О чем я думал обычно первым делом, просыпаясь? О том, во сколько сегодня пары и стоит ли на них идти. О том, что перед выступлением в эту субботу нужно еще раз прогнать Васю на барабанах, но в другом ритме, хотя он по-прежнему рвется к гитаре. О том, ушли ли родители на работу или снова придется есть мамины блинчики, тоскуя по припрятанному дошику.
Сегодня, даже толком еще не проснувшись, я перво-наперво думаю об Арсении, и живот сводит сладко и томительно, а следом уже появляется эрекция, слишком крепкая для утренней.
- Заебись, чо, - я с рычанием накрываю голову подушкой, окончательно понимая, что встрял.
Насколько сильно - покажет время, и это не тот случай, когда можно тупо забить, с пацанами всегда сложнее, хотя дальше поцелуев у нас никогда не заходило. И то там даже искры не было, только желание попробовать новое. С парнем сложнее и проще одновременно - ты вроде как с ним на равных, и если ты ему не нравишься, он даст понять сразу. Вполне ясно выгорит или нет, их не надо добиваться, они не канифолят мозги без повода и можно предугадать реакцию. Девчонки существа инопланетные, их непросто понять, но победа потом вкуснее, ведь дается она сложнее. Арсения, находящегося где-то между этими двумя видами существ, понять будет трудно.
А я ведь ему тоже нравлюсь - думается вдруг, и живот сводит сильнее. Если вспомнить, то смотрит он всегда как-то заинтересованно, временами - откровенно кокетливо, в тралике вон вчера, к примеру, потерся совсем на грани интимного. Что я, собственно, теряю, попробовав? Да ничего. Лучше сейчас, сразу, пока не успел привыкнуть к мысли о том, что хочу его видеть рядом, и тогда отказ не так глубоко ранит.
В задумчивости я трогаю колечко в губе языком. Да, надо решаться.
Но два дня мы не видимся - он на съемках за городом, я в политехе на парах и не нахожу себе места. В четверг вечером я конкретно лажаю на репетиции, не попадая под Васю и проседая на полтона ниже положенного.
- Не выспался? - ворчит Денис, заливаясь энергетиком - кто-кто, а он, как Никола Тесла, спит по два часа. Правда, Тесла создал множество полезных вещей и технологий, а Дениска всего-то просиживает жизнь за игрой в контру. Киберспортсмен, мать его.
- Бессонница, - говорю я, отбирая у него банку.
- Кость! - вопит с края сцены Анжела. - Тут звонят тебе!
Бросает телефон, и я, подхватив его, быстро нажимаю на кнопку.
- Что, уже пора? Вроде ж к восьми договаривались с твоей мамой, а сейчас только шесть, - говорю, вскинув руку с часами.
- Ну как бы да, - произносит Арсений с унынием. - Только я тоже очень хочу домой, но сижу в съемочном павильоне примерно... мм... час. Можешь за мной приехать?
- Да не вопрос, а что случилось?
- Случился Владимир, мой самый преданный поклонник. Приехал, и стоит у входа с цветами, как только адрес нашел...
Какая прелесть - я еду спасать принцессу из лап дракона. Только вот при виде этого дракона у меня внутри все скукоживается от отвращения - презентабельному мужчине, что стоит у входа в здание павильона, на вид лет сорок пять, хотя не исключено, что больше, видно, что сильно молодится: седина закрашена, зубы отбелены, брови подстрижены. На капоте бэхи лежит букетище, которым убить нельзя, но можно спрятать в середине трехлетнего ребенка. Арсений, скорее всего, думает, что такой как я его отпугнет. А нихрена, я таких знаю.
- Я, типа, приехал, - произношу я в телефон, обходя здание с другой стороны. - Но я тебе ничем не помогу, если встречу, то это только... ну... подстегнет, что ли? Охотничий инстинкт проснется. Где ты такое старье откопал?
- Такого закапывать пора, - отвечает Арсений. - Мамин знакомый, одно время к нам часто приезжал, пока мама не поняла, с какой целью. Так и что мне делать? Самому выйти предлагаешь?
- Давно бы вышел! Подойди к последнему окну в коридоре, ручку подергай. Открывается?
Окно, на удачу, открыть удается, и из него высовывается белокурая голова Арсения, в ушах которого болтаются яркие кольца с висюльками.
- Серьги ужасные! - замечаю я. - Девяностые снова в моде? У моей мамы таких обувная коробка. Вылезай!
- Как я вылезу? - он смотрит вниз с сомнением. - Высоко же!
- Мы с пацанами в школе со второго этажа прыгали, это - не высоко. Давай, лезь! Ты никогда из окна не вылезал?
- Нет.
Я, протянув руки, вздыхаю:
- Я подстрахую, давай. Маленькая подсказка - лезть надо жопой вперед.
