Похороните меня под поездом

Part 25

Тогда я понял: мы не начнём с чистого листа.
У нас больше не будет общего мира.
Целует.
Он целует макушку Чимина. Уже целых десять минут, пока они сидят на кровати
с небольшим рюкзаком у ног. Шума за окнами нет. Небо пасмурное, но дождь не
идёт, убивая своей кромешной темнотой, которая атакует сознание, сжимает его
со всех сторон. Пак прижимается к Чону, чувствуя, как перед глазами всё вновь
плывёт, и тихо-тихо шепчет:
— Я так устал, — чувствует руки на своих плечах. Чонгук прижимает парня к себе
ближе, молча жалея, уверяя, что скоро весь этот Ад закончится, но ведь Чимин
ничего не знает о плане, он не верит, он сдаётся, он больше так не может.
Словно вся его жизнь «до» никогда не существовала. Один месяц. Четыре
недели. И Пак полностью забывает свою прошлую жизнь — что когда-то он
выступал на сцене, наслаждаясь криками фанатов. Всё это уплывает по быстрому
течению реки. Всё это испаряется в воздухе.
Чонгук без остановки прижимает губы к виску Пака, к коже лица. Чон словно
старается вернуть парня к жизни, но Чимин не ощущает себя. Не помнит как
дышать. Тёмная палата. Тишина. Это то, к чему Пак так и не успел привыкнуть.
Его взгляд устремлён на стенку. Чонгук сидит сбоку, прижимая Чимина к себе,
как в последний раз, полностью обхватывая его тело. Одной рукой сжимает
талию, другой обнимает шею, щекочет её кожу своим дыханием, но Пак никак не
реагирует, продолжая безжизненно смотреть на серую стену. Хочется плакать.
Хочется, чтобы время замерло, хотя создаётся ощущение, словно так оно и есть.
Словно мир рушится, а небо падает. Тишина. В голове Чимина пусто. Никаких
мыслей. Он разбит. Не может больше думать. Нет сил концентрироваться на
своей боли. Нет сил обижаться на Тэхёна, да и держать обиду больше не на что.
Жизнь Паку показала, что в один момент всё может поменяться, мир может
пасть, и ты не успеешь показать, как сильно любишь человека и дорожишь им.
Он может попасть под машину в день вашей ссоры. И ты больше его не увидишь,
будешь карать себя за последнее сказанное ему «ненавижу», которое не успел
заменить на «люблю». Ты не звонишь кому-то дорогому, возможно, бабушке, что
ждёт от тебя звонка, или больной матери, ведь «у меня ещё будет время». А в
один момент их не станет. И что ты будешь делать? Правильно, убивать себя.
Поэтому весь негатив к Тэхёну пропадает. Вся ненависть к потерявшейся в этом
дерьме матери исчезает. Чимин больше не может. Он устал. Измотан.
Изнеможён. Лишён каких-либо надежд. Он — никакой. Разорванный на части.
Полностью добитый. И только благодаря шёпоту Чонгука может продолжать
дышать в этом мире, из которого ему не выбраться.
Прикрывает опухшие веки, больше не «сражаясь» с самим собой. Чимин не знает,
что ждёт его завтра, что произойдёт с ним в будущем. Скорее всего, умрёт.
Будущее. В мире с заражёнными? Парню проще утопить себя в ванной. Более
Пака ничто не интересует. Совершенно. Ему ничего не нужно, если ему придётся
существовать здесь. Ничего не хочется.
— Хочешь пить? — Чонгук изредка подаёт голос, устало хрипя, ведь сам не спал
всё это время.
Нет.
— Кушать хочешь? — вновь задаёт вопрос.
Нет.
Чон костяшками нежно водит по щеке Чимина, после чего наклоняется, оставляя
поцелуй на коже, покрытой синяками. Пак тонет. Всего на мгновение, но
окунается в небытие, в полную темноту, в которой чувствует себя комфортно.
Чонгук ещё минуту не меняет положение, прижимаясь губами к волосам Чимина,
целует, но ему приходится двигаться, ведь тишину рушит телефонный звонок.
