Третьи дворы

13.

... Фотосессия действительно была.
Иван отработал ее на каком-то втором дыхании – пожилой фотограф, рядом с которым стоял сам Маэстро и руководил съемкой, очень Ивана хвалил: «Ифан» прекрасно знал свои удачные ракурсы (не зря он экспериментировал с самим собой, зеркалом и фотоаппаратом!), лучше опытных моделей понимал, где свет, как выгоднее показать одежду и в какую сторону при этом смотреть.
Джерматти при этом изучал его так пристально, словно прикидывал на должность собственного заместителя.
Андре снимали отдельно. В отличие от других, снимаемых по очереди и делавших по десятку кадров, у него была полноценная персональная фотосессия: уже успел закончиться фотосет для всех мальчиков и девочек, а Андре все снимали, снимали, переодевали, меняли головные уборы... Иван устроился неподалеку и расслабленно вытянул ноги: ему хотелось спать. Уснуть прямо здесь, прямо на этом стуле, в обнимку со своей сумкой.
Усталость была совсем иного рода, не такой, как после спектакля, не такой, как после репетиции в театре... это была какая-то другая усталость – усталость куклы, которую одевали и раздевали туда-сюда, перемещали по подиуму, ставили в разные места, сгибали и разгибали руки-ноги без всякого смысла... бессмысленность – вот то определение, которые бы дал Иван всем своим сегодняшним действиям.
Несмотря на то, что он безумно уважал работу и дизайнеров, и администраторов, и моделей, он не мог найти в этой работе смысл. Когда он играл в театре, он знал: каждая пьеса несет в себе некий смысловой посыл. Зритель, приходя в театр, получает дозу информации. Даже если ему не понравилось, он все равно думает – о самом спектакле, о том, что ему хотели сказать, о том, что изначально было заложено и что получилось в итоге... зритель размышляет. Приходит к каким-то выводам для себя – чаще всего, это выводы очень далеки и от театра, и от пьесы, они у каждого глубоко личные и свои, но это и есть итог, смысл работы актера.
А здесь... люди придут посмотреть, как ходят мальчики и девочки. Ходят в красивых тряпках. Просто ходят. И люди смотрят не на мальчиков и девочек, они смотрят на вещи, которые на них надеты. Ходячие вешалки – это как-то ... бессмысленно и неинтересно. Трудно, выматывающе, но... ничего не несет в себе. Идет в этом пиджаке мальчик Ваня или мальчик Петя – зрителю все равно. И зритель после показа ни о чем не задумается, даже на полминуты не захочет искать смысл жизни или думать о каких-то поступках людей. Он посмотрит показ и пойдет на фуршет с бокалом шампанского. Ну и зачем...?
Иван очнулся от того, что рядом с ним опустился Андре – переодетый в свою куртку и юбку, чисто умытый и лишь слегка тронувший губы каким-то блеском.
- Устал? – негромко спросил он. Одно это слово и голос, которым оно было произнесено, вдруг перевернули в Иване всё: рядом сидел человек, которому было не все равно. Сколько раз приходилось Ивану объяснять своим пассиям, что после спектакля он никак не может пойти в клуб, в бар или в гости, что он опустошен и вымотан – но девушки не понимали. Они не хотели понимать. Для них Иванова профессия казалась легкой и игрушечной, выйти на сцену и полспектакля танцевать в капоэйре – что может быть легче? Все равно, что полчаса в клубе. Ерунда!
В одном слове Андре было больше понимания, чем в монологах иных девиц, вещавших Ивану о любви в стихах. Голос парня был согревающим. И – заботливым. Не по-матерински заботливым, а – бережным. Словно Иван представляет собой великую ценность...
- Думаю, гораздо меньше, чем ты, - улыбнулся в ответ мужчина.
- Мне не привыкать... - пожал плечами Андре, - ты голоден?
- Я бы, наверное, не отказался от кофе, - кивнул Иван.
- Могу предложить выпить кофе у меня в гостях. В случае, если сон сморит, можно будет без всяких церемоний свалиться и уснуть. Как тебе такой вариант?
- Отлично. Только... если ты сильно устал, то... я могу не навязываться в гости.
- Вообще-то это я предложил, - усмехнулся Андре, - и потом, знаешь, я в порядке. Меня бы еще и на показ хватило. Так что ориентируйся на себя.
