Похороните меня под поездом

«jungkook»

Люди не рождаются сильными.
Сильным ты делаешь себя сам.
Ночь для двоих людей, лежащих на перевёрнутой кровати, длилась ровно четыре
часа, ноль из которых проспал Чимин. Он ворочался, перекатывался с одного бока
на другой, вставал и ходил по помещению, спускался на первый этаж и вновь
поднимался в комнату, к спящему Чонгуку. Пак шёпотом напевал слова какой-то
давно знакомой ему песни, смотря на луну, что изредка проглядывала через
тёмные облака. И всё равно в конечном итоге взгляд возвращался на лицо Чона,
что хмурился даже во сне, являя на лице сильные складки между бровями.
Казалось, разбуди Чимин его прямо сейчас, он встанет, рывком достанет из-под
кровати оружие и без колебаний выстрелит в нарушителя спокойствия, словно
готовился к этому неделями. К шести часам Пак не выдерживает, ткнув пальцем
в щёку Чонгука, который сразу же распахивает веки, туманным взглядом
натыкаясь на парня перед собой. Убедившись, что никакой угрозы этот придурок
не представляет, Чон в это же мгновенье закрывает глаза, решая не высказывать
своего недовольства в адрес Чимина. Тот, к слову, ехидно так улыбается, резким
движением срывая одеяло с парня, который хмурится, ворча:
— А ну верни, — кривится от знакомого утреннего холода, упуская тот момент,
когда Пак забирается ему на бёдра, ведя прохладной рукой по бровям Чонгука.
Тот открывает один глаз, наблюдая за тем, как Чимин изучает его лицо, водя по
нему пальцами, и упускает тот момент, когда Чон хватает соседнюю подушку, с
силой ударив ей Пака.
Чимин не уверен, входит ли в базовую комплектацию «влюблённости» желание
сломать нос объекту обожания, но, видимо, он стал счастливым обладателем
расширенной версии. Чонгук, совершенно точно не ожидавший внезапной
вспышки агрессии, растерялся и не сумел среагировать на атаку вовремя,
поваленный Паком прямо на ледяной пол. В последнее мгновение Чону удалось
схватить пояс спальных штанов Чимина, с желанием предотвратить падение.
Однако самоотверженная попытка не спасла их дуэт от фееричного падения, в
процессе которого каким-то невероятным образом Чонгук оказался под Паком, не
дав удариться чем-либо о старый паркет, и Чимин мягко приземлился на грудь
парня, издав сдавленное не то «кря», не то «кар».
— И вот зачем? — хрипит Чон, сморщившись от боли в затылке. Скользит языком
по сухим после сна губам, подавляя в себе улыбку.
Чимин же в свою очередь с трудом подавил внезапное желание широко и мокро
лизнуть его поперёк нижней губы. Лизнуть так тщательно, чтобы на нём остался
влажный блеск от слюны. Это даже не было возбуждением — скорее, навязчивой
идеей, каким-то неконтролируемым вожделением, от которого скручивало живот,
ломало тазобедренные кости и хотелось чего-то большего, чем просто секса.
Паку хотелось что-то с ним сделать: укусить, поцарапать, оставить на нём свой
след. Чимин искусал бы его всего, расцарапал бы его руки, плечи и спину, делал
бы это каждый день, чтобы красноватые следы от зубов и лиловые пятна на
смуглой шее и груди никогда не сходили с гладкой бронзовой кожи, чтобы Пак
мог отогнуть ворот рубашки, задрать рукав, увидеть их и подумать с безумством сумасшедшего и эгоистичностью влюблённой женщины: он мой, мой, мой.
Эти мысли пронеслись в голове такой короткой неуловимой вспышкой, что во
внешнем мире, где всё представленное было недоступно и недостижимо, едва ли
прошла хотя бы секунда. Чимин проглотил стон смертельно раненого животного,
загнанного в угол собственными бесплотными фантазиями, безнадёжными и
больными, как поражённый раком седой старик. Пак ждал внимания парня с
болезненной одержимостью наркомана, но Чон был сдержан и осторожен. До
тошноты. До стывшего в горле беспомощного крика. Чимин не будет оставлять на
нём следы, не укусит и не проведёт языком по нижней губе, зная, что всё это
будет иметь большие последствия. Пак привыкает к непривычной ему близости,
ощущениям, чувствам. Ему всё ново, необычно и странно, поэтому единственное,
на что он в данный момент способен — мыслить и воображать.
Чимин на секунду как-то отстранённо улыбается, после чего поднимается на
ноги и двигается в сторону двери, предварительно схватив со спинки стула
вязаную кофту. Ничего не поясняя, натягивает её по пути к двери, лишь кинув
Чону:
— Оденься потеплее, — и исчезает за дверью, двигаясь в сторону лестницы. Он
уже давно принял душ, где-то час назад, так что даже не смотрит в сторону
ванной комнаты, минуя её стороной. В доме царит противная темнота, в которой
Чимин так хорошо ориентируется и от которой так сильно тошнит. Она нагоняет
меланхолию, от которой потом с большим трудом избавляешься, ибо тонешь.
Тонешь в ней, тяжёлым камнем уходя на дно.
Daughter — Doing The Right Thing
Пак выходит из дома, выдохнув сизое облако пара. Холодный воздух коснулся
голых щиколоток и добрался до шеи, облизал запястья, вмиг покрасневшие
пальцы, кончик носа, оставил на щеках морозный румянец. Парень идёт вперёд,
через тёмное поле, прямиком к рельсам — к границе.
Смотрит только вперёд, желая вновь ощутить эту приятную тяжесть в груди.
Парень останавливается ровно у рельсов, не заходя на них, и приоткрывает рот,
выдыхая в холодный утренний воздух горячий пар. В такие моменты можно
сравнить ночь и утро, тогда наглядно видно и можно по достоинству оценить
восход. Когда сумерки расступаются и уже виднеется зарево, но солнце ещё не
появилось, возникает ощущение предвосхищения. Чимин ждёт рассвета. Чтобы
искупаться в золотистых лучах, почувствовать энергию огненного шара. На
восходе солнца ещё неизвестно каким будет этот день, чем наполнен, но
хочется, чтобы солнце светило больше и ярче. Всё живое растёт вверх не
зависимо от притяжения земли.
После каждого заката мы ждём восхода.
По пустому полю, с виднеющимся вдали лесом, течёт туман. Непроглядной
высокой массой он плавно скользит по траве, скрывая за собой высокую
растительность и мелкие кустарники. Он дымно клубится, неосязаемый, как свет
в матовом стекле. Тихо. Чимин не слышит пения ласточек, не видит насекомых,
не борется с тягостью внутри, что подобно лозе оплетает его лёгкие. Вдыхает
полной грудью морозную свежесть, терпя колющее чувство в горле. Не сводит
глаз с горизонта, где собираются в клубок розоватые оттенки приближающегося рассвета. Тускло-голубое небо смешивается с ними, образуя коктейль из
розового, сиреневого и жёлтого цвета у самого края. Свет падает на территорию
«ночи», даря ей свет. Впервые Чимин видит, как растения в метре от рельсов
пробиваются из-под сырой земли, обрастая вдоль границы. На высокой траве, в
которой Пак стоит, застывают росинки, скатываясь подобно хрустальному
шарику при каждом неосторожном движении.
И как больно осознавать, что у него нет больше возможности переступить
рельсы, шагнув в туманное поле. Чимин ведь прекрасно слышал слова Лука о
невозможности «ночных» жителей пересекать границу, ведь тот, говоря об этом,
слишком сильно повысил голос. И теперь Пак стоит. Борется со страхом сделать
последний шаг, почувствовать невидимый барьер между двумя мирами. Чимин
осторожно ступает на рельсы, останавливаясь ровно на середине, и поднимает
одну руку, протягивая её вперёд. Губы неосознанно приоткрываются, когда
ладонь нащупывает невидимую стену, не пускающую к жизни. Пак судорожно
выдыхает, чувствуя, как рассвет ускользает из пальцев, разлетается пылью по
мёртвому «ночному» полю, меняет беспомощность на тоску. Чимин поворачивает
голову в сторону, скользя взглядом по светлым рельсам, убегающим вдаль, к
лесу, и безнадёжно выдыхает пар, слыша шарканье ног позади. Парень
прикрывает веки, чувствуя присутствие Чонгука позади. Оборачивается. Устало
смотрит на Чона, который стоит в метре от Пака, сунув руки в карманы чёрных
джинсов, и не выносит долгого зрительного контакта, скользнув им куда-то на
рельсы. Туман медленно расплывается в разные стороны, предоставляя место
первым лучам солнца, которые едва касаются земли, задев территорию «ночи».
