Третьи дворы

14.

 ... Иван медленно брел по улице, примерно угадав направление, невидящими глазами шаря по витринам, по лицам прохожих.
У него было странное состояние расконцентрированности – такое иногда снится, будто никак не можешь заставить себя сфокусировать взгляд, не можешь увидеть картинку, не можешь увидеть какой-то определенный кусок пространства – снизу или сверху... сейчас у Ивана было примерно так же: его взгляд шарил вокруг, но зацепиться ни за что не мог, как будто действительно не подчинялся хозяину, не мог остановиться и собраться воедино.
Он мечтал встретить какого-нибудь отморозка, или ввязаться пьяную драку, или самому долбануться головой и разбить первую же попавшуюся витрину вдребезги, чтобы его избили, чем сильнее, тем лучше; и пусть бы даже убили – все приятнее, чем эта мерзость внутри, которая, как мутная жидкость в стакане, все взбалтывается и взбалтывается, никак не осядет на дно. Все равно. Уже плевать. Хреново настолько, что хуже уже не будет.
Что я наделал, думал он отчаянно, что же я наделал, идиот, дурак, кретин! Что со мной случилось, почему мое тело перестало мне подчиняться, почему оно отдернулось, ведь мне же было хорошо, я же сходил с ума, я же все осознавал и хотел! С чего вдруг у меня образовалась эта тяжелая хмарь в голове, этот туман, который отключил меня на секунду – и ее хватило, чтобы все испортить? Как теперь это исправлять? Что делать? Извиняться? Но я бы теперь и сам себе не поверил!
Он правильно про меня думал, я такой же, как все, кто убегал от него. Я такой же м*дак и скотина, который лелеял и нянчил собственные иллюзии, думал только о своем «хочу» и тешился интересными экспериментами. И я его предал. Он доверился мне, решился – а я предал. Оказался, как все.
Неужели я потерял его?...

...на пресс-конференцию Иван почти опоздал – вбежал в отель за десять минут до начала. Ему было наплевать на все правила приличия – он, стиснув зубы, растолкал всех фотографов и встал ровно по центру, напротив стола, за которым должны были сидеть интервьюируемые.
Он должен был видеть Андре. Сделать лучшие снимки. Доказать парню, что тот не зря привез его с собой. Доказать, что...
Хотя бы что-нибудь доказать. И показать, что ему не все равно.
Сегодня надо было сделать все профессиональнее, чем всегда: пока есть десять минут, посмотреть на свет, настроить вспышку, сделать пробные кадры и выставить диафрагму...
Иван никогда не снимал на автоматических настройках. Для него это было оскорбительно. Он любил кропотливо подбирать нужные параметры руками: как опытный массажист прощупывает каждую косточку, чтобы выправить вывих, так и Иван вдумчиво устанавливал свои собственные данные: он все делал наугад, «по результату», не полагаясь на советуемые стандарты: резкость настраивал исключительно по своему вкусу, выдержку ставил свою любимую, самую короткую, диафрагму открывал по максимуму... да, иногда получалось совсем не то, что он хотел, но он же пробовал! И исправлял неудачное! Он менял, экспериментировал – и в совершенно заурядном свете комнаты иной раз получались абсолютно инопланетные фотографии.
Вот и сейчас Иван раскрутил штатив, установил камеру и начал ее настраивать. Объектив... для одного Андре? Конечно, никто другой Ивану не нужен, общих планов он брать не собирается, да и Андре будет исключительно отвечать на вопросы, сидя в кресле – значит, динамики не будет тоже. Статика. Значит, объектив можно взять портретный. Вспышка отсюда «добьет» вот эта, небольшая, с отражателем. Нацепить рассеиватель, чтобы не лупило в глаза... ISO... выдержка... пробный кадр – нет, не то. Слишком много теней. А если вот так...
Пока Иван возился и тестировал свои настройки, вокруг него сконцентрировались остальные фотографы, которых Иван так бесцеремонно растолкал. Они косились на несносного хама, но ничего не говорили – либо видели вчера Ивана на подиуме, либо просто не считали нужным скандалить.
То, что к площадке подходит какая-то знаменитость, Иван понял по громкому гулу соседей, их обернувшимся зашелестевшим камерам и всеобщему оживлению.
Сам он оборачиваться боялся: у него словно морозом свело шею, затылок и спину. Он до такой степени боялся встретиться глазами с Андре, что чуть было не бросился бежать – но вовремя вцепился в штатив с фотоаппаратом, который и вернул его к реальности.
Засверкали вспышки. Андре, не останавливаясь, на бегу послал всем воздушные поцелуи и порхнул за стол – легкий, воздушный, небесный.
Ивану показалось, что сегодня Андре был еще красивее, и у него внутри все скрутилось в комок от боли: что я наделал... что я наделал... как это исправить? Как мне его вернуть? Как изменить?
