Похороните меня под поездом

Part 24

Твои враги не заражённые.
Твои враги — люди, которые их создали.
Голова раскалывается. От давления в висках начинает тошнить, поэтому первое,
что происходит после попытки открыть опухшие веки — это рвота. Чимин
хватается за какую-то ледяную трубу, опустошая желудок. Перед глазами всё
плывёт. Темнота. Морщится, не справляясь с ноющей болью в груди, которая тут
же даёт о себе знать, напоминая о его состоянии, поэтому прерывает тошноту на
громкий стон. Плюёт в пол. Холодный, грязный, мокрый. Глотку сдавливает от
ноющей боли. Боль в раненой руке, боль в ране на боку. Боль везде. Пальцами
щупает такую же рыхлую стену, пытается ухватиться за что-нибудь, чтобы
встать. Ищет опору в темноте. Зрение не восстанавливается. Его качает из
стороны в сторону, пока вновь не хватается руками за трубу. С потолка капает.
Слышен звук разбивающихся капель. Мороз охватывает тело. Ужас медленно
атакует сознание, мешая собраться эмоционально, поэтому всем своим
существом жмётся в чёртов угол голого помещения, активно моргая, чтобы
вернуть способность видеть. Горячий лоб пульсирует. Запястья руки ноют, а низ
живота странно тянет. Но Паку знакома эта боль, поэтому одной ладонью
касается внутренней стороны бедра, с ужасом открыв рот. Тошнота
возвращается. Боль между ног усиливается в разы, когда парень пытается
присесть на колени. Не может позволить себе развалиться на части от осознания,
что его вновь подвергли сексуальному насилию. Плевать, мать вашу! Он и не
такое херово дерьмо терпел! Ублюдки! Сам не замечает, как начинает рычать от
боли, стискивая зубы, пока поднимается на трясущиеся ноги. Держится за трубу,
может наконец изучить подвальное помещение, сделанное под камеру. Видит,
что вполне сможет протиснуться сквозь железное ограждение, поэтому… Сейчас
главное не страдать, не убиваться, сидя на заднице. Чимин не понимает, где
находится, не знает, где Чонгук, Лука и Тэхён, но это не повод лишать себя
возможности выбраться. Пока он будет видеть путь — он будет двигаться.
Парень мычит, со слезами на глазах вскакивает на больные ноги и идёт вперёд.
Не знает куда. Просто протискивается через ограждение, попадая в другую часть
подвала в виде коридора, с камерами по бокам. Словно клетки. Чимин со страхом
шагает вперёд, шарахаясь от каждого звука.
— Господи, — одними губами шепчет, видя, сколько внутри камер людей; они все,
как псы, бросаются к решёткам, рычат, тянут руки, желая ухватить Пака.
Голодные животные. Тот идёт дальше, видя впереди невысокие ступеньки
наверх, но приходится скользнуть под них, когда дверь открывается. Замирает,
задержав дыхание. Тяжелые шаги. Громкие удары гаечным ключом о трубу:
— Заткнитесь уже! — приказывает, но люди в камерах продолжают издавать
какие-то нечеловеческие звуки, поэтому смотритель хочет спуститься ниже, но
его желание обрывает сирена или… Чимин не знает, что это за сигнал, но он
повторяется трижды, после чего всё затихает, в том числе и все пленники. Пак
слышит, как в дверях появляется ещё мужчина:
— Это сбор, — констатирует со знанием ситуации.
— За каким хуем? — мужик с гаечным ключом стоит на двух ступеньках, и Чимин
может видеть его ноги, поэтому прижимается к стене спиной, сжав пальцами
губы. Старается не дышать.
— На казнь, — голос сверху помоложе. Это явно парень.
— Кого?
— Джонхён привёл главу отдела Выполнения, который стал предателем, —
поясняет.
— Тэхёна? — слышно удивление. — Я думал, он давно сдох, — стучит гаечным
ключом себе по ноге. — Сколько будет стоить выстрел ему в голову?
— Дороговато, — парень смеётся. — Ещё будет бывший лекарь, помнишь, тот, что
смерть свою подстроил?
— Этот ублюдок? — голос приобретает злые нотки, когда мужик вспоминает, как
однажды Лука заехал ему кулаком в челюсть. Выбил, сука.
— Ага, — кивает парень. — Там ещё один будет. Пошли, очередь займём,
желающих этих троих пристрелить слишком много.