— Мне жаль, — тихо выдавливает из себя Чонгук с искренним сожалением,
словно это он главный виновник происходящего. Словно это он двести лет назад
посеял семя войны. Словно во всём, что сейчас творится внутри Чимина, виноват
исключительно он и никто иной, потому что именно он решил показать Паку
«день», вынудив того пересечь границу, потому что он повёл его в город, по пути
рассказывая о мире. Он посеял в нём эти новые сильные эмоции и чувства. И
ничуть не жалеет об этом, повторив бы содеянное ещё сто раз, если бы
пришлось.
Пак медленно складывает руки на груди, борясь с зародившейся в груди болью, и
щурится, когда взгляд наконец находит выглянувшее из-за горизонта солнце,
чуть скрытое за розово-голубыми облаками. Это… Непередаваемо. Чимин не
понимает, как люди игнорируют подобную красоту тогда, когда сам парень готов
жить хотя бы для того, чтобы каждое утро встречать рассвет и провожать закат.
Паку просто нужно, чтобы рядом был тот, кто готов стоять так на протяжении
нескольких часов, испытывая ту же тяжесть в груди, не дающую нормально
вздохнуть. И Чонгук понимает. Они оба потрясающе идентично воспринимают
красоту природы.
Чон невольно углубляется в прошлое. Ему было всего лишь восемь, когда он шёл
с Сокджином на холм. Они должны были забрать посылку, а Чонгук застыл на
повороте, в двух шагах от огромной коряги у самого края. Тогда парень понял,
что отдал бы вечность ради того, чтобы просто сидеть у старого дерева и
наблюдать за закатом. За лесом с широким полем в самом низу. За тем, как
извивается река, убегая навстречу закату.
За каждым восходом следует закат.
— Чимин, — тихо зовёт его парень, отчего тот поворачивает голову вбок, давая
знать, что слушает. — Нам надо идти к Лука, — сжимает губы, нехотя выдавливая
из себя эти слова. — Мы с тобой должны отправиться в город, — лучше
рассказать всё сразу: — В оружейный магазин, — видит, как Пак разворачивает
тело вбок, хмурясь от слов Чонгука, но не противясь. Просто даёт себе время
морально принять собственное положение. И не только. Чон замечает эту паузу,
возникшую между ними, а тишина острыми клыками болезненно впивается в
кожу. Чимин выглядит так, словно хочет поднять решающую для них тему.
— Ты ведь знаешь, что я собираюсь тебе сказать, — выдавливает из себя парень,
замечая, как Чонгук закатывает глаза, делая вид, что его раздражает ситуация.
Хотя на самом деле это не так. Он ровно кидает:
— Ага, — вытаскивает руки из карманов джинсов, сложив их на груди. Тёмные
брови хмурятся.
Это было так странно. Начать разговор первым. Разговор, который пугал и
доводил до немого исступления весь день, но вот он, Чимин — твой самый
страшный враг и главная причина всех бед. Туман стремительно растворяется,
лучи солнца касаются земли, прежде чем Чонгук заговаривает:
— Ты не мог оставить эту тему или подождать ещё пару дней? — нервно кусает
губы.
— А какой смысл? Ты бы пристрелил меня по истечении этих пары дней? — Чимин
негромко смеётся и смотрит на Чона почти сухими глазами.
— Нет. Застрелился бы сам, — без тени улыбки произносит. — А теперь тебе
придётся соскребать мои мозги с поля, потому что я, блять, в ужасе, что ты
решился поднять эту тему, — признаётся, нервно скользнув языком по губам.
— Выглядишь как отец, которого спросили, откуда берутся дети, — подмечает
Пак. Его лицо темнеет из-за лучей солнца, что попадают на территорию «ночи».
— Ты ведь можешь уйти, — вот оно. — И я знаю, что ты этого не сделаешь, — и
вот, что приносит невыносимую боль. — Ты гробишь себе жизнь, — парень с
тоской в голосе произносит.
— У меня она хотя бы была, — жёстко бросает Чонгук сквозь зубы. Он не уверен,
какой именно реакции ждал на это заявление. Во всяком случае оно было
честным. Грубым, резким, но честным. И Чимин молчит. Опускает взгляд. Шесть
слов и ноль аргументов со стороны Пака, ведь он понимает, что ни одна карта в
колоде не бьёт козырного туза. И сознание рождает следующее:
— Разочарован?
— Нет, — отрицает Чонгук таким тоном, словно Чимин сморозил хуйню.
— Ненавидишь меня?
— Нет.
— Жалеешь, что встретил меня тогда, в коридоре?
— Блять, Чимин, — Чонгук устало выдыхает. — Нет. Откуда у тебя это в голове?
— Ну, — плечи Пака дёрнулись вверх-вниз, — на твоём месте я бы точно испытал
некоторый дискомфорт от ситуации. Шлюха становится причиной, по которой ты в прямом смысле убиваешь себя.
— Перестань, — Чон болезненно морщится, ловя на себе взгляд Чимина. Он
посмотрел на Чонгука с такой тоской во взгляде; знаете, так обычно смотрят на
тех, кто мучительно, долго и болезненно умирает от онкологии. А ещё так
смотрят на инвалидов. На людей, которых остаётся только пожалеть, потому что
независимо от того, что ты скажешь или сделаешь, им уже не помочь. Чимин
смотрит так, словно он подвёл их черту. — Не хорони нас раньше времени, —
твёрдым голосом просит Чонгук. Хотя это больше похоже на приказ. Причём он
имеет в виду не ментальное состояние, а физическое. Правда, всегда, во всех
случаях, есть жирное и неприятное «но». Чонгук имеет в виду не ментальное
состояние пока. Это лишь вопрос времени.
Чимин выдавливает на лицо болезненную улыбку, чувствуя, как первая капля
дождя падает на его серо-розовые, как небо, волосы. Пак прекрасно знал, что на
ближайшие годы для него это последний спокойный август, когда сердце бьётся
без надрыва.
***
Город — это живой организм. Он существует, пока течёт по его улицам-артериям
кровь, лейкоциты которой это мы, жители. Но иногда люди уходят — по разным
причинам, будь то радиация или подземный пожар, а может, просто
политическая обстановка. И город превращается в мумию: не разлагается, но
высыхает, лишается крови. Его артерии трескаются, глазницы зияют выбитыми
стёклами, а из тёмных углов выползают сталкеры. Удивительно, но большой и
довольно развитый город может легко превратиться в брошенную всеми
выжженную землю. Таких инцидентов по всему миру огромное множество.
Мёртвые города существовали всегда. Мертва ли легендарная Троя? Да, конечно.
А Вавилон? Безусловно. А крымский Херсонес, на месте которого стоит
Севастополь? И он мёртв. Но эти города умерли давно и, так сказать, «своей
смертью», исчерпав естественные ресурсы. Каждому городу отпущен свой срок.
— Я словно остался один во всём мире, — Чимин выбирается из машины на
тёмную улицу, где больше не горят фонари. Пак поражённым взглядом
окидывает её, замечая перевёрнутые мусорные баки, словно в них рылись
голодные бродячие псы.
Двери многих частных домов открыты, как и в большинстве из них горит свет.
Видимо, люди плевали на всё, спеша спрятаться как можно быстрее. Чимин
взглядом скользит по асфальту, замечая что-то лежащее на нём. Парень
щурится, присматриваясь получше и с отвращением признавая человека.