А Андре не смотрел в зал. Он с ослепительной улыбкой поприветствовал каких-то важных дяденек, восседавших под баннером известного телеканала, помахал рукой подходящему Маэстро и привстал, целуя того в щеку.
Он был таким же, как всегда. И чем шире он улыбался, тем кровавее и темнее раздирались внутри Ивана клочья: он никогда не возвращается к тем, кто убежал, крутилось у него в голове. Он никогда не дает второго шанса. Он никогда... никогда... ни-ког-да...
Наконец, расселись по своим местам гости, журналисты приготовились... и вопросы посыпались, как из ящика Пандоры.
Иван, каким-то нечеловеческим усилием собрав себя в кулак, начал фотографировать: он снимал одного Андре, пару раз - для приличия – направив объектив и на Джерматти, и на именитых гостей, но по две фотографии – вполне достаточно, решил он и вернулся к Андре.
Джерматти ответил на какие-то стандартные вопросы про творческие планы и основную мысль показываемой коллекции, гости высказали свои предположения о показываемых творениях маэстро, и журналисты перешли к вопросам вне протокола. Первый же вопрос до такой степени огорошил Ивана, что он даже обернулся посмотреть: кто это спросил?
- Андре, скажите, на показах, площадках и в клубах в какой туалет вы ходите – в мужской или женский?
По толпе остальных прошел легкий шепоток и усмешки – вероятно, не одному Ивану показался странным этот вопрос. Гости, Джерматти и сам Андре на пару секунд потеряли дар речи, переглянулись... затем Андре быстро взял себя в руки и обаятельно улыбнулся журналистке:
- Вероятно, сегодня здесь проходит негласный конкурс самых необычных вопросов? Полагаю, Вы победите, дорогуша! Я хожу в женский туалет.
Тут уже Иван поднял голову от камеры и уставился на Андре. Андре невозмутимо улыбался.
- Я поясню... чтобы не было кривотолков и сплетен среди Ваших же коллег, дорогуша. Как Вы видите, у меня несколько... не мужская внешность. Я часто ношу юбки, крашу губы. И когда в этом виде я захожу в мужской туалет, мужчины начинают прятаться по углам и кричать мне: девушка! Это мужской туалет! Чтобы не доводить мужчин до инфаркта, мне приходится заходить сразу в женский.
Андре весьма натурально изобразил мужчину, закрывающего руками ширинку, негодование на лице и испуганное верещание. Журналисты рассмеялись, а Иван облегченно выдохнул: красиво вышел из ситуации. Красиво ответил на некрасивый вопрос и перевел все в шутку.
- А Вы сами кем себя больше чувствуете – мужчиной или женщиной?
Журналистка не отступала и задала знакомый уже Ивану вопрос. Видимо, это – самый банальный и избитый вопрос, который когда-либо слышал парень. Господи, да неужели же каждый считает своим долгом это спросить? Андре очаровательно улыбнулся и пожал плечиком:
- Я очень не люблю навешивать ярлыки сам, и не люблю, когда их вешают на меня. Вот сейчас я сижу перед Вами в юбке от прекрасного Джерматти (поклон в сторону маэстро), и мне очень нравится чувствовать себя в юбке от Джерматти, потому, что это прекрасная юбка, хотя и не из последней коллекции (простите меня, маэстро, что я пришел сегодня в модели предыдущего года!). Если бы я все время был мужчиной, я был бы лишен возможности надеть эту юбку, верно? Я был бы очень ограничен своим мужским гардеробом. И был бы лишен этого удовольствия – чувствовать себя привлекательно в юбке от Джерматти. И у маэстро Джерматти стало бы на одного почитателя меньше. На самом деле, сейчас для меня все это – интересная игра, возможность быть и тем, и другим, носить интересные вещи и выглядеть по-разному. Это просто моя работа. И то, что я постоянно слышу подобные вопросы, подтверждает, что эту работу я делаю хорошо.
Иван не удержался и присоединился к аплодисментам, которыми наградили Андре сначала именитые гости и сам Джерматти, а затем и журналисты. Парень настолько ловко отвечал на гадкие вопросы и сворачивал на работу, что ему бы надо было написать об этом книгу. Не раз Иван и сам участвовал в пресс-конференциях, и просто наблюдал за ними, но такого виртуозного владения ускользающей техникой он еще не видел ни у кого: артисты и он сам не раз ляпали что-то, о чем потом жалели: неудачная формулировка в ответе на нескромный вопрос в руках журналистов оборачивалась скандалом, слова бывали истолкованы превратно, обижали коллег или режиссеров, артисты потом со слезами на глазах бегали, извинялись, видя в газетах перевранные цитаты... а Андре ни на один вопрос не ответил так, чтобы можно было его процитировать неправильно. Как ни крути, скандал для желтой прессы из его ответов вывернуть не удастся.
