Похороните меня под поездом

Part 15

У каждого «сегодня» есть «вчера».
Но не у каждого «сегодня» будет «завтра».
После долгих переговоров и пятиминутного спора, из которого Чимин выходит
победителем, было принято решение заехать домой, привести себя в порядок и
только после этого отправиться к доктору Лука. На большее Чонгук не
согласился, обосновав фразой «в гробу посплю», а Пак может вздремнуть в
машине, пока они будут ехать. Такой расклад, само собой, Чимина не устроил,
оттого он ворчал всю их дорогу домой. И продолжает ворчать сейчас:
— Ты ничего не ел уже долгое время, — парень сидит на пассажирском сиденье,
пока автомобиль медленно останавливается у высокой и прочной калитки. Чимин
напоминал себе маму, которая каждое утро собирала на работу не только себя,
но и рассеянного отца, а также помогала непоседливой шестилетней дочери. —
Ты помрёшь от голода в конце концов.
— Скажи это сначала себе, — натягивает на лицо фальшивую улыбку, вытаскивая
ключ из зажигания. Выбирается из машины, предварительно схватив с заднего
сиденья документы с данными о докторе.
— Чонгук, — с напором произносит Пак, выбираясь следом. Чон молчит,
игнорируя парня, хотя в душе признаёт, что забота умиляет. На секунду в голове
Чонгука рождается мысль, что Чимин был бы очень любящим отцом и, как
показывают обстоятельства, семьянином. Наверное, именно так бы и сложилась
его жизнь, не родись он на территории «ночи».
— У тебя гости? — интересуется Чон, оборачиваясь на парня позади.
— С чего ты взял? — смотрит на него Пак в недоумении, но когда взгляд падает
на горящий свет на кухне, все вопросы автоматически отпадают. По мере их
приближения к высоким ступеням, Чимин начинает слышать голоса, что не слабо
так настораживает. Парень решает кое-что проверить и вместо того, чтобы
достать ключи, дёргает ручку двери… Которая открыта.
Как. Мило.
— Твоя мать? — предпринимает попытку догадаться Чонгук, проходя на
просторную кухню вслед за Чимином. Последний набирает кислород в лёгкие и
протягивает ладонь к ледяной ручке, распахнув дверь и увидев за столом
женщин в возрасте. И знаете, что настораживает? Причём Пак замечает это сразу
же, ему не нужно приглядываться. Их четверо. И они все похожи между собой
внешне. Они все похожи на Ха Суён, которая, кажется, как и они, уже выпила,
поэтому широко улыбается, потянув к сыну руки:
— О-о, — тянет, обняв его до хруста, чем заставляет того внутренне сжаться от
неприязни. — Это Чимин, — парень не успевает осознать, как женщина рывком
разворачивает его лицом к подружкам, уставившихся на Пака, как на редкое
животное в зоопарке. — Мой сынок, — крепко держит его за плечи, пронизывая
холодными пальцами кожу сквозь ткань рубашки. Не даёт двинуться с места,будто Пак должен стоять именно в таком положении, именно в таком ракурсе
для гостей. Сам парень слишком поздно замечает, что мать за это время успела
не только постричься, но и перекраситься в брюнетку. Отлично. Возвращаемся к
корням.
— Ой, какой милый мальчик, — так. Они все выпили. Женщины — их лиц Чимин не
разбирает, сказал же, это без надобности, они все похожи друг на друга —
начинают трогать лицо парня, пальцами дёргая за щёки, при этом употребляя по
отношению к нему уменьшительно-ласкательные словечки. В третьем лице,
словно его и нет.
— Какие у него щёчки! — одна из незнакомых дам с восторгом щипает кожу. Та
начинает гореть, и Чимин пальцами начинает растирать больной участок, когда
мать позволяет ему получить законное освобождение от своей цепкой хватки.
— Ты никогда не упоминала о том, что у тебя есть сын, — вдруг удивляется одна
из гостей, на что Суён отмахивается:
— Не было случая, мы так редко с вами видимся, — на этом моменте Пак
закатывает глаза. А может, потому, что ты сменила фамилию, дабы никто не
узнал о родстве? Может, потому, что ты никогда и не хотела, чтобы кто-то узнал
о твоём позорном залёте?