Мёртвого человека. Пак отворачивается, цепляя глазами выбитые окна. Чимин
даже не хочет себе представлять сколько трупов найдёт, если вдруг решится
исследовать дома.
— Пошли, — твёрдым, но тихим голосом произносит Чонгук, подталкивая парня в
сторону магазина с оружием. Если здесь есть заражённые, то хочется с ними
столкнуться в последнюю очередь. По словам Лука, они прекрасно слышат, но
слепые как кроты. Чонгук открывает входную дверь, поднимая ладонь, чтобы
Чимин притормозил, и, убедившись, что заведение пустует, проходит внутрь. Пак
идёт следом, настороженно оборачиваясь на стеклянную дверь, через которую можно увидеть всех недоброжелателей. Как и они могут увидеть их.
Чонгук щёлкает по выключателю. Лампочка трещит, загораясь и открывая обзор
на огромную металическую стену с многочисленным оружием на ней. Чимин
сдерживает желание присвистнуть, осматриваясь. Всего шесть отсеков с
разными видами оружия.
— Осталось понять что есть что, — многострадльчески изрекает Чон, доставая из
кармана сложенный листок бумаги со списком необходимого. М-да. Лука
потрудился на славу. Непонятно ровным счётом нихера. Чимин подходит к
Чонгуку, заглянув в список, и со знанием дела выдаёт:
— «Benelli M4», — читает первую строчку. — Это дробовик, — поясняет. — Вон тот
отсек, — кивает в левую сторону. — Его ствол — четыреста семьдесят
миллиметров, общая длина — тысяча десять, масса — до четырёх килограмм,
перезарядка — полуавтоматическая, а цена, между прочим, — от двух тысяч
долларов, — чётко и точно произносит Чимин, проходя к отсеку. Игнорирует
пронзительный взгляд Чонгука у себя на виске, неловко улыбнувшись. — Что?
— Тир, говоришь? — подозрительно щурится парень, заставляя шестерёнки в
мозгах крутиться. Парень выдёргивает один очень интересный факт из своей
биографии: — Мой отец был охотником, — и этим ставит Чимина в тупик. Тот
опускает уголки губ, обречённо кинув:
— В яблочко, — видит Бог, он не хотел затрагивать эту тему.
— Честно, то, что он обучил тебя этой поеботе — единственное, за что я
благодарен ему, — откровенно произносит, не дожидаясь ответа парня. —
Знаешь как выглядит этот «Benelli M4»? — Чонгук поджимает губы, осматривая
стену. Чимин отрицательно качает головой:
— Нет, не помню. Они тут все под копирку, — также изучает оружия. — Я редко
стрелял. Я больше по теоретической части, знаешь там длина, общая масса,
ствол, вес и прочая фигня, — пожимает плечами. — Поэтому придётся искать по
названию, — страдальчески вздыхает, принимаясь снимать и выискивать нужный
дробовик.
— Он заставлял тебя учить? — внезапно интересуется Чон ровным тоном, ища
нужное оружие.
— Ну… — тянет Чимин, не зная, как ответить правильно.
— Мне нужен ответ, — голос твёрдый. Словно Чонгук так и горит желанием
услышать это глухое «да» и набить мужчине мысленно морду, а если повезёт
когда-нибудь, то и физически заодно тоже.
— Он хотел передать эти знания своему сыну, — хмурится Чимин, вспоминая
прошлое. — А я часто ему отказывал, поэтому он злился, начинал сравнивать нас
с тобой. Мне было так неприятно, что я решил выучить всё, — по тону голоса
понятно, как Паку неприятна эта тема. — Он дал мне толстую книгу со всеми
фотографиями, характеристиками и прочим, так что половину я выучил, —
приподнимает брови. — Я хотел быть…
— Лучше меня, — с пониманием заканчивает за него Чонгук, кивнув самому себе.
И Чимин открывает рот, ощущая, как стыд накрывает его с головой. Такой неприятный, что хочется сбежать и закрыться где-нибудь в бункере или же
отодвинуться куда подальше. Жалательно на другую планету. — Это
отвратительно, — лицо Чона кривится, и Пак уже хочет ему ответить, извиниться,
как парень продолжает: — Когда родитель, даже такой хуёвый, как он,
сравнивает тебя с кем-то другим, — Чимин оседает. Пилит взглядом затылок
парня, понимая, что тот становится на сторону Пака. И что-то ему подсказывает,
что он будет становиться на неё всегда.
Всегда выбирать Чимина.
Чонгук, найдя нужное оружие, принимается засовывать его в рюкзак, который он
поставил на деревянную поверхность стола, и параллельно интересуется:
— Что там дальше по списку?
— «Beretta 1301 Tactical», — читает, не медля с разъяснением: — Дробовик.
— Ну-с, — выдыхает Чонгук. — Давай, мистер характеристика, что ты там по этой
херне знаешь. Вещай, — не то чтобы он так интересовался оружием — он, скорее,
в гробу их видел, но вот Чимину явно нравилось делиться с кем-то своими
знаниями. Не зря же он выучил наизусть чёртову книгу.
— Первоначально это оружие предназначалось для использования военными и
силовыми структурами в качестве тактического оружия. На гражданском рынке
эта модель была представлена в качестве оружия, обладающего высокой
скоростью перезарядки, — рассказывает, находя нужный дробовик и снимая его
со стены. — Оно предназначено для вооружения охранных организаций, ну и для
целей самообороны и защиты частной собственности. Специалисты называют его
одним из самых скорострельных ружей на планете, — про себя Чимин подмечает,
что Лука хорошо выбирает необходимое. Пак крутит в руках дробовик,
осматривая его со всех сторон, и делает выводы:
— Ствол — четыреста семьдесят миллиметров, общая длина — около тысячи, —
легонько подбрасывает оружие. — Вес — почти три килограмма, перезарядка —
полуавтоматическая, за счёт отвода пороховых газов из канала ствола, а ёмкость
— четыре патрона и один в стволе. Цена — около полторы тысячи долларов, —
заканчивает. Чонгук смотрит на него, сложив руки на груди, и подмечая про себя,
что Чимин мог бы с лёгкостью стать лучшим продавцом оружия в стране. Пак
подходит к столу, кладя дробовик в рюкзак Чона. Замечает его взгляд на себе,
недоумевая: — Что опять?
— Да нет, ничего, — приподнимает брови, невозмутимо пожав плечами. — Просто
мой парень — ходячая википедия, — его голова повёрнута в сторону Чимина, и
взгляд устремлён на него же. Пак замирает. Если честно, его цепляют эти слова,
даже лишают способности говорить, ведь…
Чонгук впервые называет его своим парнем вот так открыто, поэтому теперь в
тупик загнан Чимин. Они так и не обсудили свои отношения, что чувствуют, чего
хотят, поэтому это было до дрожи приятно и неожиданно. Пак старательно давит
глупую улыбку.
— Что дальше, гений? — продолжает поддразнивать его Чонгук, сунув одну
ладонь в джинсы.
— АПБ, — скользит взглядом по списку. — Автоматический пистолет бесшумный,— расшифровывает и, чтобы не терять времени, говорит: — Ещё «Glock 18». Тоже
пистолет. Запомнишь? — спрашивает, на что Чонгук кивает. — Ты тогда идти в
четвёртый отсек, а я пройдусь дальше, потому что тут по списку идёт пулемёт.
— Нихуёво док загнул, — хмыкает Чон, развернувшись. — Поосторожней там, нам
ещё пули надо подобрать, — напоминает, направившись в сторону других
отсеков по правую сторону.
— Помню, — кидает Чимин, кладя сложенный листок в карман джинсов. Парень
начинает искать нужное оружие, искренне не понимая, зачем Лука такое
«разнообразие». Ладно там пистолеты, возможно, винтовки, но, глянув на список,
Пак видит там целый арсенал. У мужчины определённо есть какой-то план, в
который он пока не просветил парней, а надо бы. Скорее всего, расскажет, как
они вернутся обратно. Было бы хорошо ещё найти ближайший магазин с
телефонами. Чимин проходит мимо стены с винтовками, пересту…
Грохот.
