вертя в руках трубочку. Казалось, толпа на Невском полностью поглотила его внимание, и когда Иван уже собрался было повторить свой вопрос, парень растянул в улыбке губы.
- А разве для тебя это имеет какое-то значение? Ну ок, я гей. Но к Дугласу это не имеет отношения. Твой интерес удовлетворен?
- Вполне, - Иван уткнулся в кофе, ощущая себя немного неловко.
- А расскажи мне о себе теперь? Что тебе нравится?
- Зачем тебе это? – Иван откинулся на спинку диванчика, - Ты уедешь через три дня, а через четыре забудешь и Петербург, и меня вместе с ним. Нет, послушай, мне не лень произнести монолог о себе, таком чудесном и прекрасном, но... зачем? Не очень люблю говорить бессмысленные вещи...
- Ваня, ты сам себе противоречишь. Если ты чудесный и прекрасный, то как же я могу про тебя забыть? – Андре рассмеялся и примирительно положил руку мужчине на запястье, но тут же отдернул руку и сцепил пальцы в замочек перед собой на столе, - Не напрягайся ты так... я не собираюсь к тебе приставать.
- Ты меня неправильно понял!
- Все я понял правильно. Ты меня поцеловал, я тебе ответил, и ты теперь думаешь, что я планирую затащить тебя в постель. А я не планирую, Ваня. Далеко не все модели – безмозглые поблядушки, по крайней мере, я к таким не отношусь. И если я гей - это не значит, что мой мозг расположен ниже пояса. Давай мы действительно сейчас разойдемся по домам, и забудем сегодняшнюю прогулку. Без обид. Идет?
- Нет, - Иван сам на себя разозлился, - Нахрена ты все переворачиваешь с ног на голову? Я не хочу, чтобы мы сейчас расходились по домам. Я не хочу забывать сегодняшнюю прогулку. Я не злюсь и не обижаюсь, просто... ну не понимаю я, что за шлея мне под хвост попала!
- Кто? Куда? – испугался Андре.
- Мммм... неважно. Это значит, что я не понимаю, что происходит.
Они молча допили кофе, расплатились и вышли на улицу.
Невский продувался насквозь, холодный ветер тут же пронизал их легкие куртки, и они синхронно застучали зубами.
- Я и сам сегодня очень легко одет, - поделился Иван, - я же не собирался долго по улице ходить. Дурак такой - два года живу в Петербурге, и до сих пор не могу привыкнуть, что если утром выглядывало солнце, то это не значит, что днем не будет мороза.
- А ты не здесь родился?
- Нет. Я из маленького городка под Москвой. И учился в Москве. Но там не нашлось для меня работы – я не слишком хорош оказался для Москвы... А здесь меня пригрели в театре. Здесь люди лучше, не такие безжалостные. Помогут и словом, и делом... Один старый актер взял меня под крыло, знаешь. Вместо отца со мной нянчился. Сопли вытирал. Научил немножко ремеслу... да и жизни, наверное. Как он меня ругал, когда я не сдерживал эмоции в жизни – и зажимался на сцене! Страшными словами! Ты, говорил, актер, а не грузчик! Ты должен уметь управлять собой! Ух, как он мучился со мной! Он умер полгода назад... А я так и работаю здесь. Не хочу уезжать.
- А я родился в Лонг Бич. Это тоже пригород. У нас там был порт и океан. И все время тепло... правда, моя мать ненавидела этот город, и как только окончила школу, переехала в Лос-Анджелес... но я остался жить с бабкой. Моя бабушка была еще совсем молодой, когда я родился. Мне было там хорошо... лучше, чем с матерью в Лос-Анджелесе..
- Ты все это время жил с бабушкой?
