Обрати на меня внимание

Часть 32

Антон хочет смеяться от воспоминаний о коктейле со сливками и одновременно рыдать... по многим причинам. У него есть один повод для веселья и больше сотни для грусти. Его колотит крупная дрожь от всего навалившегося разом. Юноша пытается открыть глаза, но они почему-то не поддаются. Он ощущает лишь кончики пальцев правой руки и спешит подвигать ими. Его захлестывает паника, когда они поддаются едва-едва, а остальное тело он не ощущает. Антон пытается закричать, но, кажется, не получается, а по щекам текут беспрерывные слезы. Сколько их уже?.. Ему за них так стыдно. Он пытается утереть их рукавом, но руки не слушаются совершенно. Становится дико жарко и ему кажется, что так и умрет — от жары. Дверь машины открывается, и его кожу опаляет холодный воздух, и резко становится холодно всему телу. Ему что-то говорят, но все, что он слышит, это смешное «кря-кря-кря», как в мультике, и он смеется, потому что звучит это чертовски уморительно. — Убьешь его, да? — по взгляду преподавателя констатирует Катя, глядя на разлегшегося на все сидение Антона, который ржал как сумасшедший, а над чем — непонятно. — Лучше и не спрашивай, что его ждет, — советует Арсений, вытягивая на себя безвольное тело, подмышки выволакивая из машины прямо на заснеженную дорогу и волочит еще пару метров, где отпускает, и, схватив большую жменю снега, кидает ее за шиворот мальчишки. Антон взвизгивает и брыкается, наконец, ощущая свое тело, и от этого так спокойно, что он снова смеется, потому что действительно счастлив, что ощущает свои конечности. Преподаватель резко тянет юношу за ворот на себя и, на миг наклонившись, подхватывает парня и закидывает брыкающееся тело на плечо. — Я королева, меня на ручках, — хихикает в какой-то момент Антон, а мужчина специально делает шаг в сторону, отчего мальчишка несильно бьется головой о дверь машины. — Ой! — наигранно-искренне восклицает преподаватель, но получает шлепок по плечу от идущей позади Кати. — Он заслужил, — фырчит в ответ Арсений, уже в тишине поднимаясь на второй этаж. — Эй! — восклицает он, ударяя юношу по бедру: — Ключ где? — В рифму сказать? — хихикает парень, не делая попыток хоть как-то сменить свое положение. — Рискни, — рычит мужчина, резко ставящий Антона на ноги, отчего юноша заваливается в сторону и, если бы не стена, точно свалился бы на пол. Мальчишка только сейчас видит, что в руках Катя сжимает большой пакет с какими-то вещами. Мы куда-то заезжали по дороге?.. — Ты не меняешь своих привычек, — вздыхает Катя, вынимая ключ из переднего нагрудного кармана на куртке юноши. Она отворяет дверь и заходит первой, а Арсений толкает Антона сначала за локоть, а потом в спину, вынуждая того пройти следом. — Лег и заткнулся, — командует мужчина, силой укладывая начавшего вновь брыкаться Шастуна. Мальчишка время от времени нелепо хихикает, и это так чертовски бесит, что Арсений, скрипя зубами, сжимает и разжимает кулаки. — Не надейся, что я оставлю тебя безнаказанным, — рычит преподаватель, игнорируя «офигевший» взгляд Кати, которая на секунду отрывается от распаковки содержимого пакета. Антон вздрагивает и натыкается на холодный взгляд голубых глаз. И даже ком, вставший поперек горла, не удается сглотнуть, когда тебя так яро прожигают одним только взглядом. А потом начинает доходить, что «ком» — это не аллегория или метафора, это, блядь, именно ком. — Я ща блевану, — предупреждает Шастун, прижимая руку ко рту. Он пытается встать, чтоб дойти до уборной, но падает на пол, больно ударившись рукой об угол стола. Арсений рычит сквозь стиснутые зубы и помогает сесть обратно, а Катя вовремя приносит черт знает откуда спизженный тазик. Юношу выворачивает наизнанку. Арсений выталкивает девушку за дверь и убеждает, что дальше начнется «грязная ночка» и лучше бы ей уйти, чем наблюдать эту мерзкую картину. Катя бойко настаивает на своем присутствии, но слова Арсения вполне себе аргументированные, и она все же сдается после фразы «я буду держать тебя в курсе. А вот он себя держать ни в курсе, ни в руках еще сутки не будет». Ближайшие шесть часов до рассвета для Антона — это ад. Сначала его долго тошнит, потом раскалывается голова, в которой столько лишних и ненужных мыслей, что плохо уже не только физически. Арсений вынимает пакет с физраствором или чем-то вроде того, знаете, он довольно неразговорчивый, а потому Шастуну приходится лишь догадываться, что за прозрачная жидкость наполняет пакет. Преподаватель минуты три или четыре тратит на то, чтоб ввести иглу под кожу, в вену, ведь мальчишка сильно брыкается, несмотря на слабость, и грозит в следующий раз блевануть на Арсения. Философ не остается в долгу и грозит выпороть его не позже, как планирует, а прямо сейчас, на что юноша фыркает и пропускает момент, когда кожу прокалывает острие, а иглу тут же закрепляют