На секунду голова изчезает, потом слышно стук, - подвинул стул - и через подоконник перекидывается нога, затем вторая. Стоит отметить, что он бы мог и в этом положении просто сползти вниз, а я бы его поймал, но сказано - жопой вперед, и он разворачивается, оперевшись на колено.
- Володя, сучара, колготки порвал из-за него! - сообщает Арсений, болтая в воздухе ногами в туфлях. - Да где ты там? Я так и буду висеть?
Я, спохватившись, ловлю его, удерживая за бока. От короткого прикосновения становится жарко и чувство такое, точно волоски на руках наэлектризовались.
- Как я домой поеду? - отряхиваясь, возмущается он. - Прямо на коленках, Володя, сука!
- Хочешь, зайдем ко мне, снимешь, - предлагаю. - Я живу на соседней улице.
Можно снять и тут, за ближайшим углом, или взять такси и поехать сразу домой, потому что он снова не на машине. Но Арсений соглашается:
- А пойдем! Мама просила передать, пока ты добирался, что сегодня не получится, ей надо выставку организовывать. Сваришь мне кофе.
- Заварю, - хмыкаю я. - В суровых российских семьях кофе среднего рода и его просто заливают кипятком, представляешь?
- Да иди ты! - фыркает он. - А что, правда серьги ужасные?
- Отвратительная безвкусица.
- Это ретро.
- Отвратительно безвкусное ретро.
Дома, тоже на удачу, никого - дядя Миша на работе допоздна, а мама уехала к подруге. Арсений, разувшись, ставит туфли на коврике, сует ноги в предложенные мягкие тапки и идет за мной на кухню, остановившись в дверном проеме и ощупывая «дождик» из нанизанных на капроновую нить крышечек от колы.
- Это отчим делал, - поясняю я. - Пять лет собирал.
- Зачем? - недоумевает Арсений, приземляясь на стул.
- На это даже он сам не ответит, - хмыкаю я.
Пока закипает чайник, Арсений задирает ноги на соседний стул, приподнимается, скатывая разодранные колготки, а я, склонившись над раковиной, на это смотрю. Отчего-то именно вид его голых коленок вызывает во мне то самое сладко-томительное чувство, накатившее недавно утром. Колготки отправляются в мусорное ведро, которое под столом.
- Кость, ну ты свинья, - произносит он, выпрямляясь. - Банку бы вынес, там прокисло все давно, маме бы помог.
- Какую банку? - не понимаю я. - А! Ты про Геннадия? Это чайный гриб. Его специально разводят.
- Геннадий? - поднимает бровь Арсений. - Зачем добровольно разводить его?
- Он полезный. Мама на нем худеет. Тебе же с молоком?
Он берет из вазочки печенье, откусывает и жует в задумчивости, рассматривая магнитики на холодильнике и фиалки на окне, которые выращивает дядя Миша. У мамы все дохнет, и гриб бы сдох, если бы не он.
- Как у вас миленько, - говорит Арсений, и звучит это искренне. - У нас такая же кухня была под Таганрогом, пока мы сюда не переехали. Только без крышечек. Мама работала на заводе лакокрасочных, я в школу почти не ходил, дома сидел на обучении, каждый цветочек на вот таких обоях пересчитал.
- Болел? - спрашиваю, размешивая сахар.
- Били, - говорит Арсений с чудовищной простотой. - Я всегда был белой вороной. Наверное, так бы и подох там, где-нибудь за гаражами, если бы мамины картины не заметили на выставке. Она в Питер на последние деньги поехала, верила, что получится - а я не верил. Мне четырнадцать было. Потом начали покупать, приглашать, какой-то спонсор даже мастерскую ей снимал первое время, где мы и жили. Со временем выкрутились, мать ипотеку взяла, устроила меня в колледж. К хорошему быстро привыкаешь. А в колледже дочка директора, известный фотограф, увидела меня случайно и пригласила на пробы в агентство, сказала, что такие, как я, сейчас востребованы. Типа, начнешь здесь, в России, заметят за границей, поедешь в Америку или еще куда.
- И ты поедешь?
- Со временем. Что тут делать таким как я? Ладно, сейчас мне девятнадцать, а в тридцать кому я тут нужен буду? Я, кроме как лицом работать, пока ничего не умею. Отучусь на заочке и уеду. Ты выкрутишься, ты бойкий.
- На самом деле очень занудный, - отвечаю я, макая печенье в кофе и хмурясь, когда оно, размокнув, плюхается в кружку. - Сукаблядь...
Арсений заливисто смеется, не замечая, что половина его печенья тоже остается в кружке.
- Еще надо мной ржешь! - замечаю я. - Сейчас ложку дам.
- Да я сам! - встает, тянется к краю стола и нависает надо мной, а лицо его в сантиметрах от моего, и видно, что реснички в уголке глаза не прокрашены.
