Слышу голос из прекрасного далёка, голос утренний в серебряной росе.
Антон громко хмыкнул, а на губах проявилась ироничная усмешка, когда у соседа сверху на всю громкость заиграла старая песня. Этот придурок постоянно включает какую-то херню с утра пораньше. Шастун уже даже перестал на него злиться за это.
— Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко. Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь, — с чувством подпевает подросток, сжимая в руке свой старенький самсунг с потресканным экраном и размахивая в такт мелодии. Он лежит на кровати, которая слегка поскрипывает, когда он размахивает рукой особенно эмоционально, и смотрит в потолок, закинув ногу на ногу. Тут же другой его сосед — тоже сверху, но живущий справа от приёбнутого дяди Славы, который вечно крутит совковские песни на магнитоле, — начинает рассерженно стучать по батарее. Вот оно — утро обычного школьника Антона Шастуна, который застрял в отдалённой от центра хрущёвке на долгие шестнадцать лет. Антон даже немного расстроен тем, что сегодня суббота — выходной и у него, и у мамы. Возможно, в детстве он и был рад проводить с ней время, но, если честно, он смутно помнит те времена, когда всё было не так, как сейчас...
— Антон!!! — кричит мама откуда-то из другой комнаты надломленным голосом. Вчера была пятница, и этот факт легко объясняет её сегодняшнее состояние. Парень нехотя сползает с кровати и выходит в коридор. В глаза бросается отвисший кусок обоев, который мозолит взгляд не первую неделю, и он раздражённо сдирает его, оголяя часть серой стены, а бумагу комкает и бросает в мусорку на кухне. Кажется, ремонт здесь и впрямь не проводился с периода «оттепели». В квартире пахнет сыростью и алкогольным душком, отчего пацан раздражённо открывает настежь окно, хоть там и не май месяц, и проветривает помещение. Под столом валяется несколько пустых полторашек «Арсенального» по акции, а в мусорном пакете перезваниваются две бутылки беленькой. Антон уже даже не закатывает маме скандалы и не читает нотации, он смирился настолько, что чувство апатии стало его привычным состоянием.
Потянувшись к навесному шкафчику, который никогда плотно не закрывался, и одна дверца держалась только на добром слове, он вынимает из поржавевшей подставки для посуды кружку «любимой маме», на которой от времени уже появились несколько сколов и не было половины ручки. Сполоснув её под краном, парень наливает в ёмкость воду из фильтра и относит в мамину комнату. Шторы были плотно прикрыты, вокруг беспорядок, на полу чужое грязное бельё, отчего даже Шаст, привыкший к подобной жизни, с отвращением поморщился и скорее всучил кружку в дрожащие женские руки.
