Сириус. Убить нельзя влюбиться.

5 часть.

До главного Дворца они идут медленно, словно вышли на семейную прогулку. Юнги — чуть впереди, а Чимин плетётся следом, по-прежнему морозя ладонь в руке нулла. Снова оказаться на территории Дворца слишком волнительно и страшно, но у Пака давно всё так и происходит. Неуютно. Чимин опасался разглядывать нуллов и снующих по двору слуг, поэтому смело развернул лицо влево, ровняясь с Юнги, намереваясь привыкнуть к повсеместной бледности, отмечая, что резные снежинки, отвергнутые серым нависшим над Патриэмом небом, смотрятся на этой коже более живыми и яркими.

Раньше он бы радовался первому снегу, прикрывая ладонью глаза от света тусклого зимнего солнца. Но не теперь. Отныне тускло в нём самом и здесь уже не прикрыться. Юнги тянул неожиданно расслабленного парня за собой, огибая дворец и через широкую расписную арку проходя в соседний двор, а Чимин смотрел внимательно и даже одёрнуть себя был не в силах, наблюдая, как теряет свою форму снежинка на розовых губах, превращаясь в каплю, чуть заметную. Не достойную того, чтобы её стёрли или слизали, и Паку кажется, что его постигнет та же участь. — Мы пришли, — Мин остановился и кивнул в сторону невысокого строения, окружённого каменным забором, — Это дом нуллов. Чимин нехотя переместил взгляд туда, куда указывал Юнги и замер. Он никогда не видел ничего подобного. Именно в этом дворе, по ощущениям, сосредоточился весь инопланетный дух его времени. Пак много раз задумывался о том, почему, несмотря на использование внеземных устройств и материалов, по Патриэму до сих пор не летают машины, а роботы не доведены до совершенства. Видимо, потому что всё это находится в одном месте — в доме нуллов. Здание меньше всего напоминало дом, скорее гигантский купол, снятый с марсианской церкви. Его черная поверхность, изувеченная ярко-красными разводами и вкраплениями мелкого жёлтого песка навевала мысли о межгалактическом пространстве и человечках с головами в виде мяча из американского футбола, не хуже того самого Арнольда*. Если бы Юнги сказал, что нуллы не рождались на земле и являются посланниками тёмной стороны вселенной, то Чимин охотно бы поверил. Он бы поверил в любые небылицы, тем более, что над ним завертелся конусообразный дрон, опасно мигая радугой круглых лампочек. — Что это? — у Пака дыхание сперло, и ладони вмиг вспотели, что не могло не передаться Мину. — Это что-то типа охранного устройства. Мне придётся долго рассказывать про его свойства, — Юнги сжал влажную ладонь Чимина, но не выпустил её из своей, к слову, абсолютно сухой, — Оно реагирует на всё, что может навредить тому, кому он служит. — Нуллам? — Государству, в лице многих. Нуллы в их числе. Внутри купол оказался очень светлым и больше напоминал лабораторию или клинику с кожаной мебелью, кадками с растениями разного вида, прозрачными стеклянными столиками и свисающими с потолка овальными лампами. Чимин озирался по сторонам, напрочь забыв, где находится, громко ахал и только благодаря реакции Юнги, который успевал тянуть его за руку, не врезался в мимо проходящих нуллов. Преодолев несколько холлов, они подошли к лифту, и Чимин, наконец, выдернул свою ладонь из руки Мина, задумчиво потирая её и неловко переминаясь с ноги на ногу. — Нервничаешь? — Юнги выпятил нижнюю губу и коснулся пальцами металлической пластины на своей шее, что не скрылось от глаз Пака. — Если бы ты не был нуллом, то я бы подумал, что нервничаешь как раз таки ты. — Я не могу испытывать... — Да-да, я помню. Я сказал «если бы», расслабься, — примирительно закивал Чимин, заходя в лифт сразу за Юнги. — Напрягаться я тоже не могу, потому что не могу испытывать, — Айщ, какой же ты зануда, — Пак запрокинул голову и закатил глаза. Его потряхивало от ровного тона Мина. Это, словно, разговаривать с роботом, в которого заложен базовый набор слов. Но, в первую очередь, Чимину Юнги представлялся плюющимся пауком, обездвиживающим свою добычу смесью яда и шёлка, только в его случае была ещё щепотка раздражающей болтовни. Подниматься им пришлось всего на один этаж выше, и Пак ждал собственной, кусающейся за нервные окончания, паники и бешеного ритма в груди, но было спокойно. Не потому что ему нравилась та ситуация, в которой он оказался, а потому что инопланетное веяние, привлекавшее Чимина с детства, теперь окружало со всех сторон. Это было нечто новое, запредельно-невозможное, опасное, в том числе. Но Чимин слишком любопытен, слишком настойчив в своих стремлениях. Второй этаж выглядел сравнительно проще, имея лишь сплетения освещённых коридоров, изрытых множеством рифленых дверей. Юнги преодолел расстояние в пару десятков метров и остановился возле высокой пальмы, подпирающей стену, дожидаясь Пака, который весь сжался и ступал по выстеленному серым ковром полу так, будто среди короткого ворса могли быть запрятаны опасные снаряды, изрешетившие несколько сотен бедняг-солитов. — До этой минуты ты был смелее, — Юнги протянул руку, заманивая Чимина, — Можешь взять мою ладонь. Мне кажется, тебя это успокаивает. — Что? — Пак быстро смочил языком побледневшие губы и нахмурился, отмечая ситуацию, как ужасно глупую, — О чём ты вообще? — Просто проанализировал твоё состояние до подъема на жилой этаж и понял, — Мин придирчиво оглядел свою расцарапанную конечность, выпрямляя её и раскрывая ладонь, — Ты был спокоен тогда, когда я держал тебя за руку. — Какой самовлюблённый парень, — Чимин подошёл ближе и рывком отбросил ледяную ладонь от себя, уловив, как губы Мина приоткрылись, намереваясь пропустить пару приевшихся словечек, — Да знаю я, что нуллам это не присуще. Достал. Чимин мог бы закрыть глаза и представить, насколько Юнги был бы нежным, заботливым, при наличии отобранной души. Иногда ворчливым, когда его муж не взял с собой куртку, выбегая под проливной дождь, наивно прикрывая голову ладонью. Иногда слишком домашним, натягивая на себя свитер с горлом и заваливаясь на пол напротив камина, смеясь, притягивая к себе того, кто предназначен судьбой и забавляясь с его попыток вывернуться из объятий. Чимин мог бы представить, как Юнги протягивает ладонь, вот так же, как и сейчас, но только улыбается при этом, а в глазах — разгорающиеся угольки, горячее тех, что тлеют в том самом камине. И тогда бы Пак ухватился за его руку, ему было бы спокойно жить с таким Юнги под неярким зимним солнцем. Чимин мог бы представить, как Мин не притворяется. Чимин мог бы представить. Но это было бы ложью, не меньшей, чем забота Мин Юнги.