на месте полоской лейкопластыря. Преподавателя не отпускает дежавю, что такое с ним уже происходило. Он уже ставил в вену катетер, силой вынуждал выпивать теплый черный чай с лимонами литрами, чем занят конкретно в этот момент, грозил устроить расправу и всю ночь не спал из-за друга-наркомана. Только вот... в прошлый раз не спас. Не смог вызвать скорую, ведь его почти слезно умоляли «не нужно, такое уже было, сейчас станет легче», проявил слабину и в ту же ночь лишился лучшего на то время друга. А потом жизнь пошла по пизде, и он за последние пару лет похоронил еще и сестру. А теперь еще и этот говнюк себя гробит из-за одного не сданного экзамена. Убить бы, да жалко... — Пей, блять, — рычит Арсений, обхвативший рукой талию Антона, сидя за его спиной. Мальчишка, уронив голову на его грудь, хныкал и говорил, что больше не может. Мужчина вливал в него уже, кажется, шестую по счету кружку черного чая с лимоном. — Я же силой волью, ты же понимаешь, что могу, — угрожающе произносит преподаватель, сжимая свою хватку сильней. Антон от неожиданности приоткрывает рот и тут же давится, когда в него заливают сразу несколько глотков ставшего за такой короткий срок настолько противным чая. — Садист, — между глотками шепчет Антон, у которого сбилось дыхание. — Ублюдок, — не остается в долгу преподаватель, вставший с кровати, чтоб убрать в сторону чашку чая и заварить новый. — Почему вы остались?.. — Арсений замирает, так и остановившись почти на середине комнаты. — Адекватные вопросы, наконец?.. Помогает, значит, — хмыкает мужчина, уходя от ответа. Юноша сжимается, как от судороги, а в следующий момент его снова тошнит, и он выплевывает почти чистую слюну и чай, потому что блевать уже просто нечем. Желудок, словно насмехаясь, продолжал выдавать нечастые спазмы, от которых его неуклонно тянет к стоящему у кровати тазику. — Ты вроде говорил, что не сам принял... — вдруг вспоминает Арсений, оборачиваясь. Он прислоняется к кухонной тумбе, складывает руки на груди и смотрит на Антона, которому от такого пристального внимания даже, вроде как, неловко. — Ну нахер, считайте, что сам, — решает замять эту неприятную историю Шастун. Он... не готов говорить кому-то, что его поцеловал парень. Пусть не из большой симпатии, а ради распространения наркоты, но, блять, он его поцеловал, а без этой детали рассказ не построишь. — Что значит «считайте»? Мне из тебя каждое слово клешнями доставать? — нервно выдыхает преподаватель, облизывая пересохшие губы. — Ну бля, ну не хотел я, мне... подмешали! — находится юноша, на всякий случай предусмотрительно зависнув над тазиком. Кажется, его ждет очередное «извержение». Я маленький вулканчик. Хихих. Антон пытается скрыть смех, но тот все равно прорывается, и Арсений, заметив это, наполняет очередную чашку чаем и кидает в нее дольку лимона. — Потом вернемся к этой теме, — хмурится он, вновь садясь за спину Антона и насильно прижимая того к себе. Последние четыре кружки юноша вырывается и упорно старается избежать «чаепития», но философ придумал удобную фиксацию, которая в любой другой ситуации была бы вполне... милой? Но, блять, это же Антон, у него все через пизду. Мальчишка морщится, когда свободную руку Арсений Сергеевич кладет ему на скулы и сильно сжимает, вынуждая открыть рот, а ему остается лишь совершать ненавистные глотательные движения. Рвота — чай — туалет — рвота — чай — туалет — рвота... ну, в общем-то, как-то так и прошла ночь Антона. Он едва ли засыпает к утру, и Арсений Сергеевич грозит, что, как только он явится в пятницу на его пару, уйдет с выпоротой задницей, а у юноши пропадает всякое желание идти в этот день в универ, но тут же прилетает еще одна угроза: если он не придет — отхватит вдвое больше. Так себе перспектива. Но пока на дворе вторник, самое его начало, и ему разрешено остаться дома и прогулять пары. От наркотика он уже отошел, да и алкоголь, до этого играющий в крови, оставил его наутро с похмельем. Арсений Сергеевич не спал всю ночь, и ему через полтора часа вести четыре пары подряд. Антону совестно. Очень, очень. Он почти слезно вымаливает у преподавателя прощения за неудобства, но его игнорируют и молча уходят, только на часах появляется цифра «6:30». Если юноша хоть немного спал, то Арсений вообще валится с ног от жуткой ночи. За время, что юноша спал, он подрывался с места каждые пять-десять минут и проверял его пульс, о чем Антон никогда не узнает, а оттого был так истощен, что не хватало сил сказать хотя бы пару слов, а потому он решил промолчать и ушел с загадочно-интригующей тишиной. Впереди пара чашек кофе, тяжелый день, и он, наверное, завалится спать сразу, как вернется домой. А с Антоном разберется завтра. И злости в нем столько, что он уверен — малому хана. Только сейчас он не готов проводить разборки со всякими там Шастунами. Он правда устал.