Резко поворачивает голову в сторону дальних отсеков, прищурившись. Чонгук
что-то уронил? Был звук, словно что-то очень тяжёлое камнем падает на пол. Пак
прислушивается, напрягая слух и замирая на месте, дабы не издавать лишних
звуков. Шарканье. Шаги.
— Чонгук? — повышает тон голоса, позвав парня. Проходит около десяти секунд,
а ответа не следует. Тело напрягается, а рука автоматически тянется к винтовке,
висящей на стене. Чисто интуитивно. Может, ничего и не случилось, но Чимин —
чёртов параноик, просто слишком предусмотрительный, поэтому тянется рукой к
патронам на полке, резкими движениями снаряжая магазин гильзами.
Присоединяет его к винтовке, совершая грубейшую ошибку, когда не проверяет
оружие на наличие неисправностей, за что получил бы подзатыльник от отца
Чона. Да. Паку часто доставалось, когда он заряжал винтовку, предварительно
не осмотрев её. Чимин проверяет оптический прицел и опускает оружие, тихо идя
в сторону правых отсеков. На самом деле он многое позабыл из уроков, что
может сейчас ему аукнуться, но плевать. Пак резко входит в помещение, первым
делом направив прицел на Чонгука, что стоит с поднятыми руками, а только
потом на незнакомого парня, направляющего на Чона оружие. Даже в этой
ситуации Чонгук умудряется съязвить, приподняв брови:
— О-у, — многозначительно изрекает при виде Чимина с этой ёбаной снайперской
винтовкой в руках. Габариты у последней приличные, поэтому Чон мрачно
усмехается. — Если твоя рука дрогнет… — смотрит на пистолет в руках у
незнакомца, а сам обращается к Чимину. — И ты вдруг спустишь курок, попав не
туда, — легонько качает головой, на секунду заткнувшись, когда парень
прижимает дуло ко лбу Чонгука. Но тот, растеряв весь свой страх, всё равно
заканчивает мысль: — То, клянусь, я доберусь до тебя в самом захудалом уголке
планеты, найду в самой глубокой яме, и ни суд Южной Кореи, ни сам Господь Бог
тебе не помогут, — следом за фразой звучит раскатистый грохот
приближающегося урагана. Чон кидает взгляд в сторону окна, замечая
надвигающиеся чёрные облака. Как… Мило. Им надо срочно собирать оружия и
валить именно в тот момент, как ливанёт дождь, потому что тогда будет не
страшно бежать, говорить, кричать. Просто издавать звуки. Если здесь есть
заражённые, то они просто нихера не услышат за шумом дождя. Только все
планы портит этот незнакомый парень. Почему Чонгук не испытывает сильный
страх перед тем, кто направляет на него ствол? Потому что этот парень дрожит.
Он сам напуган. И это замечает не один Чон. Незнакомец нервно перескакивает взглядом с Чонгука, которого держит под
прицелом на Чимина, который держит под прицелом винтовки его самого.
Замкнутый круг. Пацан выглядит лет на пятнадцать, не больше; он
зажмуривается, каким-то ненормальным голосом тараторя:
— Гынсок не любит чужих, — панически качает головой. — Совсем! — резко
повышает голос до крика, тем самым вынуждая Чонгука сильно напрячься. —
Чужие обижают, — поясняет, кивая в подтвреждении своих же слов, при этом не
прекращая кидать взгляд на Чимина, который единственное, что и понимает, так
это то, что пацана зовут Гынсок, он говорит о себе в третьем лице, и он немного
похож на психа. Поэтому Чон и нахмурился, вмиг став серьёзным — люди, не
управляющие собой, опасны. Пак осторожно опускает винтовку ниже, заверив:
— Эй, — его голос соправаждается грохотаньем грома. Незнакомец резко
обращает внимание на Чимина, но всё равно переодически стреляет взглядом в
Чона, наперёд зная, что тот может воспользоваться моментом. — Мы тебе ничего
не сделаем, — да, конечно, Чимин. Со снайперской винтовкой в руках-то. Пак
опускает оружие, но не убирает пальца со спускового крючка. Так, на всякий. Он
не намерен причинять напуганному парню вреда, но задеть пулей кожу может.
Если попадёт. В противном случае это будет бедро.
— У вас оружие, — незнакомец продолжает говорить на повышенном тоне, что
нежелательно. Чонгук же сдерживается от язвительного «это оружейный
магазин, придурок», продолжая внимательно следить за мельчайшими
движениями Гынсока. Сознание парализует тот факт, что Чон больше боится, что
этот парень направит ствол на Пака. — В-вы похожи на них, — неоднозначно
произносит пацан дрожащим голосом. Чимин осторожно интересуется:
— На кого?
— Они напали вместе с теми существами, да-да, они убили всех, — его тело
трясётся. Руки тоже. Пак боится, что он по случайности спустит курок. — Но
Гынсок им больше этого не позволит… — без остановки качает головой. — Нет, не
позволит…
— Мы не те люди в банданах, — уверенно говорит Чимин, догадываясь, о чём
незнакомец ведёт речь. Тот мелко подрагивает, не справляясь с судорогой во
всём теле:
— Откуда ты о них знаешь? — в голосе ноль процентов доверия, зато целая тонна
подозрения. Пак делает медленный шаг к парню, меняя тактику:
— Они заперли множество людей в больнице, — лучший метод в данной ситуации
— дать парню понять, что Чимин пережил тот же ужас. Что он может понять. — И
перестреляли всех, — делает шаг. — Я могу понять твой страх, — уверяет, видя,
как Гынсок жмурится, сжимая в руках пистолет. — Мы ничего тебе не сделаем.
Честное слово, — приближается, успев изучить незнакомца: растрёпанные
мокрые волосы, множество незаживших царапин на руках и ненормальный блеск
в глазах. Когда он полностью отдаёт своё внимание приблизившемуся Паку, Чон
уже готовится завернуть Гынсоку руку и выбить нахер этот пистолет, но Чонгук
не успевает и дёрнуться, как его ладонь накрывает Чимин, загораживающий его
от пацана. Тот чего-то пугается и резко опускает оружие, следом и вовсе выронив
его на пол.
— Простите Гынсока, — взгляд мечется, не находя точки остановки. — Гынсок
собой иногда не управляет, — растягивает губы в безумную улыбку, делая шаг в
сторону. — Страх заставляет его делать нехорошее. Гынсоку тяжело пришлось.
Он так боится, что его найдут, — выходит из отсека, направившись в другой.
Чимин в это время облегчённо выдыхает, окончательно опустив винтовку.
Переглядается с Чонгуком, который кидает взгляд на оружие, поджав губы:
— Я откровенно вылетел, когда увидел тебя с этой хераборой, — признаётся,
сдвинув брови. — Серьёзно, а если бы я просто уронил шкаф? — кивком головы
указывает на упавший предмет мебели, что вызвал сам грохот. Пак лишь
пожимает плечами:
— Я просто предусмотрительный.
— Пиздец, — шёпот Чона сопровождается раскатом грома. Парень недовольно
цокает языком. — Надо убираться, как только начнётся дождь, — сверкает
молния. — Или же ливень. Что по списку? Надо действовать быстро, —
поторапливает Чимина, который достаёт список. — Не смей спускать с этого
чокнутого взгляда, — приказывает, на что Пак кивает:
— Соглашусь.
— Давай так: ты ищешь оружия, я подбираю к ним пули, — предлагает Чон. — Так
быстрее уложимся.
— Хорошо, — кивает Чимин, смотря на листок. Краем глаза парни цепляют
движение спереди и одновременно бросают взгляд на Гынсока, который ходит
кругами, с одного конца на другой, что-то неразборчиво бурча под нос, так, что
не разбирает даже Пак.
— Разряди пистолет, — бросает Чонгук Чимину, что медленно поднимает с пола
оружие, при этом не сводя взгляда с пацана. Пули падают на пол, — во
избежании кары небесной, — тихо добавляет Чон. — Как же меня выводит его
присутствие.