— А хули ты думал, — мужик кряхтит, поднимаясь наверх. — Я бы сам этого
выродка… — дверь закрывается, и Чимину не удаётся услышать продолжение его
слов. Смотрит перед собой. В груди отмирает сердце. Дыхание срывается, он
задыхается. Моргает, всеми силами сдерживая слёзы, и запрокидывает голову,
затылком бьётся о рыхлую стену, сжав веки. Слёзы выступают на глазах.
Казнь. Лука. Тэхён. Чонгук. Боже, что ему делать? Что он может? Почему сам до
сих пор жив? Давай, сделай хоть что-нибудь. И Чимин делает. Вылезает из-под
лестницы. Люди в камерах тут же начинают шуметь, поэтому осторожничает,
вновь спрятавшись. Сидит, ждёт. Никаких звуков со стороны двери, поэтому
встаёт, медленно поднимается наверх, руками сжав железную рукоятку. Дверь
стонет, пока Пак пытается надавить на неё и открыть. Выходит не сразу, но в
глаза не бьёт свет. Впереди короткий коридор, за ним лестничная клетка,
словно… Чимин находится в старом доме. Они ведь с матерью какое-то время
раньше жили в подобном. Пятиэтажном. Его задача — выбраться. Хотя бы. Но
надежда найти Чонгука куда сильнее, поэтому Чимин будет следовать ей. Знает,
что шансы нулевые, но сидеть не может. Он погибнет от ожидания.
Приближается по стеночке к выходу из коридора. Вздрагивает, слыша те же три
сигнала. Для них казнь — это такое значимое событие? Уроды. Выглядывает из
коридора. Лестничная клетка. Холодная. Грязная. Внизу, в темноте, дверь.
Похоже, это запасной выход, но… Поднимает голову. Чимин не может уйти. Со
страхом выходит из черноты. Бледный свет проникает сквозь разбитые
небольшие окна. Пак заглядывает в один из них, ужасаясь. Дома. Множество
старых пятиэтажных и больше домов. Они все совмещены между собой
лестницами, крышами, балконами. Территория огромна, и найти здесь Чонгука с
остальными — задача практически невыполнимая. Посередине фабрика.
Огромная, с трубами, а дальше видна загородка с шипами наверху. Следом лес.
Отсюда выбраться просто невозмо…
Не думай. Не губи себя.
Чимин подходит к подножью, подняв правую ногу на ступеньку. Ждёт.
Поднимается. Медленно. Тихо. Ничего не слышит, только эхо своих шагов. Нет.
Стоп. Слышит. Замирает, когда на этаже выше кто-то открывает дверь.
— Как думаешь, сколько он будет… — дальше не слышно. Они явно идут наверх.
— Скорее… — и вновь обрыв в словах. И смех. Мужские голоса, обсуждение
казни, цены за первый выстрел. От услышанного у Чимина сводит желудок,
поэтому вновь приседает на корточки, начав плевать в пол. Морщится. Голоса
растут, но они не двигаются в сторону Пака, поэтому он сохраняет относительное
спокойствие. Поднимается, держась руками за перила. Идёт дальше. Все
направляются выше, значит, казнь проходит тоже где-то там, и… Что ему
делать? Чимин идёт на верную смерть. Плевать. Господи, как же он устал от
всего этого. Ему просто плевать на себя, на свою жизнь, плевать. Лучше
пристрелите его, прямо сейчас, ведь этот Ад никогда не закончится. Какой смысл
за что-то бороться, если он всё равно не выберется из «ночи»?
Нет. Не думай. Чонгук. Если случится чудо, если получится выбраться, он
заставит Чонгука уйти из этого мира. Его решение было большой ошибкой…
Дверь открывается, Чимин делает большой шаг назад, скрывшись обратно за
поворот, и приседает. Слушает. Шаги наверх. Отдаляются. Выдыхает. Боже. Чуть
не попался. Не знает как именно, но чувствует укол в спину. Сильный, и резко
оглядывается, взвизгнув от неожиданности. Мужчина сжимает Паку рот и не
жалеет сил на удар его головы о стену. Чимин падает на ступеньки. Не теряет
сознание, но внутри всё путается. Тело пульсирует, голова вот-вот взорвётся от
ненормального давления. Кашляет, грудную клетку сдавливает, лёгкие не могут
растягиваться и принимать достаточно кислорода внутрь. Пытается привстать.
Оторвать лицо от холодной ступеньки. Руки трясутся.