- Меня тоже бы хватило на показ, - не уступил Иван и поднялся, - это я просто так... расслабился.
- Прекрасно учат в российских театральных институтах, - похвалил с улыбкой Андре, - я тебе даже поверил. На пару секунд.

Андре тоже жил на Манхэттене, только немного дальше от центрального парка и отеля, в Восточном Мидтауне.
Типичный элитный дом Нью-Йорка – каким его себе представляет большинство людей – со стеклянным лифтом и холлом, похожим на концертный зал.
Андре жил на 23 этаже.
- Интересно, у вас отключают лифт? – вслух подумал Иван, осматриваясь по сторонам. Андре пожал плечами.
- Этот район достаточно часто страдает из-за наводнений, электростанции перестают подавать сюда электричество – и лифты действительно отключают. У нас есть лестницы. С парой остановок для отдыха вполне можно добраться и до моего этажа. Ноги, конечно, потом болят, как после хорошего забега на длинную дистанцию... но в этом тоже есть плюс – можно не ходить в спортзал.
Парень открыл дверь и впустил Ивана в квартиру. Конечно, это была не конура Ивана в третьем дворе – здесь была красивая современная мебель, свежая отделка стен, потолка и пола, но шикарной эта квартира все же не была. Иван бы даже назвал ее скромной. В коттедже у Муры и Вадика был похожий ремонт и похожая мебель... что ж, можно сделать вывод: звезда с мировым именем не преследует цель окружить себя роскошью и статусными предметами.
В гостиной окна были французскими – от пола до потолка, и из них открывался потрясающий вид на ночной Нью-Йорк. У Ивана даже дух захватило от открывающейся перед ним панорамы. Это было так похоже на его мечты и представления об Америке – все эти ниточки проспектов, сияющие огнями небоскребы, ровные авеню, пересекающие их улицы...
Иван стоял у окна и не мог оторваться от зрелища. Он как будто оцепенел. Андре чем-то загремел в соседней комнате, и Иван проснулся.
- Тебе помочь? – крикнул он в сторону источника звука, и Андре тут же отозвался:
- Я просто уронил чемодан, пытаясь пролезть к шкафу. У меня жуткий бардак, прости. Сейчас я переоденусь и приду. Можешь пока вскипятить воду для кофе. Чайник на стойке.
Иван обернулся и поискал глазами чайник. Он действительно стоял на барной стойке, отделяющей гостиную от кухонного пространства.
- Нашел? – Андре появился в дверях, в рваных на коленках узких джинсах и широченной растянутой футболке, спадающей с одного плеча. Вещи казались случайными, но именно какими-то нарочито «случайными», будто он вот-вот выйдет на подиум. Макияжа на нем сейчас не было, волосы от переодеваний растрепались, и он, казалось, стремился подчеркнуть всей этой небрежностью: я мужчина.
Иван про себя усмехнулся этим попыткам и устроился на высоком стуле рядом с чайником.
- Ты голоден? Можно заказать что-нибудь из ресторанчика внизу, они очень быстро все приносят...
- Если ты хочешь, закажи. А я выпью только кофе.
- Да я вообще-то тоже... я просто думал, что такие мужчины, как ты, должны часто быть голодными, много есть, и вообще...
- Боже мой, откуда такое мнение о мужчинах?
- Ну, я же все-таки не одного мужчину перед собой видел... сталкивался, так сказать, непосредственно.
Иван смутился. Ему почему-то было неприятно говорить про каких-то там мужчин Андре, словно бы Андре был его личной собственностью и не должен был ему изменять. Даже до их встречи.
- Корицы добавить? – Андре, как ни в чем ни бывало, достал турку, насыпал в нее кофе и залил воду из чайника.
- Нет. Не думал, что ты варишь кофе в турке...
- Вооот там стоят все эти чудеса техники – кофемашины, кофеварки, кофемолки и прочее богатство. Но когда я варю кофе для себя, я люблю делать это руками. Говорят, что чай и кофе напитываются энергетикой варящего. И если человек делает кофе или чай с удовольствием, с хорошими мыслями или с легкой душой, то кофе получается вкусный. Еще говорят, что у плохих, злых и нервных людей никогда не получается вкусного кофе. А у кофемашины никакой энергетики... неинтересно.
Андре, разглагольствуя, стоял у плиты свободно, но все равно как-то прямо и стройно. Он не опирался на какую-то одну ногу, не опускал одно плечо ниже другого, не сутулил спину – он стоял совершенно ровно, помешивая в турке кофе.