— А ты его связать планируешь? — пускает сдавленный смешок Пак.
— Хотел бы, да нечем.
— Откуда он вообще взялся? — не понимает парень.
— Сидел за шкафом металлическим, — поясняет, ладонью махнув на предмет. —
И походу дела пересрал, что я убить его собрался, — предполагает.
— «Benelli Nova», — на секунду отходит от темы Чимин, называя марку оружия,
чтобы Чонгук смог подобрать нужные пули. Парни идут вдоль отсеков, и Пак
принимается искать гладкоствольное ружьё, не сводя косого взгляда с ходящего
кругами Гынсока. В конечном итоге тот просто садится на пол, прижимаясь к
стене спиной, и начинает говорить сам с собой. Он явно тронулся умом. Причём
неизвестно — после произошедшего в этом районе (да и не только) или же он и
до этого был таким. Возможно, вообще из психбольницы сбежал. И такие люди
должны пугать, ведь их мышление нестандартно, не такое, как у обычного
среднестатистического человека. Они выкинут какой-нибудь финт ушами, а ты
сидишь и охуеваешь. Причём не всегда в хорошем смысле. Слаженная работа становится причиной успеха и того, что Чимин с Чонгуком
успевают собрать оружия к началу ливня. Пак стоит у стеклянной двери,
дожидаясь, пока Чон сложит всё необходимое в три рюкзака, и наблюдаяет за
тем, как сгущаются тучи. Постепенно с них начинает капать дождь, который с
каждым мгновеньем набирает всё больше силы. Через пару минут лило, словно из
ведра. Чёрное небо то и дело освещали яркие молнии. У Чимина создалось
ощущение, что молния попадает в горизонт, разделяя тем временем небо на две
половины. Ветер дует с такой силой, что упавший мусорный бак начинает быстро
катиться по земле, а редкие ёлки гнутся к земле. Отваливается ветка. Пак
хмурится, всматриваясь в тёмный горизонт с тучами. Это надолго. Причём всё
предвещает ураган. Чимину нравится такая погода, есть в ней что-то
волнительное и прекрасное одновременно.
— Мы можем идти, — голос Чонгука отрезвляет. Он застёгивает молнию рюкзака,
пока Пак подходит к нему, закинув один из них на плечи. И тут же его ведёт
назад от той тяжести, что создают оружия.
— Что с ним делать? — Чимин стреляет взглядом во всё ещё сидящего на полу
Гынсока. Тот так и не сменил своей позы. Чон оборачивается на этого странного
парня, твёрдо оповестив:
— Мы не возьмём его с собой. Он опасен, — поясняет причину такого решения.
Пак лишь поджимает губы, не решаясь спорить. Какой смысл? Парень сам
понимает, что у Гынсока явно не все дома, и он может в один прекрасный момент
поднять пистолет и выстрелить без ведомой на то причины. Просто его жалко —
молодой, напуганный, не знающий что делать. Чимин надеется, он тут не помрёт
— магазин с оружием есть, продуктовый тоже должен быть неподалёку. —
Сваливаем отсюда, — Чонгук начинает ворчать. — Я сейчас блевану от запаха
металла, — передёргивает плечами, закинув на плечи рюкзак, а второй сжимая в
руке. Открывает дверь, выбираясь наружу, и ему приходится удержать
равновесие, чтобы не упасть от сильного, сбивающего с ног, ветра. Крупные
капли дождя больно бьют по телу, пока парни добираются до машины,
предварительно забросив рюкзаки с оружием в багажник. Чимин открывает
дверь пассажирского сиденья, мельком глянув на дорогу позади, и замечает где-
то вдали, под толщей дождя, превосходящее человека по размерам существо.
— Всё, — Пак быстро забирается в салон. — Уезжаем…
—…Лука! — Чонгук повышает голос сразу же, как только входит в дом, дверь
которого была открыта нараспашку, отчего вода попала в коридор. В помещении
зябко, стоит сильный сквозняк. Чимин закрывает за ними, проходя вперёд.
Осматривается по сторонам, не замечая особо ничего странного. — Лука, блять!
— ругается Чон, сорвавшись на дикий крик, который явно слышан как на втором,
так и на третьем этаже. Только в ответ всё равно тишина. Парень осматривает
гостиную, кухню — и никого.
— Они ушли? — удивлённо спрашивает Чимин, когда понимает, что дом пустует.
— Но они не могли вот так, — разводит руками, — просто взять и свалить, —
заглядывает в ванную комнату на втором этаже, пока Чонгук со злостью хлопает
дверью их с Паком спальни:
— Вот именно, — тон голоса грубый. Незнание пугает, особенно, если учитывать
их положение, и парень изливает его в виде агрессии. Поднимается по лестнице
на третий этаж, уже желая зарычать сквозь зубы и спуститься обратно, но краем
глаза цепляет телефон, лежащий под небольшим столом. Чон, недолго думая,
берёт его в руку, разблокировав. Роется в контактах, довольно быстро находя
нужное ему «папа». Нажимает на кнопку вызова, поставив одну руку в бок. Видит
Чимина, поднимающегося к нему в тот момент, как гудки прекращаются, и
Чонгук набирает кислород в лёгкие, чтобы начать ругаться:
— Ка…
Его молниеносло перебивают:
«Быстро садитесь в машину и валите оттуда нахер! — грубо приказывает Лука,
не давая Чону времени опомниться. — Я сказал быстро!» — орёт в трубку, и
парень не сдерживается, крикнув в ответ:
— Да блять, объясни всё нормально, старый придурок! — зло взмахивает
ладонью, но решает довериться мужчине, поэтому под воздействием эмоций
грубо дёргает Пака за локоть, потянув за собой. Спускаются. Слышит, как
Врицелла зло цокает языком, процеживая:
«Они пришли к нашему дому, — поясняет. — Псины эти сраные, из отдела
Выполнения, решили к нам наведаться. Я пристрелил этих двоих, Чонгук, а тела
перенёс в глубь амбара, — говорит без тени жалости в голосе. — Мы с девочками
выбежали через заднюю дверь и свалили к херам к лесу, — пересказывает
произошедшее. — Там я нашёл машину и мы свалили. Но остальным хватит ровно
двух часов, чтобы заподозрить неладное, и прошла уже добрая половина,
поэтому чудо, если они ещё не наведались к вам».
Чонгук стремительно спускается по лестнице на первый этаж, всё ещё сжимая
Чимина за локоть, который терпит такое отношение к себе, слыша весь разговор
по телефону. Чон зло выдыхает сквозь зубы, не зная, какой вопрос задать
сначала:
— Какого хуя они здесь забыли? — открывает входную дверь, выталкивая Пака в
самый ливень. Спешат к машине, оставленной напротив закрытого амбара.
«Не мог вопрос попроще задать? — фыркает доктор. — Слишком долго
разъяснять».
— А ты потрудись, — зло шипит Чонгук, забираясь в салон автомобиля и заводя
мотор.
Ждёт буквально секунды три, когда Чимин сядет следом, и резко жмёт педаль,
выворачивая руль в сторону. Машина срывается с места, отчего Пак больно
бьётся головой о стекло, терпя саднящую боль в руке. Бинты давно намокли, их
лучше сменить как можно быстрее. Когда они выезжают на лесную дорогу,
Чимин открывает бардачок в машине, зная, что в своё время клал туда бинты. И,
о да, они тут есть.
«Если ты работаешь в Центре, то уволиться уже не сможешь, — с этого
начинаются пояснения доктора. — Поэтому я подстроил свою смерть и сбежал,
чтобы меня не искали. Видимо, тогда, в больнице, какая-то крыса меня заметила.