- Нет, я в десять лет переехал к матери. Бабушка серьезно заболела, инсульт - и мать сдала ее в интернат. Нечто вроде лечебницы с постоянным проживанием. За государственный счет. Продала бабушкин домик и... в общем, промотала все деньги очень быстро. У моей матери ни цента не задерживалось дольше, чем на один день. Сначала бездарная актриска в варьете, потом дешевая проститутка, а потом умерла от передоза в 32. Мне было 17.
- А как же ты?
- А что я? Я сначала учился в школе. Мать в то время уже начала потихоньку приторговывать собой, и дома все время были ее мужики. Я им мешал. Забегал иногда домой... Если мать была под кайфом, она любила весь мир. Могла дать мне десятку-другую, «на конфеты». Мне хватало на пару недель. Если расщедрится – то и на три. А потом... потом мне повезло.
Он замолчал и отвернулся, передернув плечами. Сделал вид, что рассматривает скульптуры коней на мостике, по которому они проходили.
- А сколько тебе сейчас? - Иван интуитивно перевел тему, уловив, что парень подробности обсуждать не хочет.
- Двадцать шесть.
- Я думал, не больше двадцати, - улыбнулся Иван, – мне двадцать пять, кстати. Только у меня было совсем другое детство... у меня была бабушка, мама... они меня любили, да так, что мне дышать было тяжело. Я лет до двенадцати ходил с бабушкой за ручку – в школу, из школы, гулять, в спортивный кружок... меня во дворе дразнили из-за этого ужасно. Как только не называли! Но мне было стыдно говорить бабушке, чтобы она перестала всюду со мной ходить. Она была очень хорошая... я ее любил сильно. И не говорил. А потом она умерла, я стал везде ходить один, меня перестали дразнить... я стал жутко драчливым, жутко. Как с цепи сорвался – был тихоней, а стал разбойником. Мама меня все время пыталась воспитывать, грызла, грызла, все бестолку. Но однажды мне разбили нос, так сильно, что пришлось накладывать швы... вот тут слегка горбинка теперь, видишь? И после этого я успокоился. Взялся за голову, начал учиться, поступил в институт... а потом как-то так оказалось, что в Москве для меня нет работы. Нигде! Я первые полгода по театрам бегал, потом пытался на киностудиях пристроиться, в рекламы – куда угодно. И не получалось. И вот на студии, после неудачного просмотра, я в буфете оказался за одним столиком с Павлом Петровичем – это вот тот самый мой учитель. Актер. Он тогда уже крепко пил, но снимался много – очень уж хороший был актер. Разговорились мы с ним. Он и предложил – давай, говорит, дуй в Питер. Помогу, чем смогу. И помог, видишь... жаль только, так и не бросил пить. Иначе бы еще лет десять мог бы играть...
Андре сочувственно хлопнул замолчавшего мужчину по плечу, и Иван снова невольно отшатнулся. Парень остановился.
- Ваня, прости, но я не могу так общаться. Тебя смущает, что я не просто мужчина, а гей, да? Ты боишься, что я во все вкладываю не тот смысл? Комплименты тебе делаю, дотрагиваюсь, да?
Иван молчал, но оба они понимали, что означает это молчание.
- Так вот, Ваня. Это исключительно твоя придумка. Ты сам себе это придумал. Я не вкладываю никакой смысл ни во что, понимаешь? У меня даже мысли такой нет. И знаешь, что мне не нравится в русских? Вы слишком сложные, - Андре, не дождавшись ответа, медленно двинулся дальше, глядя себе под ноги, - Вы сами для себя придумываете что-то, усложняете, драматизируете. Сами не понимаете, чего хотите... Я так не люблю. Я люблю, когда в мои слова не вкладывают дополнительных смыслов. Когда я могу совершенно спокойно хлопнуть тебя по плечу и не думать, правильно ты это понял или неправильно – потому, что я ПРОСТО хлопнул тебя по плечу. Без подтекста. Понимаешь? Я просто – общаюсь. Я не хочу думать над каждым словом, когда говорю с тобой. Я не хочу ограничивать свои жесты, не хочу тридцать раз просчитывать каждое движение только потому, что ты можешь его не так понять. Если я хочу затащить кого-то в постель, я этого не скрываю, не прячу смысл между строк, я просто подхожу и это делаю. А если я просто общаюсь, просто хожу и просто разговариваю, зачем меня в чем-то подозревать? Нет, так не пойдет. Если для тебя это сложно, то лучше я пойду в отель. Понимаешь, Ваня...