Парень поворачивает голову, медленно отрываясь от кровати, и тянется к
тумбочке у неё. Вынимает из кармана мобильный, внимательно изучая номер.
Чимин встревоженно приподнимает голову, взглянув на Чонгука, ведь кто может
им звонить? В ушах у Пака стоит звон, всё приглушённо, поэтому Чимин не
слышит разговор. Успокаивает то, что Чон не выглядит напряжённым —
наоборот, взгляд задумчивый, серьёзный. Он что-то мычит, словно соглашаясь с
тем, с кем разговаривает.
— Да, я понял тебя. Хорошо, — кивает головой. Бросает короткий взгляд на
Чимина. — Хорошо, да, — повторяет, после чего кладёт телефон в карман своей
кофты. — Надо выдвигаться, — шепчет, как-то поникнув. Чимин едва хмурит
брови, сглатывая:
— Куда? — Чонгук читает в его глазах растерянность, смешанную с испугом,
поэтому касается пальцем носа Пака, слабо улыбнувшись:
— Поехали, — не даёт ответа, поднимаясь с кровати. Чимин наблюдает за ним, не
узнавая. Что-то явно не так.
Чон тяжело вздыхает, нехотя отпуская парня, что теряет опору, поэтому ему
приходится опереться ладонью о кровать, чтобы не упасть. Взгляд усталый.
Настолько истощённый, что Чонгуку хочется прижать его к себе, закрыть в
сердце. Чон натягивает на лицо улыбку:
— Пошли, Чимин, — подходит к кровати, помогая Паку встать на вялые ноги,
которые парень, если быть честным, не чувствует. Ссадины на коленях болят.
Да, Чонгук ничего толком не объяснил, но, к сожалению, Чимин слишком
доверяет ему, поэтому не переспрашивает. Чон снимает с себя кофту,
встряхивает её, натягивая на Чимина, поэтому последний невольно вдыхает
аромат его одежды, обняв себя руками. Чонгук ждёт его, схватив с пола
небольшой рюкзак с мелкими вещами, после чего открывает дверь, позволяя
Паку спуститься первым. Чимин сжимает плечи, пытаясь понять, что происходит.
Вокруг всё тот же лес, всё та же психушка, всё то же тёмное небо и слабый
ветер, разносящийся по всей окрестности. Пак поднимает глаза на Чонгука,
который спускается по ступенькам, и берёт Чимина за руку, медленно шаркая
ногами по сухой листве. Тот молча следует за ним. Минуют деревья, кусты;
направляются к тому месту, где машина.
И эта ситуация странным образом вернула Чимина в тот день, когда они так же
бродили с Чонгуком по лесу в «дне» и явно не горели желанием обнять или поцеловать друг друга. Тогда, в тот день, кажется, всё и началось. А может,
раньше. Может, позже. Никто из них не смог проследить за этим. И сейчас Чимин
идёт за ним, следует, полностью доверяя, переплетает пальцы, сильнее сжимая
ладонь. Он не тот Чонгук, которого Пак видел на тренировках. Нет, он никогда и
не был таким. Чон смотрит под ноги, не пытаясь взглянуть на Чимина. Часто
вздыхает, кусая губу. Свежий воздух помогает Паку прийти в себя, но всё равно
не думает о заражённых, о Центре, о хаосе. Все его мысли только о Чон Чонгуке,
который с каждым шагом выглядит всё более поникшим, разбивается на части.
На глазах. И, кажется, Чимин ничего не может с этим поделать, так как он
закрывается от Пака. Может только крепче сжимать ладонь Чона, напоминая, что
находится рядом, что он не один.
Первое, что видит Чимин, когда они добираются до уже заведённой машины —
Лука, переговаривающегося с Тэхёном. Сёстры, похоже, сидят в салоне, на
заднем сиденье. Оба замечают приближение парней. Врицелла первым подаёт
голос, интересуясь:
— Всё в норме? — мало ли. В ответ лишь короткий кивок от Чонгука, что сжимает
губы. Врицелла так же кивает, разворачиваясь, чтобы занять своё место на
заднем сиденье, рядом с дочерьми. Чон же кивает Чимину на пассажирское
сиденье, а сам подходит к водительскому:
— Садись, — просит, открывая дверцу, но тут подаёт голос Тэхён:
— Подожди секунду, — усталость. Грусть. Отрешённость. Просьба. Чонгук
некоторое время смотрит на Кима, после чего с каким-то пониманием кивает,
забираясь внутрь салона: — Пока разверну машину, — последнее, что он
произносит. Тэхён кивает. Ему и не нужно много времени. Он невесомо касается
локтя Чимина, отводя недоумевающего парня в сторону. Повисает недолгое
молчание. Пак пристально всматривается в глаза друга, который набирается
моральных сил, чтобы взглянуть на парня перед собой.