А так как я знаю о планах Центра, гуляю на свободе, так ещё и с поддельными документами о «смерти», то устранить меня, во избежании утечки информации,
было бы самым логичным решением», — мужчина раздосадовано выдыхает,
словно весь его план стремительно катится в тартарары. Точнее, его схема
усложняется. Чимин в это время перебинтовывает свою ужасную руку,
задумавшись. Тогда, в больнице, кто мог видеть их? На том этаже был только
один гончий, от которого они убегали. И двое заражённых. Всё. Разве что… Чимин
сводит брови на переносице, взглянув на не менее хмурого Чонгука:
— В больнице, когда ты спасал меня, помогая спуститься на землю, —
припоминает. — В палату ворвался тот мужчина, от которого мы с доктором
убегали. Я помню выстрелы. Ты не убил его? — Пак отчётливо помнит два
выстрела: как гончий выстреливает в Чимина, но тот уворачивается, спрятав
голову, и выстрел Чонгука, который точно был направлен на мужчину. Сейчас же
парень видит, как Чон зло сжимает руль, выезжая на пустую трассу и чуть более
спокойно говоря:
— Нет, — держит у уха телефон. — Я не убил его. Наверное, — позже добавляет.
— Что? Тогда… — Чимин недоумевает.
— Я выстрелил в грудь, — поясняет. — Я понятия не имею, куда конкретно попал
— из меня, блять, дерьмовый стрелок, — рычит, сжав руль до побеления в
костяшках. Пак мысленно понимает, что Чонгук совершил грубейшую ошибку, но
вслух об этом никогда ему не скажет, ведь это значит, что «ты облажался, не
убив человека». Насколько… Насколько это омерзительно?
«Отлично. Из-за тебя мы едва всё не проебали», — а вот Лука явно не собирается
жалеть парня, высказывая ему своё мнение сразу же, без раздумья. Но Чонгук не
позволяет себе утонуть в море вины, вновь повысив голос на несколько
децибелов:
— Заткнись, я даже тогда не знал тебя, мне было похуй! — от громкого голоса
Пак жмурится, сдавливая веки. Тяжёлая голова идёт кругом. Медленно, тянуще.
Мысли — патока. Пульсация отдаётся в висках, отчего череп кажется тяжёлым
шаром, налитым свинцом. Боль пронзает в один момент — быстро, безжалостно,
вынудив телом вжаться в сиденье, а головой в промежуток между окном и
подголовником. Сильный стресс и недосып сказываются на организме. Возможно,
и недоедание. — Блять, просто закрой свой рот и скажи, где ты! — Чонгук не
выдерживает напора со стороны доктора, который кричит что-то в ответ — Чимин
уже не разбирает. Он прикрывает веки, съёжившись от холода в салоне. Он
сильно хочет окунуться в сон, но как только закрывает глаза, то невольно
концентрируется на боли, что разрывает его голову пополам. Сердце в груди
жёстко бьётся, то ускоряясь, то замедляясь. Пака знобит. Тело наполняется
тяжестью, в груди стынет свинец. Ледяной пот одинокими каплями сползает по
вискам. Жар и холод вступают в сражение под кожей. Чимин будто горит и
изнемогает от мороза одновременно. А таблеток в машине, увы, нет. Чон
продолжает в прямом смысле сраться с доктором, но слов Пак уже не
улавливает. Голос отдаётся эхом в голове, как и шум ливня; тяжёлые веки
невольно прикрываются, а голова запрокидывается набок.
Спокойствие в груди — первое, с чем встречает Чимина день. Или вечер? Ему не понять. Знает только лишь то, что ему легко распахнуть тяжёлые веки, чтобы
встретить бледный свет, но тот практически не имеет доступа в салон, ведь
машина скрывает его от реального мира. И не только Пака. Голова всё ещё болит,
а тело разрывает холод. Автомобиль явно припаркован на улице. Стоит дикий
шум от бьющихся каплей дождя, причём он настолько сильный, что кажется
будто это — кубики льда. Чимин с трудом шевелится, с глубоким выдохом
ворочаясь на сиденье. Тело затекло. Отрывает щёку от стекла, потирая её
ладонью, вытягивает ноги, внезапно осознав, что он был накрыт пледом, который
давно валялся у него на заднем сиденье. Пак смотрит на Чонгука, что сидит с
согнутой в колене ногой и, да, смотрит в ответ, крутя в руках телефон одной из
дочерей. Отвлекается на Чимина, дёргая пальцами нижнюю губу, но без нервов,
лишь с лёгким напряжением:
— Привет, — шепчет.
— Привет, — произносит на выдохе, приподнявшись на сиденье. Кости хрустят.
Лобовое стекло полностью застелено дождём. Чимин немного хмуро озирается по
сторонам, медленно приходя в себя. Ни черта не видно. Где они? Пак
подтягивает плед выше, к шее, скрывая себя под ним. И всё равно морозно.
Такого ещё в их мире не было. Казалось бы, они уехали от границы, но по-
прежнему холодно.
— Где мы? — интересуется Чимин, пальцами потирая глаза. — И… — пытается
соображать. — Сколько я проспал?
— Ну, — Чонгук делает вздох и складывает руки на груди, всё-таки заставляя
себя посмотреть на Пака. — Ты заснул в машине. Я остановился на заправке, так
как бензин закончился, но я припарковался за магазином, чтобы, если что, нас не
заметили. Ехать дальше сейчас смысла нет. Нихера не видно. К тому же был
град, — подмечает. — А ты спал, — смотрит на экран телефона. — В итоге ты
проспал часа три.
— О-у, — хрипло выдыхает Чимин, морщась и касаясь пальцами лба.
— Голова болит? — догадывается парень, но Пак отрицает, слабо улыбаясь:
— Нет, порядок, — врёт. Ладони греет между коленками и зевает, наклоняя
голову. Взглядом исследует вены на руках Чона и небольшие синяки, после
прикрывает веки, выдыхая. — Куда поедем?
Чонгук стучит пальцами по поверхности телефона, сжав губы, и слегка
неуверенно, хоть и хрипло, отвечает:
— К тебе, — переводит на Пака взгляд. Тот хмурится в недоумении, поэтому Чон
спешит пояснить: — Не думаю, что эти мудаки настолько тупые, что подумают,
будто мы прячемся в самом очевидном месте, — странный метод, но смысл имеет.
Только напряжение с лица Чимина не сходит. И Чонгук догадывается почему. —
Боишься увидеть там мать? — хорошо, что он схватывает на лету, и Паку не
приходится объяснять. Кивает, на что Чон отвечает хмуро: — Или увидеть её
мёртвой? — вот так — сразу в лоб.
— Я чувствую себя отвратно за то, что не вернулся за ней, — признаётся,
всматриваясь в льющуюся по лобовому стеклу воду. — Если бы не её пьяный
бред, я бы такого не испытывал, — не знает, почему столь мрачные воспоминания
вызывают улыбку. — Думаю, мне необходимо быть нужным. Особенно матери;знаешь, чтобы она не видела во мне настоящего отца. Как бы сильно я её не
ненавидел, — сжимает губы, просто слабо улыбаясь Чонгуку, который выглядит
сердитым, но это не те чувства, которые он испытывает. Просто ему тяжело
выразиться иначе.
— Не думаю, что тебе так необходим человек, который торговал твоим телом, —
нервно потирает переносицу пальцами с таким же хмурым видом. Вновь кидает
взгляд на Чимина, ведь тот сверлит взглядом его висок. — Не хочу этого
признавать, но есть и другие люди, которые в какой-то мере нуждаются в тебе, —
говорит, жестикулируя руками, после чего смотрит на Пака, одной ладонью
проводя по волосам, чтобы немного растрепать.
Чимин щурится с улыбкой:
— Кто, к примеру? — хочет добиться определённого ответа, и Чонгук понимает
это, поэтому откашливается, выдавив как-то сжато:
— Тэхён? — не смотрит на Пака, сощурившись. — Он псих, но вроде как
нуждается в тебе, — мнёт ладонью шею, тяжко выдохнув. Чимин двигается
ближе к нему, наклонив голову таким образом, чтобы заглянуть Чону в лицо. Тот
хмуро смотрит на Пака, и… Да, он, кажется, начинает бесить Чонгука, но не
отступает, двигается ещё ближе, а носом чуть было не касается его подбородка,
отчего Чон отворачивает голову в сторону, морщась: — Чимин, — ворчит, но Пак
не отстаёт, широко улыбаясь. — Ну, знаешь, типа… — выдыхает, вновь и вновь
потирая пальцами переносицу. — Мне тоже.