— А Вы… — одна из женщин кидает взгляд на Чонгука, делая паузу, чтобы тот
представился. Только вот парень не спешит называться, игнорируя гостью. Тогда
на помощь «приходит» Суён, что ласково проводит ладонью по плечу парня,
говоря:
— Чонгук. Друг моего сына, — добавляет, на что гостьи с пониманием кивают. —
Садитесь с нами за стол, — просит мать, плавным движением руки указывая на
кухню, и её подружки, в весёлом настроении, шагают к стульям, покачиваясь с
ноги на ногу. Боже, сколько они выпили?
Пак стоит на пороге, успев как следует осознать, что в его доме опять
переизбыток чужих людей.
— Чимин, — весёлый голос матери привлекает внимание, но её приподнятое
настроение никак не располагает. Пак кривит губы, поворачиваясь лицом к
женщине, сцепив ладони в замок у низа живота. Смотрит на Суён, которая, такое
чувство, не испытывает никакого укола совести за то, что делает. В любом случае
парень видит, что между ними нет никакого барьера. Женщина говорит с сыном с
простотой, словно они давние друзья. — У нас ведь есть что-нибудь выпить? —
потирает ладони, с игривостью в глазах смотря на Чимина, и его голова
переваривает мысли и предположения. «У нас»? С каких пор «моё» стало
«нашим»? Ах да. О чём он вообще? — Нам нужно кое-что покрепче, — довольная
улыбка озаряет её румяное от алкоголя лицо, а ледяные пальцы касаются сухих
от частого перекрашивания волос Пака. Тот не подаёт виду, еле перенося
очередное прикосновение неприятного ему человека.
Чонгук же молча стоит у стены, решая не вмешиваться. Это не его семья, и пока
он не видит какой-то большой угрозы. Он вмешается, если кто-то из
присутствующих переступит грань или причинит Чимину боль. А сейчас он
решает доверить ситуацию Паку, который, если быть честным, настораживает.
Чон не припомнит, чтобы парень отличался слабохарактерностью и полным
повиновением кому-то. Особенно матери. И сейчас Чонгук прослеживает Чимина подозрительным взглядом, пока тот идёт в погреб за бутылками алкоголя.
Подождите. С каких пор у Чона вообще появилась такая позиция как «вмешаюсь,
если Паку причинят боль». С чего вдруг? Да, Чонгук хотел помочь парню в его
проблемах,
но…
Почему, почему, почему — бесконечная вереница вопросов и всего один
очевидный ответ на каждый из них, который, признаться честно, совсем не
радовал и даже пугал, поэтому Чонгук старательно избегал всех мыслей о
Чимине, мгновенно уничтожая их ещё не сформировавшиеся каркасы прямо в
подсознании. Игнорировать проблемы он всегда умел, закрывать глаза на
очевидное и делать вид, будто всё в порядке — его непревзойдённый талант,
отточенный за двадцать один год жизни до совершенства.
Именно поэтому Чонгук решает уйти на второй, а то и третий этаж. Надо бы
принять душ и, в лучшем случае, отыскать одежду.
Звон сверкающих на свету ламп бокалов, полных дорогого вина. Женщины
громко общаются, смеются, их обсуждение Чимина не интересует, так что
всячески абстрагируется, хоть и какое-то время находится с ними в одном
помещении. Его никто не принуждает открыто, но он просто ждёт, выжидает.
Пока женщины активно опустошают бокалы, закусывая и забывая о любых
нормах приличия, ибо говорят с полным ртом, Пак стоит у дальней стены, рядом с
чайником, и держит в руках бутылку вина. Наблюдает за женщинами. Большую
часть времени проводит с опущенным в пол взглядом, в своих мыслях, с
изводящим волнением. Куда ушёл Чонгук? Этот вопрос волнует Чимина во много
раз сильнее — ему бы не стоило шататься по верхним этажам лишь по одной
причине…
— Мальчик, — одна из женщин поднимает бокал, что покачивается в её
неустойчивой руке. Сколько можно пить? Чимин уже еле разбирает их слова. Он
закатывает глаза, а после с отстранённым видом наливает гостье вина. —
Спасибо, — хочется к чёрту разрушить этот идеализированный образ матери. Ему
не нравится то, о чём говорит Суён. Считает, что всё будет складываться по её
желанию, но такового не будет. И не только потому, что мир не устроен таким
образом, чтобы отвечать на любые пожелания.
— Не за что, — сухо отвечает, повернувшись к женщине спиной, и шагает
обратно на своё место, внезапно начав улавливать их слова.