— Куда это ты собрался? — смех режет уши. Гончий. Или шавка. Непонятно.
Чимин пальцами шарит по ступенькам в поисках камня или чего-то острого, чего-
то, что поможет ему спастись. Он шатается, но адреналин в крови заставляет его
чуть привстать и двинуться наверх. Он ползёт по ступенькам к более высокому
этажу, где уже видит дверь. Надеется, что она не откроется.
— Но-но, вернись, — мужчина внизу явно злится такой выходке, поэтому в один
шаг преодолевает между ними расстояние и берёт Пака за шею, заставляет
оторваться от разбитого окна, за который тот держится. Вынуждает Чимина
встать на ноги, которые не держат его, но Пак пользуется тем, что мужик
расслаблен, поэтому не ожидает следующего. Чимин резко разворачивается,
сжимая в руках осколок стекла, и совершенно не думает, когда вонзает его в
висок этого ублюдка, давя. Чувствует сопротивление в виде черепа, и морщится,
роняя слёзы, когда давит сильнее. Хруст. Его не под силу услышать нормальному
человеку, но для Пака он сравним с хрустом бревна. Пак смотрит в застывшие
глаза мужчины, и дрожащие ладони выпускают осколок. Тело падает на ступени,
скатываясь вниз. Чимин морщится, желая вытереть слёзы пальцами, но те в
крови от пореза на ладони, поэтому парень мычит лишь сильнее, с отвращением
тря руки о грязную одежду. Чёрные джинсы порваны на коленях, которые
кровоточат, словно парня долгое время тащили по земле, а белая футболка вся
грязная, липкая. Локти парня в синяках, сама кожа в небольших порезах. Бинт у
запястья весь серый от пыли, но не влажный — значит, грязь на начавшую
затягиваться рану не попала. Холод. Он пронизывает, голые руки покрываются
мурашками. Боль между ног вновь пронзает. Парень морщится, когда задирает
футболку у бедра, смотря на швы. Они воспалились, поэтому жгутся. Чёрт.Всхлип.
Нет. Не смей. Иди дальше. Борись. Будь, чёрт возьми, сильным, хотя бы ради
Чонгука. Давай же, блять!
Поднимается. Аккуратно. Держится за стены с обвалившейся обивкой,
поднимается выше по ступенькам. Терпит неприятные ощущения, когда
добирается до последней двери, ведущей на крышу. Приоткрывает её, через
щёлку осматривая территорию. Да. Он не ошибся. Домов здесь много и они
связаны между собой, а дальше идёт фабрика, но дым из гигантских труб не
идёт. Парень скользит мутным взглядом на деревянные палки, которые являются
своеобразным «мостиком» на балкон другого дома, больше напоминавшего
склад. Он выше на несколько этажей. Чимин поднимает взгляд. Да, а самый
верхний этаж склада ведёт на многоэтажное здание с практически разбитыми
стёклами. Высокое. Самое высокое здесь. Ребята там?
Чимин хочет выйти, но вовремя тормозит, когда, полностью осмотрев крышу,
полную всякого барахла, замечает двух парней в чёрном. Они курят,
переговариваясь между собой, смеются, явно обсуждая казнь. Они сидят на
диване, довольно далеко, и смотрят в абсолютно противоположную сторону,
поэтому Пак пользуется этим. Не мешкает, когда приоткрывает дверь шире,
протискиваясь в щель. Не сводит всё ещё мутного взгляда с парней, но не может
видеть их чётко. Их силуэты размыты, поэтому опирается на их движения. Пока
они всё ещё сидят, поэтому Чимин медленно, неслышно, пытается дойти до
длинных перекладин, ведущих на балкон склада. Всё время панически
оглядывается на парней и параллельно смотрит под ноги, боясь наступить не
туда. И да. Его нога замирает в паре сантиметрах от ржавой банки, на которую
он чуть не наступил. Боже. Аккуратно огибает её стороной. Оглядывается.
Добирается до перекладин, надавив на них одной ногой, чтобы «прощупать
почву». Оглядывается. Если эти парни ещё не учуяли запах Пака, то они не
гончие. Значит, ему повезло. Наконец перебирается через небольшую загородку
балкона. Опять оглядывается, но не позволяет себе свободно выдохнуть, когда
понимает, что этот этаж — и так сплошной балкон. Это огромное помещение с
лабиринтом из всякого хлама, и у каждой стены есть проход к другим домам. Это
является своеобразным центром сборищ, где можно попасть в любое крыло.