Чимин не может не рассмеяться при виде этой скованности, поэтому хихикает,
заставляя парня закатить глаза и дёрнуть плечом, но Пак не отодвигается, вовсе
садясь вплотную, плечом к плечу, а свои колени наклоняет к его:
— Повтори, чтобы это звучало без отвращения, — просит с улыбкой, а Чонгук уже
накрывает лицо ладонью, что-то в раздражении нашёптывая под нос:
— Отъебись, — вновь подталкивает плечом, чтобы парень отодвинулся, но Пак
лишь сильнее прижимается:
— Повтори, — настаивает, но Чона не пробить, поэтому Чимин отодвигается, всё
ещё смотря ему в лицо. — Ты тоже, — говорит без смущения, чем привлекает
внимание Чонгука, который, наконец, устанавливает зрительный контакт. — Ты
нужен мне. Очень, — наклоняет голову к плечу, растягивая губы в улыбку. Чон
моргает, уже несильно сводя брови к переносице, отчего на лбу становится
меньше эмоциональных морщин. Выглядит, мягко говоря, озадаченно:
— Сколько слюнявого дерьма, — быстро приводит мысли в порядок, морщась. —
Это ну уебаться можно, — хочет казаться собранным, поэтому отворачивает
голову, чтобы заглянуть в экран телефона, но Чимин шире улыбается, привставая
на колени, и берёт ладонями лицо Чонгука, который не сопротивляется, когда
Пак поворачивает его к себе, оставляя лёгкий поцелуй на его губах. Пальцами
гладит скулы Чона, смотря в глаза, а тот хмуро выдыхает, но не останавливает
Чимина. Последний поднимает вторую руку, осторожно касаясь ею щеки Чона,
скользит пальцами по коже, наблюдая за своим движением, после чего они вновь
пересекаются взглядами. Чонгук сидит смирно, не шевелясь, чтобы не сбить
уверенность Чимина, правда невольно приподнимает голову, когда Пак
наклоняется, медленно целуя его в край губы, после чего полностью накрывает
их, искушает своими осторожными движениями, сильнее прижимаясь ладонями к
щекам.
Создаётся иллюзия того, словно пирсинг обжигает.
Чонгук хочет двинуться, взять всё в свои руки, как он и привык, но Чимин давит
ладонью на его лицо, заставляя держать голову в одном положении. И поцелуй
становится глубже. Чон рвано выдыхает ему в губы, когда действия Пака заметно
грубеют, а рука сползает к шее. Чимин чувствует, как скачет давление в
выступающей под кожей вене, и улыбается, не разрывая поцелуй. Тяжело, горячо
дышит Чонгуку в губы, внезапно для того разрывая поцелуй и опускаясь ниже, к
шее, касаясь её губами. Выбивает из парня реакцию. Бурную реакцию, в ходе
которой Чон слишком грубо хватает Пака за волосы, оттянув назад. Он
запрокидывает голову, сжимая плечи Чонгука, который тянет голову парня
назад, предоставляя свободный доступ к шее. Чон скользит губами по
выпирающему кадыку Чимина, отчего тот дёргается в руках парня, мыча. Чонгук
привстаёт, поднимая голову над лицом Пака и приближается ближе, но не
целует, лишь легонько задевает пирсинг.
Горячее дыхание обжигает губы.
Грудь Чимина высоко поднимается. Ему тяжело справиться с внутренним
давлением. Они опять близко. Ещё ближе. Чон свободно управляет головой
парня, держа того за волосы. Наклоняет голову чуть вперёд, чтобы была
возможность посмотреть Паку в глаза, нависая над ним. Это пробуждает щекотку
внизу живота, от которой хочется начать извиваться. А Чонгук вновь припадает
губами к шее, широко проходясь по ней языком.
Шея, шея, шея. Слишком откровенное, непозволительно интимное место. Только
надо бы заканчивать, пока они не добрались до точки невозврата.
— У меня лёгкий диссонанс, — равно выдыхает Чон, отпрянув от Чимина, который
сглатывает, активно моргая. Приходит в себя. Физически. Морально.
— Опять? — вяло усмехается, чересчур спешно перебираясь обратно на своё
сиденье.
Можно сказать, сбегает. Жар мигом покидает его, возвращая в тело привычный
холод. Головная боль лишь с новой силой терзает его виски, а дискомфорт внизу
живота усиливается. Это… Возбуждение, причём очень сильное… Но вместе с ним
приходит боль. Вероятно, она фантомная, ненастоящая, а вызванная прошлым
парня, но ему всё равно очень больно. Он вновь укутывается в плед, а раненой
рукой незаметно сжимает низ живота, сдерживая желание гортанно простонать
от неприятных ощущений.
— Сначала ты такой выруливаешь со снайперской винтовкой, а потом «это», —
поясняет Чонгук, откидываясь назад. Заводит машину, смахнув остатки дождя на
лобовом стекле. Он закончился, но это временно. Впереди ещё тучи. Да, погода
не радует в последнее время. — Поспи ещё, — шепчет Чон, отворачивая голову.
Автомобиль двигается с места. Чимин не против ещё полежать, в надежде, что
неприятные ощущения пройдут, поэтому вновь прислоняется к стеклу, не
совершая резких движений. Самое странное — Пак не может понять, с чем они
связаны. Да, он часто испытывал дискомфорт во время секса и не важно с кем: с
мужчиной или женщиной. Но сейчас он усилился. Возбуждение приносит боль,
сильную. И парень никак не может понять, настоящая ли она или же иллюзия
прошлого.
Одинокая кровать заправлена. Вещи убраны в шкаф. Предметы расставлены на
тумбочке. Комната выглядит так, словно в ней никто не жил месяцами, о чём
говорит толстый слой пыли на столе. Чимин не разувался, зная, что в доме полы
грязные, ведь никто все эти дни не убирал. Пак ещё недолго ходит по
помещению, рассматривая книги на полке. Здесь как-то зябко. Холоднее, чем
обычно. Пак вздыхает, остановившись на пороге, и хлопает по выключателю,
позволяя темноте завладеть и этим помещением. Закрывает дверь своей
комнаты, решая для себя, что ляжет в гостевой комнате с Чонгуком. С ним…
Безопасно. С ним Чимина не накрывает страх, разве что только тревога. Парень
спускается вниз по лестнице, входя на тёмную кухню. Свет они не зажигали во
избежании опасности, так ещё и зашторили все окна. Горит лишь тусклый
ночник, который позволяет Чону ориентироваться в пространстве. За стенами
дома бушует вновь поднявшийся ураган. Пак выключает плиту, снимая со
сковородки кусочки курицы и перекладывает их в миску, к листьям салата.
Обычно Чимину не нравится, когда кто-то курит в доме, но Чонгуку позволяет.
Плевать как-то, если честно. Пак никогда, ни на секунду не ощущал себя в этом
месте, как в родном доме. Он априори не познал этого чувства. Парень
раскладывает по тарелкам салат Цезарь, поджав губы:
— У меня не очень много продуктов, поэтому… — ставит посуду на стол. Чонгук
лишь отрешённо кивает, затянув никотин в лёгкие. После получасовых
переговоров с Лука, которому парень позвонил, когда они переступили порог
дома, Чон сам не свой. На все попытки расспросить его он лишь отнекивался, а
после напрямую сказал, что не расскажет. Чимин отступил, но теперь его до сих
пор мучает любопытство. Чонгук лишь рассказал, что доктор с дочерьми
спрятались в старой библиотеке под городом — в катакомбах. А также наказал
завтра отыскать заброшенную лечебницу, расположившуюся под самым Центром.
Чимин под землёй как дома, поэтому эта цель была назначена им двоим. По
словам врача, ему необходимо найти всевозможную информацию о заражённых и
как от них избавиться. Но Пак чувствует, что Чонгук что-то недоговаривает,
причём это «что-то» очень важное, ведь парень выглядит убитым. Таким
смертельно вымотанным, словно он только что с тяжестью принял поставленный
ему диагноз о неизлечимой болезни. Он пьёт. Именно пьёт. У Чимина всегда
посередине стола стоит соль, сахар, перец и бутылка спиртного. На данный
момент это белое сухое вино. Пак бы не так сильно беспокоился, если не тот
факт, что Чонгук терпеть не может это грёбаное белое сухое вино. А сейчас пьёт.