— Да-да, — Суён еле проговаривает, уже никакая. — Я ему говорю, что моя
задумка лучше его… — смеётся, ведь одна из подруг чуть было не роняет бокал.
Вино немного проливается на стол. — Церемония будет шикарной, — наконец
заканчивает свою мысль мать. Чимин хмурит брови, оставаясь в стороне.
Опускает взгляд, задумчиво поглощая обрывки информации, которую удаётся
понять.
Они говорят о церемонии? Свадебной? Его мать успела с кем-то обручиться?
Серьёзно?
— А какой же зал для банкета! — мать воскликнет и своим крикливым голосом
причиняет боль ушным перепонкам, из-за чего Пак морщится. — Клянусь, вы с
ума сойдёте, когда увидите, — утверждает Суён, поднося бокал к губам и
разочарованно изучая его. Пуст. — Он сначала настоял на церемонии в церкви, но
мне удалось его переубедить. Верите? Церковь?..
Чимин скользит языком по пирсингу, чувствуя привкус металла во рту, и пускает
тихий, неприятный смешок. Внезапно его взгляд улавливает движение в
коридоре. Пак сразу же цепляется за это, мигом огибает кухню, выходя за её
порог и открывая рот:
— Чо… — замирает, замечая в руках парня рамку с фотографией, что была
сделана очень давно. На ней Чимин. Его чёртова мать. И отец Чонгука.
Где он?..
Чон уставился. На него. Причём Чимину неприятно переносить столь грозный и
холодный взор, разъедающий психологический барьер. Один долгий взгляд — и
выстроенная стена поддаётся давлению, осыпаясь. С боязливым беспокойством
замечает, как Чонгук начинает шевелить губами, правда, не успевает ничего
выдавить из себя, как Ха Суён высовывается в коридор, схватившись за дверной
косяк, чтобы не упасть. Музыка с кухни врывается в прихожую. Женщина долго
концентрирует внимание на Чонгуке, который не переводит на неё взгляд,
медленно опуская его на горлышко бутылки, которое Чимин с силой сжимает в
руке.
А мать замечает фотографию, которую держит Чон. Её только зацепи. И всё
пойдёт по наклонной.
— О, — женщина непривычно тихо произносит, и на лице появляется неприятная
ухмылка. Она бросает косой взгляд на сына, который одними губами произносит
«не смей», отчего мать лишь сильнее растягивает уголки. — Мне не хотелось
этого делать, но, — многозначительно произносит Суён, наигранно с досадой
вздохнув. Она поджимает губы, а лицо озарят фальшивое сожаление, — ты ведь
наверняка уже наслышан обо мне, да? — начинает давить, но Чонгук не смотрит
в её сторону. Не даёт ответа. Он много чего слышал. — Папаша развёлся с твоей
матерью из-за меня, да? — её тон слегка повышается, а вслед за пьяной фразой
следует смешок. — Уж прости, о тебе он хоть и рассказывал, но в лицо я тебя не
видела, тем более ты, скорее, на мать похож. С этим мудаком никакого сходства.
Чимин, кажется, на время пропадает, с искренней неприязнью смотря на мать, а
вот Чонгук получает в грудь удар, к которому не был готов, поэтому не успевает
блокировать эмоции и поднимает на женщину взгляд. Чон пока ещё сам не знает,
чем именно он переполнен, но продолжает смотреть на Суён, которая тяжко
вздыхает, делая жест ладонью:
— Мы с ним познакомились на какой-то вечеринке, — с неохотой рассказывает. —
Честно, не знаю, с чего вдруг он взял, что я «та самая», но грех было этим не
воспользоваться, потому что на моей шее сидел мелкий спиногрыз, — указывает
длинным красным ногтём на Чимина, который моргает, сжав горлышко бутылки
до боли.
Чонгук смотрит не на неё.
Чонгук смотрит сквозь неё.
И Суён это видит. Она на секунду мешкает, пытаясь собрать всю свою былую
несерьёзность, но та разбросана по полу в тёмной комнате, так что ей остаётся
только сильнее надавить, чтобы получить нужный эффект:
— Он был так охмурён мною, что вовсе бросил всё, рванул сюда, а в выводе — ничего не получил. Эта женщина — просто дьяволица; вот, в чём он убедился, —
внезапно её взгляд приобретает неожиданную тяжесть от усталости и изнурения
глазами.