Иван как будто увидел парня заново. В первый день их знакомства он видел в нем девушку-модель, пусть и неглупую, но – обычную, такую же, как все остальные девушки-модели, коих Иван на своем веку повидал не так уж мало.
Начав общаться, он, конечно, не мог не заметить, что Андре совсем не похож на стандартную девушку-модель – но они говорили на общие темы, не вдавались в какие-то тонкости, не обсуждали серьезных вещей и совсем не говорили о работе. Андре рассказывал ему много интересного о моде, но это не казалось каким-то высокоинтеллектуальным. По большому счету, они ни разу не обсуждали темы, где в полной мере могло бы проявиться богатство интеллекта, глубина личности... а сейчас у мужчины как будто открылись, наконец, глаза.
Он увидел перед собой не просто красивую модель и оригинальную личность. Он увидел перед собой умного и интересного человека, нестандартно мыслящего, умеющего находить правильные слова, строить правильные фразы, доносить до собеседника предельно точно то, что он хотел сказать, не прибегая к расплывчатым аллегориям, двусмысленностям, не путаясь в собственных речах и не скатываясь к банальностям. Андре ни словом, ни жестом не дал понять журналистке, задавшей глупый вопрос, что она спрашивает что-то непотребное. Он не закатил глаза, не ответил ей резко, чем грешит большинство звезд, не отказался отвечать... что там говорить: сам Иван, да и большинство его коллег, не нашлись бы, что ответить на заданные вопросы. А Андре не просто ответил – он сделал из этих вопросов красивые и уместные, он перевел разговор из разряда личных в разряд рабочих, да еще и ухитрился спеть осанну Джерматти, из ничего создав целую рекламную кампанию.
Журналисты переключились на Джерматти, а Иван все фотографировал внимательно слушающего Андре, и никак не мог прийти в себя от изумления. Ему казалось, что он не знаком с этим парнем. Предыдущие дни оказались наполненными какими-то пустыми, ничего не значащими разговорами, и на самом деле Иван совершенно не знал этого человека. Он ухитрился оказаться в его постели, но не знал о его личности практически ничего! А сейчас, когда только-только начал узнавать, так бездарно потерял...
- Андре, откуда Вы черпаете вдохновение для работы?
Снова вопрос к Андре. И снова – милая улыбка в ответ.
- Как и для всех остальных людей, мое вдохновение – это любовь. Я вижу, у Вас уже готов следующий вопрос – я на него сразу отвечу, можно?
Публика ответила овацией – все уже поняли, какой вопрос последует, и затаили дыхание. Андре элегантным жестом поправил спадающую с плеча футболку, улыбнулся каким-то своим мыслям, поднял глаза...
- Я думаю, любовь не имеет границ. Неважно, кого ты любишь – мужчину или женщину, само это чувство тебя делает лучше, чем ты есть, добрее, нежнее, красивее. Любовь мало общего имеет с сексом, поэтому я не люблю запихивать себя в рамки каких-то определений. Для меня любовь – это именно вдохновение, а не постель. А для вдохновения иногда достаточно бывает просто видеть любимого человека, чтобы быть счастливым.
Овация. Иван от всей души аплодировал, снова поражаясь, как же так можно – ответить так объемно, но ухитриться не сказать ничего личного? Мужчина мысленно поднял руки, сдаваясь. Чтобы ответить так, как ответил Андре, ему самому понадобилось бы как минимум минут пять размышления, чтобы выстроить гладкие фразы, чтобы не оставить лазеек для домыслов, чтобы попытку обсудить конкретного человека свести к общечеловеческим ценностям, оспорить которые мало кто возьмется...
Пара неинтересных вопросов заскучавшим было участникам пресс-конференции завершили действо, и организаторы увели гостей за кулисы. Иван нетерпеливо сложил свои орудия производства и посмотрел на часы: пресс-конференция шла ровно полтора часа, и скоро уже нужно будет готовиться к показу. Полтора часа... Не попробовать ли?...
Мужчина беспрепятственно, кивнув уже знакомой «выпускающей» администраторше, прошел за кулисы и осмотрелся. Андре стоял в компании одного из гостей и о чем-то оживленно беседовал. Заметив Ивана, парень словно бы невзначай повернулся к нему спиной, продолжая беседу.
Иван остановился, словно на стенку наткнулся. Ничего не получится, с ужасающей ясностью понял он. Это – все. Больше уже не получится ничего... он просто не даст мне шанса хотя бы что-то сказать или сделать.
Совершенно обессиленный, Иван добрел до отельного кафе и рухнул за первый попавшийся столик, заказав кофе. Уронив голову на руки, он просидел неподвижно все оставшееся до показа время.