Просто замечательно. Так что нет ничего удивительного в том, что Чимин слышит
голоса. Глухие. Прокуренные. Весёлые. Холодные. Заплетающиеся. Все. Пак
слышит шаги в его сторону, поэтому с паникой прячется за стеллажом с банками.
Какая-то женщина с острыми чертами лица идёт в ту сторону, откуда он пришёл,
и по мере её приближения, Чимин отходит дальше. Прячется. На секунду его
голову пронзает болью, поэтому Пак хмурится, зажмуривались. Нет, не сейчас.
Нельзя. Надо… Надо найти их… Надо…
— Малыш, а ты что тут забыл? — издевательский голос вынуждает Пака замереть
всем телом. Стоит как вкопанный, боясь разворачиваться, но ему приходится,
когда чувствует знакомую до боли хватку в волосах. Мужик насильно
разворачивает парня лицом к себе, и Чимин кривится от боли, смотря в один глаз.
Другой… Его нет. Он выколот. Чёрт.
— К Главному его, — Чимин слышит второй голос, жёсткий, холодный, без
единого намёка на веселье. Из-за спины схватившего его мужчины выходит
второй. Выглядит старше. С бородой. И по одному его виду становится ясно —
гончий.
— Ой, дай мне развлечься, зачем сразу к Главному, — одноглазый наигранно дует
губы, отчего Паку становится противно, но гончий полным равнодушием
простреливает шавку, чётко выговаривая:
— К. Главному. Его.
И Чимин в страхе замирает, когда понимает, к кому его поведут. А его ведут. Пак
даже не старается вырваться, понимая, что данная идея с самого начала имеет
печальный конец. Его изобьют, доведут до невозможности двигаться и что тогда?
А ничего. И остаток пути проходит в вакуумном состоянии. Чимин молча идёт к
той высокоэтажке, к которой он сам и направлялся. Правда, не с той целью, с
которой ведут его. Пак падает на колени, локтями бьётся о пол. Еле держит тело,
не выходит вернуть дыханию нормальный ритм, как и сердцу в груди. Кашляет,
давясь слюной, и вскидывает больную голову, не смахивая чёлку с лица.
— Я разве разрешал тебе войти? — голос. Мужской. Чимин находит мужчину,
стоящего к ним спиной. Он выглядит не таким крупным по отношению к Первому.
Тёмно-русые волосы в лёгком беспорядке. Держит в руке маркер, стоя напротив
карты. Чимин дышит. Активно.
— Он сам выбрался, — за спиной голос того гончего, что его тащил всю дорогу.
Намного грубее. Мужчина оглядывается, опускает на Пака равнодушный взгляд.
Но… Чимина неприятно сковывает моральное давление, которое Главный
оказывает простым зрительным контактом, поэтому опускает глаза, прячась.
— Я слышал сирену, — кладёт маркер на стол, медленно шагая в их сторону.
— Джонхён устраивает казнь, — поясняет гончий.
— Кто давал разрешение? — голос грубеет. — Я приказал убить на месте.
— Но…
— Я приказал.
Чимин чувствует, как все клетки организма реагируют на человека, который
обходит его, словно не замечая, поэтому, когда слышит звук удара, отползает к
дивану, заметив на нём раскладной ножик. Краем глаза следит за тем, как
мужчина бьёт гончего по лицу кулаком, рыча:
— Это был приказ, — разъедает взглядом. — Откуда сбежал? — имеет в виду
Чимина. Гончий смотрит прямо в глаза Главному, поясняя:
— Из восточного крыла.
— М-м, — неприятно мычит. — Сильно, — а после открывает дверь, кивком
приглашая двух громил войти внутрь, и вновь обращается к гончему: — А сейчас
ты приводишь ко мне Джонхёна и всех заложников, я ясно выражаюсь? — щурит
веки. Чимин в это время пальцами слепо щупает диван, чувствуя оружие, а
взгляд не отрывает от мужчин. — Я-то знаю, что он делает, — так это и есть
Главный? — Хочет поднять авторитет… — кусает губу, взглянув зло на Первого.
— Пошёл быстро! — смотрит на одного из громил. — Ты, иди в зал, прикажи всем
разойтись по местам, а ты… — на второго. — Приведи Тэхёна. Дадим ему шанс
вернуться в Центр.И мужчины покидают помещение, оставив Чимина с человеком, который
прикрывает дверь, слишком долго стоит к Паку спиной, давая возможность
спрятать ножик за спину.