С какой целью она это произносит? Чтобы испортить жизнь. Но далеко не
Чонгуку. А Чимину, который сделал её заложницей мучений. Она не хотела этого
ребёнка, она не хотела становиться жертвой изнасилования. Так почему она
должна относиться к этому отродью, как к родному сыну?
— Твой папаша, кстати, особо не отличился, — внезапно выдаёт. — Сорвался и
избил меня, — веки дёргаются. — Надеюсь, ты…
Чонгук слышит, как стучит и скачет давление в висках, чувствует бешенный
пульс, но молчит, продолжая тупо пялиться на Суён, которая вытирает мокрые от
напряжения ладони о ткань платья:
— Надеюсь, теперь ты понимаешь…
— Что я должен понимать? — это внезапно. Ни с того ни с сего выплёвывает
вопрос, который словно помогает ему очнуться. Чон хмурит брови, сердито
смотря на женщину, которая выносит нужный ей итог:
— Что не должен контактировать с Паком.
Сам Чимин сейчас не присутствует здесь.
Сам Чимин медленно обрабатывает в голове настоящие чувства матери к нему.
— С чего вдруг? — Чонгук добивается ответа, который он так сдерживает в себе,
ведь эта причина — причина обиженного и обманутого ребёнка.
— Потому что он мой больной сын! — наконец не сдерживается женщина,
выкрикнув, но парень остаётся без эмоций, только слегка поднимает брови:
— То есть ты не хочешь, чтобы я контактировал с Чимином только потому, что
мой отец не смог удержать свой член в штанах при виде тебя? — он плюёт на
любое формальное и вежливое отношение. Уж точно не к ней. Судя по виду,
женщина отгрызла себе язык, ведь теперь, когда Чонгук расшифровал её слова,
ясно, что ведёт она себя как ребёнок, оставшийся без конфетки. — Думаю, вопрос
исчерпан, — разворачивается, направившись к лестнице.
Она совсем рехнулась. И хочет, чтобы парень уподобился ей, но это никогда не
случится. Именно поэтому Чонгук сдерживает себя. Именно поэтому уходит,
пытаясь не думать о том, что сейчас чувствует злость, обиду и отвращение, ведь,
как же, Чимин — сын шлюхи. Сын женщины, разрушившей его семью. Чон
старается. Он, блять, старается мыслить не как мелкий сопляк, а как взрослый
человек, который не винит детей в грехах родителей, но не может полностью
закрыть глаза на то, что это его мать. Это. Чёрт. Возьми. Всё. Его. Мать. Чёртова
сука, из-за которой родители разошлись. Из-за которой мать Чонгука и дня не
могла провести без рыданий. Из-за которой они остались в нищете. Из-за которой
его матери пришлось быть сильной. Не думай. Господи, просто отключи мозги. Ты
должен понимать, что в первую очередь виновата даже не она, а твой сраный
отец, который предал семью ради другого человека. В первую очередь он.
Рывок.
Ха Суён не успевает оценить столь агрессивные действия, как Чимин размахивается, со всех сил бросив бутылку со спиртным на пол. Всё её тело
содрогается от рвущего уши звона. Её руки дергаются, ладони касаются щёк, а
веки распахиваются шире. Женщина чувствует, как осколки разлетаются в
стороны, осыпав её ноги, оттого отступает к стене. На грохот из кухни выбегают
остальные. Голоса со стороны женщин затихают. Все замолкают. Только музыка
продолжает наигрывать эхом. Чимину неинтересно, какой шок играет на лице
матери, пока его грудь часто вздымается, а лёгкие сдавливает тугой верёвкой.
— Боже, что ты творишь?! — пьяно восклицает Ха Суён, отчего Пак кидает на неё
взгляд, полный презрения. Опускает глаза на растекающееся по паркету красное
вино, что задевает разбитую рамку с фотографией.
— Верно, он у тебя совсем от рук отбился, — подхватывает одна из дамочек в
поддержку женщины. — И где только такого понабрался? Ты должен помогать
своей матери, — а эта самая «мать» только качает головой, прикладывая ладонь
ко лбу, и вздыхает:
— Да вот не знаю, что и делать с ним, — бедная овечка. И женщины, все её как бы
«подруги», начинают гладить её по спине, плечам, осыпая своим сожалением. —
Дамы, давайте не будем о грустном, мы ведь празднуем совсем иное событие, —
сразу же переводит тему, и все ей в ответ кивают головой. Женщина хочет
бросить последний взгляд на сына, но тот уже пропадает с поля зрения.