- Я тоже люблю варить кофе руками, - поделился Иван, - и хотя давно приобрел себе по случаю кофеварку, там получается совсем невкусно. А еще... ни одна из моих бывших пассий не умела варить вкусный кофе.
Андре хмыкнул, не поворачиваясь.
- Да, я тоже пока еще не имел чести выпить с утра вкусно сваренный кофе. Сваренный руками, я имею в виду. Как правило, я получал кофе из машины. Ну вот... сейчас будет готово. Будь добр, открой шкафчик слева от тебя, там орехи... я заметил, тебе понравился вид из окна. Если хочешь, мы можем устроиться с кофе прямо на полу – там специально для этого я положил мохнатый ковер и подушки. Люблю там сидеть.
Иван с готовностью согласился, и они, держа в руках чашки и блюдца, уселись у окна. Андре приглушил свет, и неяркие блики от ночного Нью-Йорка заполнили комнату.
- Красиво, - тихо произнес Иван, опершись спиной о стоящий позади диван. Андре по-турецки сидел неподалеку, глядя в окно и прихлебывая кофе.
- Ты варишь очень вкусный кофе, - через пару минут снова нарушил тишину Иван, и Андре усмехнулся:
- Потому, что я варю его с хорошими мыслями. Ваня... расскажи мне свои впечатления от сегодняшнего дня. Ведь ты первый раз попал на репетицию показа... первый раз вышел на подиум... как оно тебе?
Иван задумался.
- Я устал, - честно сказал он, - от суеты, от бесполезных переодеваний туда-сюда... я не понял смысла всего этого.
- А его и нет, - спокойно ответил Андре, отставляя чашечку и тоже опираясь спиной о диван, - во всем этом нет никакого смысла. Мы показываем вещи, только и всего. Я много раз встречал знаменитых моделей, которые считали свою профессию творческой, важной, нужной... а я им говорил: да бросьте, ребята, вы просто вешалки. Что у вас внутри – никому не интересно. Вы занимаетесь благотворительностью – это здорово! Но когда вы ставите свою работу на уровень шоу и начинаете пытаться сделать из себя актрис или шоуменов – вы выглядите жалко и смешно. Наша профессия не предполагает творчества. Мы ходим так, как того хочет дизайнер. Мы просто марионетки.
Иван тоже отставил в сторону кофе и придвинулся к Андре, обнимая его одной рукой и притягивая к себе.
- Не согласен, - возразил он спокойно, чтобы сгладить впечатление от своего достаточно интимного жеста, - среди моделей есть настоящие таланты. Например, ты. Ты не марионетка. Ты выделяешься из них всех, даже если ходишь так же, как они. А что до творчества... в театре его тоже нет. Да и в кино... от актера ведь тоже требуется только играть то, что видит режиссер. Скажет мне режиссер: здесь ты должен заплакать - и я буду плакать, хотя мне лично в этом месте правильным бы казалось злиться или размахивать кулаками. А сегодня... самые яркие эмоции у меня вызвал мой первый проход. А потом я смотрел на тебя из зала – и видел, что тебя все вдохновляет, у тебя горят глаза, тебе нравится то, что ты делаешь, поэтому ты делаешь это на самый высший балл...
- Да брось, - привычно отмахнулся Андре, - какое там «нравится»! Просто это единственное, что я умею. Это единственное место, где я с моей внешностью не выгляжу смешно и нелепо.
- О чем это ты?
- Ваня, ну ты можешь представить меня в костюме и с кейсом? Например, юристом? С моим лицом, с моей фигурой? Это же смешно! Или, допустим, врачом. Или хотя бы обычным менеджером в магазине... да это же будет посмешище!... Мода и подиум – это единственное место, где моя непонятность смотрится уместно. Где мальчик, похожий на девочку – это не белая ворона и предмет насмешек, а – личность, эпатажная персона. Сейчас я могу надеть юбку и выйти на улицу. Надеть каблуки, платье и накрасить глаза. И на меня не будут показывать пальцем и не будут называть уродом. Потому что я – модель. А в модельном мире странности только приветствуются. Бог мой, почему мы все время, из любой темы сворачиваем на меня? Я хочу поговорить о тебе. Скажи мне, как тебе сам показ? Как тебе модели? Как тебе твой грим?