— А ты не такой слабый, как я думал, — шепчет. Пак не сдерживает дрожь, пока
вжимается спиной к дивану, ёрзая ногами по полу. Мужчина оборачивается,
слишком внимательно смотрит на Чимина и шагает в его сторону, поэтому парень
мычит, сжав губы. Готовится защищаться, нанести удар. Исподлобья, со всей
злобой и агрессией, на которую может быть способен, смотрит на мужчину. Тот
подходит близко, присев на одно колено напротив. И смотрит. Просто смотрит в
глаза. — Болит, да? — на долю секунды отводит взгляд, намекая на руку. Чимин
не обращает на это внимания. — А это? — и резко давит двумя пальцами прямо
на шов, прямое попадание, даже не глядя. Но Чимин сдерживает крик боли, бьёт
Главного по руке ногой, желая оттолкнуть, но тот не двигается.
Моральная пытка. Чимин зрительно сражается с ним, начав дрожать сильнее.
Уже плевать. Он готов, блять, сдохнуть, но не будет рыдать перед этим
человеком. Перед убийцей. Перед хозяином безумства. Поэтому смотрит в ответ.
Тяжело дышит, но не отворачивает лицо, со всей яростью, на которую способен,
прошипев:
— Ты ублюдок, — дрожит от злости. Змея. Шипит, как дикая гремучая змея,
способная в любой момент пустить яд по крови. Кажется, мужчина мысленно
пронзает Чимина, разъедает лоб, чтобы пробраться в мозг, чтобы вычислить
слабые места. Но Пак не дастся ему. Пошёл к Дьяволу!
— Что там? — мужчина не моргает. Не отводит взгляд, лишь немного подаётся
вперёд, и Пак не выдерживает этот зрительный кошмар, поддаваясь мурашкам,
что бегут по коже. Вытягивает перед собой ножик, желая вонзить мужчине в
горло, но он с лёгкостью перехватывает запястья Чимина одной рукой. Смотрит.
Тот дрожит. Смотрит в ответ. Чувствует, как в нём просыпается что-то звериное,
как бурлит кровь в венах, поэтому продолжает изо всех сил давить руками. Рука
дрожит от боли в царапине, но продолжает давить. И Пака поражает, с какой
лёгкостью Главный управляет его руками. Поднимает оружие выше, сам немного
вскидывает голову, позволяя острию коснуться кожи шеи под подбородком. —
Сюда надо, — шепчет хрипло, а парню веки приходится сжать, чтобы не дать
слезам потечь. Нет, Чимин не дастся. Давит, остриём немного нажимает на его
кожу, но мужчина спокойно, без труда убирает его руки, но не отпускает.
Держит. Пак не разрывает их зрительный контакт, начинает шипеть, словно
змея, пока пытается освободиться от хватки.
Мужчина смотрит. В глаза. Больной. Чего уставился?!
— Мразь… — шепчет, не в силах восстановить дыхание. Сжимает в ладонях нож,
давит наверх, но не может оторвать от пола. Мужчина крепко сдерживает, не
отворачивает голову. — Мразь! — Чимин шипит ему в лицо, уже ничего не теряя.
Ему и так конец, так что к чёрту. — Сдохни, сраный ублюдок, — не кричит, но его
ругань заполняет помещение.
Главный продолжает смотреть в глаза, давить взглядом, не обращая никакого
внимания на угрозы Чимина. Тот чувствует, как дрожит его нижняя губа, голос
хочет пропасть от такой разжигающейся в его сердце ярости, что простых слов
недостаточно. Пак сходит с ума от того безумия, в которое он погружён. У него
отныне нет моральных принципов, нет нравственности, нет границ и барьеров на
пути, потому что оказалось, когда речь идёт о единственном дорогом человеке,всё остальное теряет значение.
— Для шлюхи ты слишком разговорчив, — мужчина слегка кривит губы, ещё не
зная, что данные слова становятся его ошибкой. Чувства Чимина под
воздействием ситуации усиливаются, поэтому он считывает эмоции Главного за
долю секунды. Пак медленно, словно готовится к атаке, приближается лицом к
Главному до того момента, пока их не отделяют пять сантиметров. Разорванные
губы дрожат, когда уголки невольно тянутся вверх. Чимин смотрит в глаза
мужчине, продолжая шептать:
— Ты убил миллионы ради жалкой территории, — скачет то с одного глаза, то на
другой, скользнув языком по окровавленному пирсингу на губе. Тон становится
тише, улыбка соскальзывает с лица, являя истинные эмоции Пака, который своей
злостью пронзает. Открывает рот, выдыхая в лицо Главному: — Ты будешь
плавиться в Аду.