— Ты… — Чимин чуть сводит брови на переносице, не находя сил, чтобы
облизнуть сухие губы.
— Не еду, — кивает, подтверждая предположение друга. Не разрывают тяжёлого
зрительного контакта. — Тут есть старые машины в другом корпусе, — поясняет,
нервно скользнув по внутренней стороне щеки. — Я не раз угонял, так что, —
пускает слабый смешок, качнув головой.
— Куда ты едешь? — Пак хочет хоть немного разобраться во всей ситуации, но
Тэхён умалчивает:
— Узнаешь, — уклоняется от прямого ответа. — Чонгук всё расскажет, — уверяет,
зная, что по-другому быть даже не может. Придётся выдать всю правду. Как бы
не было больно. И Ким сбегает, оставляя всю ношу Чону, ведь сам не выдержит.
Он не для этого хотел поговорить с Чимином. Не для этого.
— Ты… — хочет ещё что-то сказать Пак своим охрипшим голосом, но не успевает.
Замолкает, когда друг подаётся вперёд, обхватывая Чимина руками, крепко
сжимает, прижимает к себе, тем самым обескураживая Пака, ведь… Они редко
обнимались. Вот так. По-настоящему. Словно… Словно он больше не увидит
Тэхёна, и это пугает. Чимин замирает с приоткрытым ртом, не зная, что выдавить
из себя. А ничего и не нужно.
— Прости, — голос Кима дрожит. Он давит это с неимоверной тяжестью, которая
передаётся Паку. Тэхён просит прощения. За всё. — Прости, — прости, что был
недостаточно храбрым, чтобы рассказать, как ты был дорог. Прости, что был
недостаточно сильным, чтобы попросить о помощи. Прости, что не был рядом в
нужное время, но он не смог помочь даже себе. Прости, что не может помочь
тебе с твоими ментальным проблемами, просто посмотри на его психическое
состояние. Он подвёл тебя, но не забывай, что он подвёл также и себя. Просто
прости его за всё, Чимин. За всю боль. За все переживания. Прости за то, что он
не успел исправиться, что он не сможет показать тебе настоящую дружбу, что
его не будет рядом. Прости за то, что он не успел.
— Всё хорошо, — Чимин с дрожью в голосе гладит друга по волосам, который
отстраняется слишком резко. Тэхён активно моргает, сжимая ладонью шею,
нервно трёт её, кивая головой:
— Тебе пора, — улыбается. Да, он всё ещё находит в себе силы растянуть губы в
такую знакомую квадратную улыбку. Чимин уже хочет что-то ответить, но не
успевает. Больше не успевает, потому что Ким не выдерживает. Он бросает
последний взгляд на Пака и разворачивается, стремительным шагом зашагав в
сторону другого корпуса. Сбегает от собственных эмоций, зло шмыгнув носом.
Чимин ещё долгое время стоит на месте, смотрит в спину Тэхёна, не в силах
оторвать ноги от земли, к которой он словно прирос.
Он бы, наверное, так бы и стоял, если бы не отрезвляющий голос Чонгука:
— Чимин, — выходит из машины, смотря на Пака. — Нам пора, — сжимает губы в
тонкую полоску, когда парень наконец двигается с места, направившись к Чону.
Занимает пассажирское сиденье, и автомобиль двигается с места, когда Чонгук
садится за руль. Включает фары, выезжая на лесную тропинку. Сюда они больше
никогда не вернутся.
Холодный салон машины. Совершенно неприятный аромат никотина. Лука сидит
с дочерьми на заднем сиденье, пока сёстры спят, уложив головы друг на друга.