Мне хватает недолгого замешательства, чтобы решиться, я утягиваю его к себе на колени и бедро под платьем стискиваю не слишком деликатно. Голубые глаза вспыхивают удивлением, розовые губы приоткрываются с готовностью.
- А говорил, барышни у него нет, - произносит мамин голос за спиной, и Арсений, вскочив, пересаживается на свой стул. - Как звать-то, красавица?
- Ар... Артемида, - быстро нахожусь я, а Арсений морщится и закрывает лицо ладонями.
- Какое красивое имя! - восхищается мама, вешая сумку на дверную ручку. - А меня Натаха. Вы будете...
- Мам, мы уже поели! Спасибо!
- Да, спасибо большое, мне пора, - говорит Арсений, пряча глаза и ухмылку. - Такси приехало как раз.
Он, подхватив телефон, на ходу вбивает номер дома в онлайн-заказ, обувается и еще раз прощается у входа, почти выбегая в подъезд. Света нет, лампочка как всегда выкручена, я догоняю его у двери и прижимаю к обшарпанной стене, задирая платье и сжимая в руках ягодицы. Арсений, смешно пискнув и стукнувшись затылком, замирает и не дышит, когда я прижимаюсь к нему губами. Губы мягкие, со вкусом кофе, но очень скоро становится понятно, что прежде он не целовался, и это странно, учитывая его подчеркнуто развязное временами поведение.
- Так ты... - выдыхаю в эти теплые губы, и он хрипло прерывает:
- И что теперь? Неинтересно, да?
- Скорее наоборот...
Со второго раза он пытается отвечать, я сбавляю обороты, и получается совсем неплохо, даже как-то по-детски невинно.
- Ты совсем еще детка, - говорю, оторвавшись.
- Неопытный? А с кем бы мне, сам подумай?.. Такси приехало. Я пойду?
- Вот с этим? - я вжимаюсь пахом, ощущая и его стояк в том числе, он снова стукается затылком и ойкает. - Представь что-то мерзкое.
- Володю, - Арсений дышит часто и облизывает нижнюю губу. - Как он меня...
- ...трогает и потом целует прямо...
- Фу! Теперь точно можно! Пока?
- Пока!
Подъездная дверь закрывается, по ступеням стучат каблуки, я плетусь обратно в квартиру на ослабевших ногах. Мама, стоя в коридоре и сложив руки на груди, дожидается, когда я разуюсь и кивает в сторону кухни:
- Надо поговорить.
Эту интонацию я знаю - она всегда использует ее, желая за что-то хорошенько отпесочить. Я сажусь за стол, не ожидая ничего хорошего.
- Костя. Ты меня держишь за дуру? - темные глаза щурятся в тонюсенькую щелочку. - По-твоему, я ничего не заметила?
Все. Пизда всему.
- Мам, - я пытаюсь подобрать слова, чтобы суметь объяснить, почему Арсений носит женские вещи, но она говорит:
- Скажи честно: ты стесняешься того, как я готовлю? Я невкусно готовлю?
- Мам, - смотрю на ее обиженное заранее лицо. - Мам. Ты вкусно готовишь. Картошку и... макароны с сыром. А остальное чуть... хуже.
- И вы все молчали! - взрывается она. - Столько лет! И этот пиздюк Миша тоже!
- Мам, мы любим тебя. Поэтому не хотели обижать.
Обиженная мама хлещет меня полотенцем по спине, обвиняя «пиздюка» дядю Мишу в сговоре со мной, потом плачет, потом смиряется и обещает посмотреть рецепты для чайников в интернете. Я, облегченно вздохнув, наливаю себе вторую чашку кофе и собираюсь уйти к себе.
- Кость, - останавливает мама. - Тебе не идет.
- Что не идет? - спрашиваю.
- Розовая помада. Вытри с подбородка.
Очень хочется написать первым, но я, помня про назойливость Володи, терплю до часа ночи и все равно спрашиваю:
«Придешь в субботу в «Голди»? Мы выступаем в одиннадцать».
«Приду» - кратко и даже без улыбочек.
Блядь, не надо было спрашивать, сто процентов подумал, что я как настырный Володя. Залезаю в кровать с чувством собственного недостоинства, телефон пиликает, и я, открывая сообщение, застываю с поднятой рукой.
«Это личное портфолио, не думай, что я такая же фиалка, как ваши на окне. Спокойной ночи».
Снято у зеркала: Арсений в шелковой пижаме, - короткая майка на бретельках и оооочень короткие шорты - в сетчатых гольфах с бантиками, в туфлях на шпильке. Я долго лежу, прежде чем пожелать спокойной ночи в ответ, потом присматриваюсь к кровати на заднем фоне, на которой лежит что-то продолговатое и интенсивно розовое.
- Да ну нахуй! - произношу по слогам, и телефон, выскользнув из моих рук, падает на лицо.