И мужчина готов поклясться, что вместо шёпота он слышал шипение, а язык
Чимина показался ему раздвоенным, являя взору потерявшую своих детей
гремучую змею.
***
Лука приходит в себя не сразу. Намного позже. Мужчина спиной прижимается к
стене, еле дёргает головой, чтобы приподнять её и не видеть лишь грязный пол.
Узнаёт помещение. Эти старые столы и комоды ещё военных времён. Он был
здесь один или два раза. Кабинет подгруппировки Джонхёна. Врицелла
морщится, дёргая больными руками. Запястья ноют. Они за спиной. Затылком
прижимается к стене, дышит, зная, что ему стоит привести сердечный ритм в
порядок, а потом начать пытаться двигаться. Замечает Чонгука. Тот сидит у
другой стены, сгорбившись. Смотрит вниз, взгляд такой… Полный естественного
ужаса, он даже не моргает. Еле дышит.
— Чон? — Лука дёргает руками, сжимает веки и разжимает их, чтобы лучше
видеть в тёмной комнате. — Эй? — он слышит, но не реагирует. — Чонгук, ты в
норме? Тебе что-то вкололи? Наркотик? — старается узнать, ведь выражение
лица парня обескураживает. Он настолько морально избит, кажется, что
произошло нечто отвратительное, и Чон просто не может до сих пор принять это.
— Так, — доктор шепчет, боясь, что за дверью кто-то находится. — Приди в себя,
— просит, потому что сейчас не время. — Чонгук?
Чон с дрожью в теле дышит, зрачки не двигаются.
— Эй, — Врицелла начинает ёрзать ногами по полу, чтобы привлечь внимание
парня, но тот не реагирует, понимая, что больные глаза вновь начинают гореть.
Не дышит. Глаза болят от напряжения. Смотрит в пол. Приглушённо слышит
голос врача, но не реагирует. Его кулаки ещё сжаты. Зубы стиснуты. Тело
дрожит. — Не знаю, что произошло, — тяжело дышит Лука. — Блять, я понимаю,
ты хочешь немного поубиваться, — пытается залезть во внутренний карман на
спине кофты. — Но у нас нет никакого времени до отправления поезда, —
говорит о части плана, и на этом моменте Чонгук моргает, пуская
отвратительную слезу, корчится от злости, еле оторвав затылок от стены. Надо
двигаться. Надо что-то делать. Чимин ещё жив. Был жив в тот момент, поэтому…Парень старается присесть, смотрит на Лука, который с пониманием хмурится. —
Не превращайся в жижу, придурок, ты нужен мне, так что соберись, ладно? —
просит, зная, как тяжело парню. — Если ты хочешь, чтобы Чимин жил, — давит на
больное, и да, это несомненно работает. — Так что давай… — замолкает, когда
замок щёлкает. Лука обращает внимание на железную дверь, а Чонгук спиной
жмётся к стене, с ненавистью смотрит на вошедших.
Убьёт. Нахер убьёт.
Походка Джонхёна не меняется, когда он свободно проходит в помещение,
раскинув руки в стороны при виде взгляда брата. Он подходит к нему,
присаживаясь напротив, и машет купюрами у лица Чона:
— Нам уже хорошо за вас заплатили. Это даже не половина тех людей, которые
желают вас прикончить, — бросает деньги на пол, опираясь локтями о колени.
Чонгук исподлобья смотрит на него, его лицо напряжённое, но спокойное.
Человек, который в любую секунду готов сорваться и вцепиться зубами в глотку
врага, чтобы разорвать к чертям. Один крупный мужчина позади насильно
вынуждает Лука подняться.