Пак не оглядывается, забегая на второй этаж, и не может почувствовать
облегчение от избавления от надзора матери. Словно она видит парня сквозь
стены. Нервно шагает вперёд, пытаясь сбросить с себя моральные оковы.
Приближается к двери своей комнаты, без разрешения распахивая её, и молится
Богу на то, чтобы… Чонгук находится у стола, спиной к двери, поэтому резко
разворачивается.
— Ой, — тихо выдавливает из себя Чимин, покачнувшись на носках, и опускает
виноватый взгляд в пол, крепче сжав ручку двери. Чон ворчливо хрипит, не
выдавая никаких особых эмоций:
— А если бы я был голый? — странно то, что Пак не слышит сильного негатива.
Только раздражение. — Стучать не учили? — он явно испытывает некоторую
эмоциональную нестабильность по поводу внезапного появления Чимина, и
который… Пак выглядит странно. Взгляд не поднимает, но Чон почти уверен, он
винова… Нет. Только не это. — Так, — сразу же догадывается. — Посмотри на
меня, — Чонгук не просит. Он приказывает. Но Чимин в ответ панически качает
головой, потирая вспотевшие ладони друг о друга. — Чимин, подними глаза, чёрт
возьми, — срывается Чон на повышенный тон, и парень в испуге поднимает
голову, открывая и закрывая рот, как рыба, попавшая на сушу.
И он смотрит так, будто Чонгук только что заявил, что все проблемы
исключительно по его вине. Что это он виноват в разрушенной семье Чонгука.
Сухие губы всё так же приоткрыты, а глаза медленно заполняются больной виной
и стыдом. Нет. Чёрт возьми, не надо. Чонгук догадывается об отношении Чимина
к тому, что его мать рушила чужие семьи. И парень ненавидит себя за это. За то,
что он её сын. Пак шире открывает рот, и Чона пробирает до мурашек, когда с
его губ слетает слабое, но слишком резкое для больной головы Чонгука
«прости». На бледном лице ужас.
Парень начинает медленно качать головой, повторяя всё громче:
— Прости, пожалуйста, — он молит о прощении, хотя здесь нет его вины. Он
просит за свою мать, перекладывая все её грехи на себя. Чонгук моргает, терпя
пощипывание в глазах от еле скопившихся слёз, которым Чон не даёт вырваться
наружу, делая шаг к Чимину:
— Ты не виноват…
— Прости, — Пак начинает давиться своими словами. — Прости.
— Чимин, — Чонгук зовёт его, желая достучаться до парня, который не может
справиться с потоком своих слов-извинений, продолжая повторять «Боже,
прости». — Прости. Я-я… Не хотел этого, — Чимин запинается так, будто сейчас
разревётся, что подтверждают слёзы, проявляющиеся влажной пеленой на давно
красных глазах. Начинает задыхаться от эмоций, нервно сглатывая. Чонгук
дёргает головой, желая прервать парня, чтобы остановить поток слов. Ему явно
требуется успокоиться. Но Чимин уже теряет эмоциональный контроль: —
Прости. Я не хотел сделать больно, — прерывается на громкий всхлип, после
которого слёзы всё-таки вырываются, начав катиться по щекам, и парень
старательно стирает их дрожащими пальцами. Под кожей покалывает. Больно
сводит мышцы.
— Чим… — Чон поднимает ладонь, делая к нему шаг. — Замолкни, всё в порядке,
— нет, ни черта не в порядке.
— Я правда хотел сказать тебе сам, но не мог, — повторяется, кашляя, ведь
давится слюной, пальцами начав трогать больные участки лица. — Я-я… Я… —
паника. Полнейшая паника. Полнейший захват сознания стрессом.
— Всё, замолчи, — Чонгук делает первое и единственное, пришедшее в голову.
Начинает трясти за плечи — надо остановить его активное мышление. — Чимин,
всё нормально, — пытается восстановить зрительный контакт с человеком,
который сильнее опускает голову, отводя глаза. — Всё, Чимин. Всё, — Чон опять
сильно дёргает Пака, неосознанно притягивая ближе к себе, будто рассчитывая,
что это поможет, но крепкое объятие не действует. Парень продолжает
тараторить:
— Прости, прости, извини меня, я не хотел сделать больно…
Чимин не хочет делать больно никому.