Чимин сидит на переднем сидении рядом с парнем, который крепко сжимает
руль, бесчувственно смотрит на дорогу, медленно моргая. Машина едет не
слишком быстро. Чонгук явно тянет время, вот только Пак всё ещё не понимает,
что происходит, но хочет поддержать его, хочет показать, что находится здесь,
всё ещё с ним. И будет с ним. До конца. Чимин касается пальцами его запястья, и
Чонгук молча отпускает одну руку, продолжая вести машину второй. Он
переплетает их пальцы, но так и не смотрит на Пака, поэтому тот садится на
колени, всем телом к нему, чтобы не отводить глаз.
В один день мир стал холодным.
Музыка не играет, радио не работает, дождь не накрапывает, хотя состояние
неба его обещает. В таком молчании они провели весь путь. И чем ближе
подбирались к границе, тем подавленнее Чимин себя чувствовал. Но вот он уже
видит заправку, которая, по обычаю, пустует, небольшой одноэтажный
магазинчик, возле которого припаркован чей-то автомобиль. Чимин хмурит брови,
но пытается насильно избавиться от сомнений, ведь понимает, что переживать
не о чем. Это ведь Чонгук. Он не даст в обиду. Парень поворачивает руль, машина
тормозит у тротуара. Пак моргает, когда он вынимает ключи из зажигания,
откинувшись на спинку сидения, и выдыхает в потолок салона, сглотнув. Чимин
внимательно смотрит на него, чувствуя, как Чон гладит большим пальцем
костяшки, и всё-таки повторяет попытку:
— Зачем мы сюда приехали?
Чонгук медленно поворачивает голову, мучительно долго смотрит на Пака,
прежде чем шепнуть:
— У тебя будет новая жизнь, та, которую ты заслуживаешь, та, о которой ты
мечтал, — хрипит, а внутри Чимина всё сжимается. Смотрит на него, краем глаза
замечая движение. Силуэт. Поворачивает голову, прищурившись, ведь видит, как
из той одиноко стоящей машины выходит высокий парень. Губы Пака
приоткрываются, а сердце ускоряет ритм:
— Сокджин, — резко переводит глаза на Чонгука, который выглядит ещё хуже,
чем секунду назад. — Откуда он…
— Пошли, — не отвечает на вопрос. Лука с дочерьми пока сидят в машине, не
выходят, дают парням время на разговор. А он будет мучительным. Чонгук
хватает рюкзак Пака. Чимин выходит следом из машины, и они идут к Сокджину,
который, кажется, теряет дар речи при виде этих двоих. Он открывает рот, но
язык отмирает. Он ничего не говорит, когда широкими шагами преодолевает
расстояние между ними, захватив Чонгука в объятия. Качаются из стороны в
сторону, жмурясь оттого, что наконец-то встретились и скоро вновь расстанутся.
Невыносимо. Ким отодвигается на секунду, окинув уставшее лицо лучшего друга
красными глазами, и вновь обнимает, шепча что-то наподобие «Господи».
Повторяет это ещё несколько раз, прежде чем сцепить руки за спиной Чимина,
который на секунду замирает. «Господи» — Сокджин вновь повторяет это, когда
отодвигается от обоих парней. Ничего не говорит. У него нет слов. Потерян.
Открывает рот, но тут Чон перебивает:
— Всё хорошо, — кивает, сжав губы, и протягивает Киму рюкзак с вопросом. —
Положишь? — бросает взгляд на Чимина, намекает на то, что им ещё нужно
поговорить, и Джин понимает друга без каких-либо лишних слов, молча принимая
предмет. Отходит. А Чонгук боится опускать взгляд на Пака, который встаёт
перед ним, поэтому говорит, опустив глаза в мокрый асфальт: — Я попросил его
приехать.
В глазах Чимина по какой-то причине застывают слёзы, словно он обо всём
догадывается:
— Но ведь… Я не могу пересечь границу, — смотрит на парня, который слабо
улыбается, сжимая губы:
— Скоро сможешь, — уверяет.
— Чон… — дыхание обрывается, но парень перебивает Чимина:
— Мы с Тэхёном разберёмся с рычагами, которые позволят уничтожить
заражённых и отключить чипы. — Чонгук облизывает губы, скрывая свои нервы.