Джонхён улыбается, приподняв брови:
— Первым в тебя выстрелю я, прямо в пах, но не бойся, сделаю это быстро, —
хлопает парня по лицу. — А потом уже… — сжимает губы, качнув головой. — Как
пойдет. Кстати, — цокает языком. — Я хотел забрать твоё сердце, как раз
вспомнил, что оно у тебя цветёт, — смеётся, а после пальцами давит на живот
Чона. — Или, может, желудок забрать? У тебя там наверняка бабочки порхают, но
не бойся, они скоро сдохнут, — отводит взгляд в сторону. — А у шлюхи твоей их
больше? — довольно и шёпотом. Чонгук дёргает руками, рванув телом в сторону
врага, поэтому парень хватает его, сдерживая на месте. Смеётся: — Спокойно, а,
— встаёт. — Пора выходить, — и тянет брата наверх за капюшон кофты. Тот
поднимается на ноги, не сводя обжигающего взгляда с Джонхёна, который его
замечает, поэтому не упускает момента поиздеваться. Поднимает указательный
палец вверх, якобы что-то вспомнил, и оповещает: — Я бабочку не убил, не бойся,
себе оставлю, — поджимает губы и да, радуется той реакции, которая следует. —
В качестве секс-раба, прямо как раньше, да? — смеётся, стоит Чонгуку дёрнуться
в его сторону, но второй громила сдерживает его на месте, не позволяя
двинуться.
Внезапно дверь распахивается, с грохотом бьётся о стену, что говорит о том, как
зол вошедший. Джонхён оглядывается на гончего, хмурясь:
— Че это ты запыхался, Второй?
— Главный вызывает тебя, — кидает взгляд на Чонгука с Лука. — Приказал
привести всех заложников.
— А я ебал, — Джонхён усмехается, и Второй вынимает глушитель, щёлкая
затвором. Двое крупных мужчин так же лезут за пазуху, чтобы вынуть пистолет,
но парень выдыхает, с особой тяжестью фыркая:
— Окей-окей, — вновь усмехается. — Тогда откладываем казнь, — смотрит на
Чонгука. Делает жест ладонью, приказывая вести заложников за ним, но перед
этим останавливается у Второго, с особым видом раздражения шепча: — Слизь,
пока живой, съебись.Громкий стук в дверь. С ноги. Чимин вздрагивает, вскинув голову. Дёргается от
каждого удара о дверь. Испуганно смотрит на мужчину, который поднимает
взгляд, отчего выражение лица становится неприятно злым, холодным. В сторону
двери. Стук повторяется. Настойчивее. Дверь пинают. По-хозяйски открывают.
Джонхён держит руки в карманах:
— Прошу прощения, нам надоело ждать, — видит, как Главный сидит напротив
Пака, прижимая его окровавленные руки в полу. — Оу, — проходит дальше. —
Только паренька не трогай, мне его ещё трахать, — противно усмехается, а за
ним входят двое крупных мужчин, ведущих заложников. Лука первым
переступает порог, спотыкаясь об него, поэтому тут же, без сопротивления,
падает на колени, напуганно смотря на картину перед глазами. Чонгука заводят
вторым. И он, кажется, врастает ногами в пол, когда видит Чимина, который с
надеждой в глазах смотрит на него, начав активно дёргаться. Чон с угрозой
поднимает взгляд на Главного, который встаёт на ноги, позволяя Паку в страхе
поползти к стене, но Джонхён перехватывает его голову, сжимает шею, заставив
пищать. Парень смеётся, силой выбивая оружие из его рук. Рывком поднимает
Чимина на ноги, прижав спиной к своей груди. Чонгук сдерживает голос,
сжимает губы, пока его спускают на колени рядом с врачом.
Главный делает два шага ко Второму, который стоит сбоку, охраняя безопасность
мужчины:
— Что, решил заняться самодеятельностью? Пренебречь моим приказом? —
обращается к Джонхёну, который даже не смотрит на Чонгука и Лука, полностью
поглощая слабость Чимина, который пихается, пока он локтём берёт шею Пака в
захват, душа. Джонхён искоса смотрит на Главного, мурча:
— Разве публичная казнь это не то, что должно происходить с предателями?