Он замолчал, словно размышляя, говорить ему дальше или нет. Брови нахмурились, губы сжались, и Ивану опять мучительно захотелось его обнять. Вот просто взять и обнять, несмотря на то, что он – мужчина. Слишком уж красивы были его губы, его глаза, его нахмуренные брови, его опущенные ресницы, его тонкая фигурка – хоть убей, не видел в нем Иван мужчину, а видел ту самую интересную ему девушку Андреа - но усилием воли прогнал свое желание, и просто шел рядом, ожидая продолжения.
– Понимаешь... ты мне нравишься. Очень. Но я не буду ничего делать, Ваня. Тебе просто понравилась девушка Андреа, вот и все. Но ее не существует. Существует обычный парень. Несмотря на то, что я гей, я не жру младенцев по утрам, не ношу боа и латексный купальник, и не мечтаю завалить в кровать каждого проходящего мимо мужика. Это все - стереотипы. И мне жаль, что они осели у тебя в голове. А я хочу просто с тобой общаться. Я не люблю играть в попугая и повторять по сто раз: не ищи в моих словах и поступках ничего, там нет ни попыток кокетничать, ни завуалированных предложений. Если ты способен перестать мыслить штампами и ожидать от меня каких-то манерностей - пошли гулять дальше.
Иван молча кивнул. Какое-то время они напряженно смотрели под ноги, но затем Андре отвлекся, восторженно покрутил головой по сторонам, осмотрел понравившиеся виды, и, наконец, не выдержал:
- Ваня, если ты сейчас же не сфотографируешь меня на фоне вот этого храма, я умру! Пожалуйста, ну пожалуйста!
Иван легко согласился, и вскоре Андре позировал ему у каждого мало-мальски симпатичного места.
Ване доставляло огромное удовольствие фотографировать Андре. Проявилась профессия парня: он действительно умел работать моделью. Он интуитивно находил свет, выгодные ракурсы, умел придать своему худощавому телу интересные и необычные позы. Изломанные линии, акцент на лице, на глазах, на губах – нет, даже на экране айфона получались великолепные фотографии, вполне способные попасть на страницы самых лучших фэшн-журналов.
Иван наслаждался, ощутив себя фотографом. Муза Арьена позировала для него, для его кадров, подчинялась его замечаниям и подсказкам!
- Ваня, да у тебя талант! – ахнул Андре, листая сделанные  фотографии, - ты никогда не пробовал фотографировать на хорошей технике? Ты посмотри, как ты отлично взял композицию! Ты посмотри, как удачно ты расположил меня в кадре! Нет, это же талант, талант, Ваня!
Иван смущенно улыбался.  Ему всегда нравилось фотографировать, и он действительно не раз задумывался – может, стоит попробовать заняться этим посерьезнее? Купить хорошую технику, сделать фотографии... и что потом? Дальше его фантазии не хватало. Что делать дальше? Отправлять фотографии в журналы? Смешно. Парень с улицы, без специального образования,  придет в журнал, и просто скажет – посмотрите мои работы?  Да и в какие журналы он мог бы так прийти? Приходилось останавливать полет своих фантазий ровно на этом месте. Но Андре сейчас так увлеченно смотрел его фотографии  и так искренне хвалил, что мужчина не выдержал.
- Я пробовал. Только... только это ведь никому не нужно. Никому не интересно. Профессионалов и так много, а в какой индустрии я мог бы работать? Снимать спектакли? Театральные фотографы прозябают в нищете, мне ли не знать... поэтому я оставил фотографию для себя. Для хобби.