Чонгук обвивает его спину руками, щекой надавливая на висок, отчего голова
Пака наклоняется в сторону. Последний прижимает пальцы ладоней к губам,
редко стараясь смахнуть слёзы, смотрит немного наверх, повторяя извинения.
Чонгук ждёт. Стоит. Обнимает. С каждым нетрезвым словом всё сильнее
сжимает. Чимина нельзя заткнуть. Нужно просто подождать, пока он
окончательно выдохнется, а до тех пор будет держать. Уже не разбирает его
слов — его язык слишком путается, речь становится несвязной, будто Чимин
принял что-то, но дыхание постепенно теряет свой пылкий ритм.
Через некоторые минуты Пак стоит молча, взглядом упирается в плечо парня.
Выглядит лишённым сил. Руками осторожно скользит по спине Чонгука,
пальцами хватается за кофту, которую тот отыскал где-то в вещах. Тяжёлый
вздох слетает с губ, проникая в ткань, к которой прижимается влажными от слёз
губами. Чон считает секунды, пытаясь понять, когда ему можно будет двигаться.
Отрывает щёку от виска Чимина, медленно поворачивая голову, из-за чего
задевает носом его лоб. Изучает выражение, застывшее на лице Пака. Никакое.От эмоций остаются слёзы, лениво скользящие по щекам. Шмыгает носом. Чонгук
аккуратно отрывает одну ладонь от его спины. Чимин реагирует медленным
морганием, но никакой более реакции не даёт. Выдохся. Чон осторожно проводит
большим пальцем по виску Пака, замечая, как тот поддаётся действию
покачиванием головы, только взгляд не поднимает, поэтому Чонгук хмурит брови
и не мнётся, наклонившись к его виску. Касается губами, но не целует. Это не то,
чего ему хочется. Просто прижимается, чувствуя удары давления под кожей.
Небось, у Чимина голова раскалывается от боли. Для Пака данное действие
неожиданно. Он переводит одну руку к себе, пальцами мягко касаясь подбородка
Чонгука. Последний проигнорировал бы данный контакт, если бы парень не
скользнул пальцами по его кадыку, который заметно двинулся во время того, как
Чон глотает.
— Хочешь я сделаю чай? — вдруг тихо произносит Пак. Он не знает, что может
сделать для парня, поэтому хочет искупить вину хотя бы такой мелочью.
— Тебе придётся спускаться вниз, — а Чонгук этого не хочет. Он всё ещё
удерживает Чимина в объятиях.
— На третьем этаже есть столовая.
Чон незаметно приподнимает брови, решая не спрашивать: «Что ещё здесь
есть?». Парень понимает, что Пака надо отвлечь, поэтому кивает:
— Хорошо, — медленно отпускает его. — Зелёный, с мелиссой, — гулять, так
гулять.
— А, — коротко выдаёт Чимин. — У меня в ассортименте четыре сорта с мели… —
затыкается на полуслове, кое-что поняв и перефразировав: — Обычный зелёный
чай с мелиссой, я понял, — кивает.
Чонгук произносит с некоторой толикой обиды:
— Ты думаешь я совсем глупый?
— Я не считаю тебя глупым, — было похоже на правду. — Но вряд ли ты хоть
сколько-то представляешь разницу между «Мелиссой Жемчужной» и сортом
«Чистое Золото», — поджимает губы Чимин, делая шаг назад, к выходу из
помещения.
— И сортом «Чистое Золото», — передразнил Чон, кривляясь. — Это же просто
мята, — парень следует за пускающим слабый смешок Паком на третий этаж, где
первая же арка является проходом в большое помещение с мраморным столом
посередине.
— Об этом я и говорю, — изрекает Чимин, двигаясь в сторону барной стойки.
Чонгук мысленно присвистывает, вдруг вспоминая, что Пак как бы миллионер. Он
знаменитость. Как и Чонгук. Парень бы в жизни не подумал, что мог когда-то
забыть об этом факте. Он ведь попал в «ночь» путём заключения временного
контракта между компаниями. Чон крутится на месте, осматривая огромное
помещение с высоким потолком. У него никогда не было собственной квартиры
или дома, он привык жить в общежитии с друзьями. Как они там? Парень хотел
бы с ними связаться. Надо бы приобрести новый телефон.