— Верно, — Главный сохраняет равнодушие. — Но где ты здесь видишь
предаталей? — ловит парня на том, что ни Чимин, ни Чонгук не работали на
Центр, а Лука подстроил свою смерть, сбежав. — Ты имеешь право казнить
только Тэхёна, — видит, как Чимин пристально смотрит на кого-то, поэтому
стреляет взглядом в Чонгука. Тот уставился на Пака в ответ, что-то шепчет
губами, словно успокаивая, и кивает головой. — И это обговаривается со мной, —
вновь на Джонхёна, который довольно улыбается, носом прижимаясь к волосам
Чимина, ведь наблюдает за реакцией брата, что еле сдерживается, лишь
стискивая зубы. — Я сам разберусь, поэтому оставляй их здесь, а сам
возвращайся к своей работе, — Главный щурит веки, понимая, что Джонхён
совершенно не слушает, увлечён зрительной войной с Чонгуком:
— Как же? — интересуется, улыбаясь, ведь ему приятна та судорога, что
сковывает тело Чимина, пока тот старается контролировать эмоции, но всё-таки
начинает мычать, сжимая мокрые веки. Лука озирается по сторонам, пытается
незаметно пролезть под ткань футболки, чтобы вынуть острый предмет.
Пользуется тем, что шавки Джонхёна сейчас больше волнуются о его
безопасности, как и Второй гончий, что готов лишиться жизни, лишь бы защитить
Хозяина. В одном помещении встретились две стороны. Опасное напряжение так
и чувствуется в воздухе, поглощая безумием всех присутствующих. Чонгук тяжело дышит, следит за ладонью брата, которой он скользит по губам Чимина,
тянет к шее, к груди, ниже, к ремню на джинсах, а Пак сжимается, пытаясь
отодвинуть собственное тело. Тянется вниз, хочет ускользнуть от руки. Голоса
эхом отдаются в его голове; тошнит, живот крутит. Будь он здоров физически,
будь на его месте Чимин хотя бы недельной давности, то он бы вырвался,
ответил, но всё, на что он способен сейчас — сохранять себя в сознании, не
упасть в обморок.
— Ты обязан мне подчиняться, — Главный уже выходит из себя, и Второй
чувствует его состояние, поэтому сжимает ладони в кулаки, готовясь выполнить
любой приказ, который даст мужчина. Джонхён нервно скользит языком по
губам, не отводит взгляда от Чонгука. Наслаждается, растягивая губы в ухмылку,
одной рукой сжимает руки Чимина позади, а пальцами второй давит на шов, и
Пак начинает жалобно всхлипывать, ведь в следующую секунду Джонхёну
удаётся сунуть пальцы под джинсы. Резко, грубо, заставив Чимина давиться и
задыхаться от ощущения чужой руки между ног. Чонгук вскакивает на ноги, но
его тут же опускают на колени, сдерживая за плечи. Пак не может дышать,
сгибается, пытается выдернуть собственные руки из мёртвой хватки Джонхёна,
который, кажется, самоудовлетворяется, наблюдая за жалкими рывками Чонгука:
— Любовь на фронте, — опускает взгляд на корчащееся лицо Чимина. Его тело
дёргается от рвотных позывов, но Джонхён не прекращает свои действия, пока
Пак срывается на крик, почувствовав у себя внутри палец. — Опять плачешь? —
видит, как слезятся глаза Чонгука, но выражение его лица не теряет безумной
ярости. Чон трясётся. Еле преодолевает рычание, процедив:
— Я убью тебя…
— Да-да-да, — Джонхён закатывает глаза, желая продолжить издевку, но
Главный с присущим равнодушием говорит:
— Он будет блевать. Ты — убирать, — сдержанная агрессия.
Джонхён тут же убирает свои руки, разводит их в стороны, позволив Чимину
рухнуть на пол. Задыхается, кашляет, сидя на коленях. Трясущиеся руки
сгибаются в локтях. Главный мельком смотрит на Чонгука, который не отрывает
своего взгляда от Пака, продолжая дёргать руками. Лука исподлобья озирается,
боясь, что его молчание и бездействие сочтут странным, а сам пальцами еле
справляется с режущим предметом, которым никак не перерезать толстую
верёвку. Чонгук же правда не сдерживает эмоции. Он рвано дышит через нос,
моргает активно, отчего глаза только больше слезятся. Парень не знает, что
делать. Бросает взгляд на доктора, не встречая помощи, поэтому поднимает
голову, уставившись на Главного:
— Что угодно делай со мной, — голос срывается, дрожит, что вызывает смех у
Джонхёна:
— Слабак.
— Только отпусти, — стреляет быстрым взглядом на Чимина, затем опять на
Главного. — Отпусти его, — унижается, ведь начинает буквально умолять
шёпотом. — Отпусти его.
Пак трясётся, не поднимает головы, роняя слёзы на пол. Сжимает веки, шмыгая
носом. Ему не нужно видеть. Он слышит страх в голосе Чона, поэтому тихо