- Ой, брось, - отмахнулся Андре, продолжая листать отснятые картинки, - скажешь тоже – хобби... ты не представляешь, как часто мне приходится часами стоять на сессии и мучиться из-за кривых рук «профессиональных» фотографов! Ты не представляешь, как можно изуродовать мое лицо, хотя оно абсолютно нейтрально, как белый лист. У тебя я пропорциональный получаюсь – а некоторые фотографы начинают проявлять «стиль», снимать меня то снизу, то сверху, и в итоге я то сперматозоидом предстаю, то жирафом с маленькой головой. Нет, не спорь, тебе обязательно надо развивать это мастерство.
- Для чего? Куда мне его применять? – скептически усмехнулся Иван, - это же Россия, Андре. Здесь нет fashion-индустрии, здесь для таких, как я, дорога даже в шоу-бизнес закрыта по причине отсутствия богатых родителей.
- Но почему обязательно здесь? – Андре прикусил губу и постучал пальцем по телефону, - с такими работами тебе можно запросто войти в НАШУ индустрию, понимаешь? Не здесь. А в Лос-Анджелесе, например. В Нью-Йорке. Да где угодно!
Иван хмыкнул.
- Не думаю. Ты забываешь, что я бедный актер. И у меня плотное расписание съемок и репетиций – иначе я просто не прокормлюсь. У меня нет возможности ездить за границу и пробовать, Андре. Мне надо работать с утра до вечера. Вот и все...
Парень задумался, покусывая губу.
- Разве ты не слышал эту фразу: «не бывает безвыходных ситуаций»? - наконец спросил он, - ты просто пока не видишь выхода. Но он наверняка есть. Сфотографируй меня у этого фонтанчика.
Иван понял, что разговор окончен, и он со своим русским пессимизмом немножко перегнул палку. Надо было делать вид, что он стремится к своей мечте. Рвется вперед. Борется. А он сразу признался, что сложил лапки и ничего не собирается делать... Наверное, для воспитанного в условиях американского оптимизма Андре это действительно звучит, как пораженческие настроения и нежелание как-то менять свою жизнь к лучшему. Прозябание в своем болоте.
Но что Иван мог поделать, если правда вырвалась у него сама по себе? Мужчина окончательно расстроился: теперь парень думает о нем, как о слабаке и нытике. И так не самым красивым образом строилось общение с самого утра – сначала полез целоваться, потом начал изображать из себя недотрогу... а теперь еще и нытиком оказался. Совсем чудесный характер вырисовывается.
Иван вздохнул и снова нацелился айфоном на застывшего у фонтана Андре. Вероятно, это и есть его судьба – фотографировать на телефон всемирно известную модель, и жить при этом впроголодь на съемных квартирах в третьем дворе.
Когда мужчина собрался запечатлеть Андре в очередной раз - у здания Гостиного двора - айфон завибрировал, и на экранчике появилась фотография Дугласа. «Father», высветилось на дисплее, и Иван чуть было не выронил телефон. Дуглас – отец Андре? Или это такое просто... интимное прозвище?
- Телефон... - наконец сообразил сказать Иван, и парень подбежал к нему, выхватывая аппарат.
- Hi, dad, - выдохнул он в трубку. Мужчина вежливо отошел в сторону, чтобы не показывать заинтересованности в разговоре.
А послушать, конечно, очень хотелось... интересно, как они общаются? Как взрослый сын с отцом? Или это все-таки любовник? О чем они так долго разговаривают?
- Ну вот, Дуглас согласен, - Андре возник сбоку и похлопал Ивана по плечу, привлекая его внимание.
- Согласен на что? – не понял мужчина.