— Что по адресу? — разрушает тишину Чимин. Перемешивает чай, стоя за барной стойкой. Чонгук кидает взгляд на панорамные окна в двух метрах от стола,
говоря:
— «Улица Инсадон, дом 7, квартира 25», — диктует адрес по памяти, сунув руки в
карманы джинсов. — И ты ошибся, он месяц назад уволился и на данный момент
работает в сорок третьей больнице, — шаркает ногами в сторону барной стойки,
забираясь на высокий стул. Пак пододвигает чашку чая к Чонгуку:
— Значит, ты поедешь к нему домой, а я наведаюсь на работу. Мы же не знаем,
где он на данный момент, — спокойно произносит, заставив Чона замереть с
посудой у рта.
— Ёбнулся? — скептически изгибает брови, смотря на парня исподлобья.
— В чём проблема? — Чимин действительно не понимает?
— Ты хочешь, чтобы я тебя одного отпустил в больницу? Одного? — повторяет.
— Ну… — Пак на секунду замешкался, созваниваясь с мозгами. Шмыгает красным
от недавних слёз носом. — Да?
— Исключено, — твёрдо отвечает Чон без каких-либо колебаний, качая головой.
Чимин набирает побольше воздуха в лёгкие:
— Послушай…
— Нет, — парень перебивает. — Думай что хочешь. Я не пущу тебя в больницу.
Чимин терпеливо прикрывает глаза, выдыхая, и качает головой:
— Мы потеряем слишком много времени, если будем мотаться туда-сюда вместе.
Слишком много. И ты это прекрасно понимаешь.
Чонгук смотрит на Пака так, словно тот ударил его щенка. Чон не знал, куда себя
деть от внутренних противоречий: умом он понимает, что Чимин полностью прав,
но его сердце требовало изолировать Пака от угроз. Чонгук решает обосновать
это тем, что Чимин ему ещё нужен для дальнейшего «расследования». Сам же
Пак снисходительно улыбается, почувствовав, что конфликт сошёл на «нет», но
Чонгуку всё ещё требовалась помощь с принятием решения в пользу поездки.
— Это всего лишь больница. Там люди. Серьёзно, даже если со мной что и
случится, мне окажут помощь, — пытается добиться согласия. — Если Лука там
не будет, я сразу же развернусь и поеду домой. Обещаю.
Чонгук всё ещё метается. Чимин приподнимает один уголок губы, закатив глаза:
— Чон Чонгук, официально ты королева драмы. Я всего лишь еду узнать о
докторе, а не в Чечню или Сирию, в эпицентр боевых действий.
Парень раздосадовано мычит, поморщившись, и капризно помотает головой,
откидываясь на небольшую спинку высокого стула:
— Значит, сейчас я должен дать официальное разрешение отправиться в сорок
третью больницу?
— Ну, — выдохнул Чимин, собирая мысли воедино, — было бы неплохо, я всё-таки
планирую разобраться в этом дерьме.
— У меня никаких шансов уломать тебя не разделяться? — надеется.
— Никаких.
— Совсем?
— Совсем.
— Не верю, — что за упрямый гордец. — Чего ты хочешь?
— Хочу поехать в сорок третью больницу и узнать о докторе.
— Да и катись ты, — брезгливо морщится Чонгук, делая глоток горячего чая.
Чимин победно ухмыляется, хлопнув ладонями по стойке:
— Отлично, — Пак бросает взгляд на вид за окном и кое-что привлекает его
внимание. Парень делает шаг ближе, всматриваясь в силуэт за окном, и уголки
его губ мгновенно падают, когда в этом человеке он признаёт Тэхёна. — Чонгук,
— не скрывая страха в голоса, произносит Пак. — Быстро. За мной, — резко
отходит от окна, быстрым шагом направившись к выходу из столовой. Чон, кинув
взгляд на участок и заприметив Кима, спешит за Чимином:
— Какого чёрта? — следует за Паком, который предполагает:
— Кажется, он по наши души, — стремительно спускается по лестнице на второй
этаж. — Я в который раз убеждаюсь, что лишняя информация доставляет
слишком большие проблемы.