— А Сокджин позаботится о тебе, ты побудешь в больнице, тебя вылечат,
запишут к хорошему психологу и после лечения сможешь уехать, — сводит
брови. — Смотреть мир; может, захочешь жить, допустим, в Финляндии, —
предполагает. — Люблю Финляндию, тебе там понравится, — опускает взгляд на
их сцепленные руки. — Заведёшь семью, будешь хорошим отцом, — голос ещё
чуть-чуть и дрогнет. — Там ты сможешь начать новую жизнь.
— Чонгук, — шмыгает носом.
— Не волнуйся. Там ты будешь в порядке, — уверяет, но Пак хнычет, качая
головой, и продолжает смотреть ему в глаза:
— Я не переживаю за себя там, я боюсь за тебя здесь, — видит, как Чонгук
ломается. Он трёт свободной ладонью лицо, тяжело вздыхая, а внутри Чимина
начинает расти паника. — Почему, почему ты, — запинается. — Почему ты не
можешь потом уехать со мно…
— Чимин, — Чонгук переводит на него глаза. Красные. Опухшие веки. Ему
тяжело. Ему смертельно тяжело. Вот, что понятно. — Я не могу, — заминается,
качнув головой. Не знает, как преподнести парню правду. Боится реакции. — Не
могу поехать с тобой, — твердит, сжимая зубы, с дрожью в коленях выдыхая,
чтобы продолжить: — Не могу, потому что… — меня к тому моменту уже не
будет. Но не говорит этого, вновь замолкает, трёт пальцами губы.
— Почему?! — Чимин повышает голос, уже не сдерживая скользящие по щекам
слёзы. Он подсознательно догадывается, но отказывается понимать. Принимать.
Паку тяжело дышать.
— Видишь, ты плачешь, — Чон подаётся вперёд, прижимаясь своим лбом к
чужому. — Опять, опять, тебе больно, — жёстче произносит. — И я не хочу, чтобы
так продолжалось, — носом давит Чимину на щёку, заставляя приподнять лицо,
встретившись с ним взглядом. Чонгук слабо, смертельно вымученно улыбается,
заставляет себя. — Всё, что происходило здесь с тобой, забудь нахер. Выбрось из
головы. Отчима, мать, заражённых, Джонхёна, — просит, пуская фальшивый
смешок. — Пошли всех к хуям собачьим.
Лицо Чимина морщится, он сильнее сжимает губы, чтобы не мычать, и
отодвигается от Чона. Шаг назад. Шаг в пропасть. Набирает кислород в лёгкие,
желая выдавить из себя слова, но не получается, поэтому пробует заново, давясь
эмоциями:
— Ты не ответил почему, — шепчет. Голос срывается, а взгляд Чонгука на глазах
чернеет. — Почему?! — его хриплый крик разрезает уши. Парень резко сгибается
пополам, когда выкрикивает вопрос, а после вновь принимает былое положение,
отчётливо ощущая, как задыхается, ведь Чон прикрывает веки, чтобы не дать
волю эмоциям. Иначе это конец. Хотя это уже конец. Начало конца. Их конца. Он
срывается, сильно трёт лица руками, чтобы в итоге с тяжестью ответить:
— Эти рычаги были созданы на случай, если кто-то из «ночи» захочет сбежать, —
он не выдерживает, хочет всхлипнуть, но тут же давит в себе этот порыв,
продолжая. — Но… — хмурится. Язык сворачивается. Немеет. — Когда дёргаешь
один рычаг, автоматически взрывается другой, чтобы не было абсолютно никакой
возможности избежать катастрофы, — качает головой, боясь смотреть Чимину в
глаза. — Отключишь чипы — заражённые проникнут в другой мир, страну. А
убьёшь тварей, и люди навсегда будут обречены жить здесь, — некуда деть руки.