- Я не смотрел ни на кого, кроме тебя, - Иван покрепче прижал парня к своему плечу, - да и на платья не слишком обращал внимания... а грим... ну что – грим. Красиво, наверное. По крайней мере, он меня не изуродовал.
- Потрясающе, - Андре повернулся и уставился на Ивана, - ты – уникальная личность. Ты попал в показ самого Джерматти, познакомился с ним самим и имел у него оглушительный успех – шутка ли, два выхода! – а кроме слов «красиво, наверное» тебе и сказать нечего?
- Андре, я просто очень и очень далек от этой индустрии. Я не трепещу перед ... Джерматти, Гуччи или кто там еще есть. Я не стремился быть моделью, вот и все. Наверное, ты не общался раньше с мужчинами, которые так далеки были бы от этого мира... я обычный мужчина. Из России.
- Да, это правда, - Андре улыбнулся в темноте, - я никогда раньше не общался с такими мужчинами. Ты... как будто совсем из другой книжки. Неужели тебе со мной интересно? Ведь я из того самого бессмысленного мира, который тебе непонятен. У меня в голове показы, фотосессии, мейкап, прически, походка, тренды, тряпки, тусовки...
- ...но ты варишь вкусный кофе, - перебил его Иван, - и, несмотря на содержание твоей головы, я все время о тебе думаю. И очень хочу поцеловать.
Иван наклонился и прикоснулся губами к губам Андре, который что-то начал было говорить. Парень сначала пытался отстраниться, но вскоре перестал сопротивляться и ответил на поцелуй. Снова, как тогда, на кораблике под поцелуевым мостом, у Ивана внутри все оборвалось, зашумело в голове, и он ощутил целый ураган эмоций и страсти, поднимающийся внутри. Его ладонь легла на хрупкую шейку, сползла на открытое футболкой плечо...
- Ваня... - парень с усилием отодвинулся немного, упираясь двумя руками в Иванову грудь, - пожалуйста...
Иван дотронулся губами до уха Андре, осторожно поцеловал шею, второй ладонью провел по щеке...
- Я помню, про договор, - Иван в упор посмотрел на тяжело дышащего парня, - я же обещал тебе. Я ничего не сделаю без твоего разрешения. Но разве это распространяется на поцелуи?
Андре как-то коротко вдохнул, и Иван поймал эти приоткрытые губы. Парень, казалось, решился: теперь он сам целовал Ивана, обнимая его и медленно стаскивая с Ивана футболку. Мужчине показалось, что перед ним взорвался фейерверк – почему-то все было не так, как с женщиной. Все было ... сильнее. Острее. Ярче. Или, может, это просто потому, что сам объект Ивановой страсти был таким... непохожим на остальных? Руки Андре скользили по телу, и Ивану начало казаться, что он взбирается по лестнице, каждая ступенька – это безумное удовольствие, и оно все сильнее, сильнее, сильнее... неужели может быть ЕЩЕ сильнее? Может, может, мо...
Никогда не думал, что буду делать это, - пронеслось в голове у Ивана. Он опрокинул парня на спину и прижал всем своим весом к мягкому ковру. Но его руки и тело, привыкшие к определенной последовательности действий, не находили знакомых изгибов и впадинок – как раз наоборот, они наткнулись на совершенно незнакомые выпуклости. И споткнулись о них.
И Иван резко протрезвел.
Внезапно.
И эту секундную остановку моментально уловил Андре.
Наверное, просто потому, что он ждал чего-то подобного. Знал, когда, в какой момент случается эта пауза.
Парень вывернулся из-под задеревеневшего Ивана, откатился в сторону, и на четвереньках, задыхаясь и пытаясь застегнуть обратно джинсы, пополз к дивану. Он пытался сдержаться, но слезы сами собой полились, хлынули каким-то неостановимым потоком, и Андре, размазывая их по щекам, уже не мог ничего скрыть.
Иван потянулся было за ним, схватил за руку, но парень с силой оттолкнул мужчину и вскочил на ноги.
- Убирайся! Просто – убирайся отсюда!
Мужчина бросился за ним, схватил в охапку, прижал к себе, но Андре словно обезумел – он выдирался из рук, хлестал Ивана по щекам, брыкался и рыдал.
- Пошел вон! Убирайся! Я сказал – пошел вон!
Иван подхватил свою футболку и сумку, и, натыкаясь в полутьме на углы, выскочил из квартиры.