Похоже, ему плевать. Парень тушит сигарету в пепельнице, когда Пак ставит
рядом с тарелкой чай, призывая отставить бокал алкоголя и нормально поесть.
Сам же садится напротив, предварительно взяв в руки камеру, что еще час назад
притащил из гостиной. Давно её не брал в руки.
— Ты не добавил сыр, — каким-то блёклым голосом констатирует факт Чон,
незаинтересованно рассматривая еду. У него нет аппетита.
— Ну… — тянет тихо Чимин, включая камеру и наводя её на Чонгука. Тяжело
находиться в такой угнетённой атмосфере. — Ты же не любишь. Всегда
выковыривал сыр из еды, — припоминает, на что Чон пускает совсем тихий
смешок. Словно он правда хочет ответить сарказмом и искренне, но на это сил не
хватает.
— Может, у меня аллергия, — предполагает совсем убитым голосом, словно хочет прямо здесь разрыдаться, как ребёнок. Пак смотрит на него через камеру. Ему
больно смотреть на такого парня. Особенно, когда понимаешь, что даже не
можешь помочь. Никак.
— Но менеджер говорил… — Чимин хмурится, вдруг поинтересовавшись. — У
тебя аллергия?
— Нет, — Чон не может сдержать грустной улыбки. Он даже не прячет её, как
сделал бы в любом другом случае, и не давит. Он открыто показывает свои
эмоции, что приводит Пака в откровенный ступор, ведь ещё несколько часов
назад он показывал свою неприязнь к тому, что Чимин просил его признать
необходимость Пака. Что-то определённо не так. — Но это мило, — признаёт Чон,
беря бокал в руки.
— Что именно? — уточняет Чимин. Делает вид, что всё нормально. Подыгрывает.
Ведь если парень решил прикинуться шпионом в плену, то пытать его нет
никакого смысла, он будет молчать до победного конца. Да и Пак не хочет
давить.
— Что ты такой щепетильный, когда заботишься об окружающих, — поясняет
Чонгук, установив с Паком зрительный контакт через камеру. Последний
скрывает смущение, взглянув на парня вживую:
— Вовсе нет, — отрицает. — Я просто заметил и… — пытается оправдаться, но
Чон лишь продолжает с болью улыбаться, смотря на парня, как на родного
ребёнка, больного раком:
— Ты же специально заказал пиццу с сыром в перерыве между тренировками, —
делает глоток сухого вина, облокотившись о свободный локоть. Никто из них к
еде ещё не прикоснулся.
— Нет, — Чимин вновь смотрит на Чонгука через снимающую его камеру, качнув
головой.
— Ты покраснел, — на самом деле нет, но надо же чем-то крыть.
— Ой, — Пак морщится, кривляясь. — Иди ты, — раздражённо сопит, и Чон хрипло
смеётся. Если это в принципе можно назвать смехом. Это что-то между
сдавленным кашлем и смешком. Чонгук наконец берёт в руки палочки, ковыряясь
в еде. Нехотя тянет в рот лист салата — Чимин же старался, делал, и Чон
давится, на самом деле сдерживая желание опустошить желудок. Он заставляет
себя открывать рот, что-то говорить, он пытается отвлечься, но взгляд то и дело
возвращается на Пака. На отросшую чёлку с редкими розовыми прядями, которые
немного скрывают глаза. На пухлые губы, два колечка на которых он постоянно
облизывает — даже сейчас скользит кончиком языка по металлу по привычке.
Взгляд карих глаз направлен в камеру. Чонгук смотрит на мальчика с детским
огоньком в глазах, когда тот видит что-то новое, и сердце противно сдавливает
тугой леской, а лёгкие пронзает игла.
Она мучительно медленно входит. И выходит, но не до конца, лишь давая ране
затянуться, и так же медлительно входит обратно, перекрывая дыхание. Это
новый вид боли. Мучительной боли, о которой Чимину знать пока не нужно. Будь
воля Чонгука, Пак бы никогда в жизни не узнал причину такого поведения, но он
узнает. И Чон так сильно хочет оттянуть этот момент, так сильно хочет остаться в
этом грёбаном доме, слушая вой ветра. Изолироваться ото всех.
— Поешь, — голос Пака не выдёргивает резко из мыслей. Чонгук поднимает на
него болезненный взгляд, исследуя лицо парня несколько секунд. Чон
заторможенно кивает, вынуждая себя пихать в глотку еду.
Чимин не может смотреть на такого Чонгука, который, казалось бы, ещё секунду
и сорвётся. Что такого мог сообщить ему Лука? Просто что? Пак с тяжестью
выдыхает.
Выключает камеру. Откладывает её в сторону, принимаясь с такой же неохотой
толкать в себя еду. Надо набраться сил, выспаться, ведь завтра им предстоит
провести много времени в поисках лечебницы. Что конкретно необходимо
Врицелле, Чимин тоже не знает. Эти оба явно скрывают от него какую-то
информацию, поэтому Пак на нервах. Ему всего-то хочется от этой жизни
крохотную квартирку и двуспальную кровать, на которой он каждое утро будет
просыпаться с ворчащим из-за яркого солнца Чонгуком. Почему это настолько
сложно? Настолько невыполнимо? Чимин скользит пальцами по ладони Чона,
которая сжимает почти пустой бокал. Проводит по костяшкам, выводя узоры. Оба
смотрят на свои руки. Пак переплетает пальцы, ощущая судорогу, и произносит:
— Всё будет хорошо, — чувствует, как Чонгук покрывается противными
мурашками. Чимин перебарывает боль, обхватывая ладонь Чона двумя руками.
Сгибает их, опираясь локтями о твёрдую поверхность стола, и подносит запястье
к своим губам, осторожно целуя. — С нами всё будет хорошо, — повторяет,
обжигая шёпотом кожу. Чонгук не моргает, пустым взглядом въевшись в свою
ладонь, зажатую между пальцами Пака. Чимина правда накрывает страх перед
таким убитым Чоном. Так странно, так непривычно, и оттого так пугающе видеть
парня в столь меланхоличном состоянии, что Пак полностью теряется, не имея
понятия, куда себя деть. Что делать? Чонгук так и не моргает. Не двигается.
Совсем. Чимин поднимается со стула, нехотя отпуская ладонь парня, которая
безжизненно опускается на поверхность, и оповещает шёпотом: — Пойду приму
ванную, — сжимает губы, когда ответа не следует. Даже лёгкого кивка. — Буду
ждать тебя в спальне, — шаркает ногами к лестнице, оставляя Чона одного на
кухне с тусклоосвещённым светом.
Он сидит так с минуту, не меньше. Дышит пропитанным сигаретным дымом и
вином воздухом, давясь едким запахом, но не кашляет, терпя боль в саднящем
горле. Холод окутывает его пальцы, которые, потеряв источник тепла, вновь
замерзают. Чонгук не чувствует их. На парне нет тёплой кофты, так что мороз
удачно этим пользуется, впиваясь в оголённый участок кожи. Безжалостно.
Жёстко. Как и тишина вокруг — сковывает, мешает двинуться. Чон остаётся
наедине со своими мыслями. Со своим персональным грузом, о котором он не
расскажет.
Яркая вспышка молнии освещает помещение, предвещая несчастье. Ветер
громко орёт, деревья под его натиском гнутся. Люди прячутся от опасности. Лука
с дочерьми пережидают в катакомбах, пока отец разрабатывает план. Чимин
отогревается в тёплой ванне, надеясь, что это хоть как-то поможет избавиться от
стресса.
А Чон пялится на свою ладонь, которую недавно сжимал в руках Пак, и с диким
ужасом понимает, что в носу начинает щипать от слёз, покрывших толстой
пеленой глаза.