— Мы не успеем сбежать через катакомбы, — утверждает Чонгук, на что Чимин
кивает, вбегая в свою комнату:
— Именно, — хватает со стола потрфолио с двумя именами и впихивает их Чону, а
потом берёт с полки ключи от второй машины. — Поэтому сейчас мы выбираемся
отсюда и, когда Тэхён поднимется на второй или третий этаж, быстро оббегаем
дом, садимся за машины и сваливаем к чертям собачьим, — нервно тараторит,
открывая небольшое окно, которое выходит на задний участок дома. И каково
удивление Чонгука, когда он замечает лестницу. Чон придерживает её, пока
Чимин спускается вниз, при этом тихо поясняя:
— Когда-то приходилось сбегать, — спрыгивает на землю и придерживает
лестницу, чтобы Чонгук не упал, пока спускался.
Они осторожно приближаются к краю дома, выглядывая из-за угла. На участке
никого, а в доме на первом этаже поднимается дикий женский крик, вслед за
которым следует выстрел. Чимин вздрагивает, отказываясь предполагать, что
там происходит. Навряд ли Тэхён выстрелил в мать Пака, а это значит, что либо
выстрел был холостой — предупредительный, либо же с жизнью попрощалась
одна из гостей.
— Давай, — выдыхает Чонгук, вытолкнув Пака из-за угла. Они сразу же
срываются на бег, несясь к открытым воротам вдоль забора, обставленным
ёлками. Это даёт им фору — так их не увидят. Ведь если Ким достанет их, то
даже не взглянет в сторону Чонгука, пуская тому пулю в голову. В крови бушует адреналин, страх того, что их заметят, который вынуждает передвигать ногами и
срывать дыхалку к чёрту. Они выбегают на тротуар, у которого стоят машины, и
Чон вытаскивает из кармана ключи, срываясь на громкий голос:
— Я не знаю дорогу! — его нервы сдают, ведь он сам тоже прекрасно понимает,
что окажется в гробу раньше положенного, достань их Тэхён.
— Выезжаешь на главную дорогу и едешь по прямой вплоть до того момента,
пока не появится большой красный указатель на улицу Инсадон, — спешно
объясняет Пак, забираясь в красную машину. — Давай же! — срывает глотку до
дикого крика, плюя на всю скрытность, ведь слышит громкий мат Тэхёна у
главных дверей дома. Чонгук быстро забирается в машину, газуя, и сразу же едет
на высокой скорости, в зеркале заднего вида замечая машину Чимина. Они
довольно быстро выезжают на главную дорогу, разъезжаясь в разные стороны.
С их губ одновременно слетает облегчённый выдох.
Чонгук позволяет себе расслабиться только тогда, когда наконец оказывается на
оживлённой улице Инсадон. Она прославилась сувенирными лавочками и
ресторанами национальной кухни. Здесь есть магазинчики с антиквариатом,
произведениями искусства, холодным оружием и многим другим. Инсандон
является местом, который облюбовала богема. Улица представляет собой
широкую дорогу для пешеходов, от которой отходит множество переулков с
галереями, чайными домами и ресторанами. Особенное значение имеют галереи,
представляющие шедевры традиционного корейского искусства. Чонгук не
может не признать, что это место является самым лучшим в «ночи», и парень
искренне не понимает, почему Чимин не решил жить здесь.
Труда найти нужный дом Чону не составило, как и проникнуть в подъезд, из
которого выходила пожилая женщина, тем самым открывая проход. Пришлось,
правда, пошататься по нескольким этажам, но сейчас он стоит перед нужной
дверью, перед этим позвонив в звонок. Слышны женские голоса в квартире, и на
пороге оказывается девушка лет шестнадцати с неряшливым пучком на голове.
Иностранка. Из комнаты напротив входной двери выглядывает, по всей
видимости, сестра с волосами до плеч и чёлкой. Выглядит чуть моложе.
— Вы кто? — хмуро интересуется девушка, поправляя лямку сползающей
футболки. Говорит на безупречном корейском. Значит, можно сделать вывод, что
прожила всю жизнь здесь.
— Санта-Клаус, — ворчит Чонгук, сунув руки в карманы джинсов. — Лука дома? —
если дверь открыла дочь, то, вероятнее всего, отца нет.
— Нет.
— Хуёво, — нисколько не стесняясь, изрекает Чон, считая поездку сюда
бессмысленной. Значит, доктор в больнице.
— Кто Вы вооб.. — парень не даёт девушке договорить, перебив:
— Был очень рад познакомиться, — и спешит к лифту, прокусывая губу до крови.
Он прибьёт Чимина.