- На твою поездку в Нью-Йорк со мной, - как о чем-то давно решенном ответил Андре, - на показ Джерматти. Я официально дам тебе разрешение на публикацию моих фотографий, и ты сделаешь прекрасное портфолио. Любой модный журнал с радостью его  купит, и ты получишь немного денег. Разве я плохо придумал, а?
Иван опешил.
- Но я... я никогда не фотографировал показы!
- Зато я вижу, как ты фотографируешь меня телефоном, - повел плечами Андре, - и мне этого достаточно. У тебя есть нормальная камера? А, неважно, разберемся.
Андре легкомысленно махнул рукой и снова сунул Ивану телефон.
Иван машинально нажимал на кнопочку и никак не мог прийти в себя. Его судьбу за одну секунду решил совершенно ему незнакомый мальчик? Парень. Ну, ладно, мужчина (хотя Иван никак не мог себя заставить себя думать об Андре, как о мужчине). Да, он модель, и он захотел помочь. Но почему? Как все это представляется ему? Нет, это невозможно, это просто безумие – а он почему-то молчит.
- Андре, - Иван наконец опустил телефон и подошел к парню, - пожалуйста, послушай. Мне кажется, то, что ты задумал – невыполнимо.
- Почему? – лениво протянул парень, вытягивая шею и пытаясь рассмотреть показавшуюся перспективу Казанского собора, - что нереального?
- У меня съемки...
- ...Дуглас тебя отпускает на время показа.
- ...репетиции в театре, спектакли...
- ...наш менеджер договорится.
- ... у меня нет визы...
- Ммм... менеджер решит этот вопрос. Надо только не забыть ему об этом сказать. Не думаю, что с этим будут проблемы.
Андре нарочно ускорил шаг, опережая мужчину на пару шагов, отворачиваясь и делая вид, что изучает колонны – он явно не желал слушать Ивановы отмазки.
А мужчина вдруг поймал себя на том, что действительно ищет повод НЕ ехать. НЕ менять ничего. НЕ пробовать. Ему дан уникальный шанс – а он начинает сопротивляться!
Да что это с ним, черт побери? Неужели же он не воспользуется таким стечением обстоятельств? Неужели не попробует? Что он теряет? Театрик, в котором он далеко не ведущий актер? Или съемную квартирку в третьем дворе?
Истинное Петербургское явление – второй, третий двор... С улицы входишь в первый двор-колодец, затем из него – через арку – во второй... третий... окруженная с четырех сторон домами западня. Чем дальше двор, тем дешевле квартиры, тем хуже дом. Во дворе всегда сыро, не высыхают лужи, почти не бывает солнца. В парадных пахнет плесенью. Отвратительные зассанные лестницы, обшарпанные двери, мрачные квартиры, окна которых выходят с одной стороны в глубокий колодец двора, с другой -  в точно такой же колодец. Вот уж и правда, было бы что терять...
Если он не попробует сейчас – его ждет судьба Павла Петровича. Он всю жизнь будет играть в театре за копейки, иногда подрабатывая в кино, наскребет денег на убогую квартирку в таком же третьем дворе, и закончит жизнь в обнимку с бутылкой в полной нищете. Он не сможет стать великим актером. Он не сможет даже стать КАССОВЫМ актером: его типаж супергероя мало кому интересен на нашем мыльно-сериальном телевидении – таких слишком, слишком много. Так что же он сопротивляется? Показ Джерматти, мамочки мои! Нью-Йорк! И – он, фотографирующий Андре Митчелла!
- Спасибо, - негромко сказал он спине Андре. Парень слегка повернул голову, и Иван увидел его улыбающиеся губы.
- Брось, - с уже знакомой легкостью отмахнулся Андре, - мне-то за что? Дугласу лучше спасибо скажешь, он сентиментальный, любит такие сцены.
- Скажу, - пообещал Иван. Андре усмехнулся и кивнул головой на кафе, меняя тему:
- Зайдем? Прохладно все же... к тому же, я хочу выбрать одну из фотографий  в инстаграм.
- Не боишься, что одолеют поклонники?
- Не боюсь. Они любят меня издалека, - с усмешкой ответил Андре, - восхищаются внешностью, фотографиями, работой, подиумом, искусством одеваться, делать мейк-ап... а на самом деле я им нужен только, чтобы сфотографироваться рядом. Автограф взять...
Они вошли в кофейню и сели у окна. Народу было немного, пахло кофе и свежими пирожками. Иван не ожидал развития неприятной, как он считал, для парня темы и очень удивился, когда Андре все же продолжил.
- ...Я же фрик. Андрогин. Ни то, ни се. Точнее, и девочка, и мальчик – внешность девочки, тело мальчика. Геи не любят девочек. А нормальные мужчины не любят мальчиков.  Вот и получается, что я не нужен ни тем, ни другим. Мной можно восхищаться только на расстоянии. Ах, какой у Вас мейк-ап! Ах, какое лицо! Ах, какая прелесть! А что дальше? Ничего ровным счетом. Повосхищались и пошли домой, любить своих Джонов и Джейн. А я так и остался со своим мейк-апом и лицом в одиночестве ужинать пиццей.
- Никогда не думал, что у такой звезды, как ты, могут быть проблемы с любовью, - смущенно признался Иван, - я думал, что ее как раз переизбыток.
- Переизбыток у меня совсем другого, Ваня. Внимания. Но это шакальное внимание. Роются в моем грязном белье. Подсматривают в замочные скважины, хватают за руки, преследуют с фотоаппаратами – все это есть, конечно. Набиваются в друзья, пытаются жить за мой счет, пытаются сами  пробраться в звездный мир, стать звездой только благодаря знакомству со мной, написать что-то вроде шантажирующих мемуаров «Одна ночь с Андре Митчеллом, или как я  трахал звезду» - что-то такое. Понимаешь? Вот этого всего – в изобилии. А просто, без корысти, без задних мыслей и целей – нет, не хотят. Или не могут... ведь действительно, трудно понять, кто бы мог меня полюбить – гей, любящий девушек? Или натурал, внезапно захотевший быть геем? Ха, вот беда – не могу никак найти свою целевую аудиторию.
Андре замолчал и затянулся сигаретой, отвернувшись к окну. Иван положил руку на его ладонь.
- Наверное, мне надо отказаться лететь с тобой в Нью-Йорк, - тихо сказал он.
- Вот черт...  Да почему? – Андре не повернулся, но и руки не убрал. Просто курил, глядя в окно и забыв свою спокойно лежащую на столе руку под Ивановой ладонью.
- Потому, что я не хочу быть одним из тех, кому от тебя что-то надо.
- А ты и так не один из них. Ты не просил ничего у меня. И не собирался просить. Я бы уехал в Нью-Йорк, и ты продолжал бы жить так, как жил. Тебе от меня ничего не было надо. Поэтому и предложил сам.
-  А что могу для тебя сделать я, Андре? Меня угнетает мысль, что ты предлагаешь мне свой мир, а я не могу тебе предложить ничего взамен.
- Ты очень красивый, - вдруг ответил парень с сожалением, - мне приятно просто смотреть на тебя. И все. Предложи мне возможность иногда тебя видеть, Ваня. Работать с тобой, дружить. Пусть это и будет твоей платой за мое предложение, раз уж тебя так это гнетет.
Они замолчали. Андре, наконец, освободил свою руку и загасил сигарету. Не глядя на Ивана, он придвинул к себе кофе.
- Я тебя предупреждал, что никакого подтекста в моих словах нет. Ты не забыл?
- Нет.
- Очень хорошо. Я бы не хотел быть понятым неправильно. Я действительно тебе предложил просто общаться. А, и еще... мне приятно работать с тобой, как с фотографом. Может, дашь мне свой номер телефона? Заранее. Вдруг потом я окажусь последним в очереди?