Чонгук плавится под давящим взглядом Пака, который не видит ничего за
слезами, когда осипшим голосом спрашивает:
— Куда поехал Тэхён? — хочет встретиться глазами с Чоном, но тот специально
не даёт установить зрительный контакт. Он больше не выдерживает, понимая,
что смысла тянуть резину больше нет. Уже не важно. Чимин и так узнает от Лука
или от Сокджина, которому он всё рассказал, поэтому наконец выдаёт это:
— Мы нажмём рычаги одновременно, — нажмём. Не хотим нажать. Не планируем.
Мы «нажмём». Чонгук уже всё давно решил для себя, принял это решение, и
единственное, на что способен Чимин, это:
— Когда? — когда он принял это решение? Вот, что спрашивает Пак. И вот, что
его поражает:
— Когда мы только приехали к тебе домой после оружейного магазина.
London Music Works — In the House - In a Heartbeat
Оглушение. Внезапное. В голове будто взрывается снаряд. Чимин не сразу
реагирует, до его разума медленно доходит. Рот приоткрывается, глаза шире
раскрываются. Не моргает. Пялится на Чонгука, невольно пошатнувшись на
ногах, которые полностью теряют уверенность и твёрдость.
Что?
Только что. Чон расковырял его, пробрался внутрь, поселил отголосок теплоты,
который затем сжал цепкими пальцами и вырвал. Таким образом Чимин ощущает
себя. Будто… Становится пусто. Дыра насквозь, через которую гуляет ветер. Он
не может объяснить. В этот раз пустота сильнее. Его прошибает холод, током
передёргивая натянутые нервы. Пака парализует с ног до головы, он не способен
что-то сказать, выдавить из себя звук, он ни на что не способен. Стоит на месте,
солёная пелена слёз накрывает глаза, их настолько много, что они
переваливаются через край, когда Чонгук приближается к Чимину, обхватывая
его застывшее лицо холодными ладонями, и целует в последний раз в губы,
крепко прижимая к себе. Шепчет лишь тихое «прости».
Прости за то, что он так к тебе относился с самого начала, презирая. Прости за
то, что тратил время на бессмысленную злость. Прости за то, что обливал тебя
матом и обращался к тебе так грубо. Прости за то, что говорил тебе так мало о
собственных чувствах, ведь теперь он жалеет, что молчал. Прости за то, что вы
были вместе так мало, что всё произошло так быстро и мгновенно. Прости за то,
что он не успел побывать с тобой в другой стране и познакомить с матерью,
которой ты бы точно понравился. Прости за то, что он не успел так много тебе
сказать, но он дарит тебе и миллионам людей новую жизнь взамен на свою. Его
татуировка с солнцем. Твоя татуировка с месяцем, и он так сильно хочет, чтобы
она сменилась на что-то яркое в твоей жизни.
Прости его за всё; за то, что он не успел, Чимин.
И только тогда, когда Чонгук делает несколько шагов назад, только тогда Пак
понимает, что всё это взаправду. Красные от слёз глаза смотрят на Чона,
который сжимает губы, всё так же старательно растягивает их, якобы улыбаясь,
но Чимину знакомо это выражение, поэтому не может остановить поток слёз,
которые текут по щекам. Глотка сжимается, не давая сглотнуть, в преддверии
истерики. Рыданий. Нос закладывает. Смотрит на Чонгука, чувствуя, как горло
сильнее сжимается, ведь Сокджин начинает вести парня за собой, назад. Иначе
Чимин упадёт прямо здесь, задохнётся в приступе, ведь он… Ему так много надо
тебе сказать, Чонгук.
Приоткрывает губы, пискнув, ведь эмоции мешают контролировать дыхание.
Он должен ещё многое… Многое сказать тебе.
Чимин стоит на месте, лишь изредка делая небольшие шаги назад, когда его
тянет Сокджин. Только сейчас понимает, что на нём кофта Чонгука. Не отрывает
своего больного взгляда от парня, который оставил свой аромат на память. Глаза
отекают от боли. Пак забывает моргать. Пальцы рук дрожат, может… Может
уловить это незаметное движение кончиков. Молчит. Он не может ничего
сказать. Голос пропал от эмоций, шока. Одолевает тошнота. Не может вдохнуть
полной грудью, а ему требуется больше кислорода, ведь паника возвращается в
тело.
Ему плохо.
Он не может дышать.
Перед глазами всё расплывается, в ушах эхо, словно его бросают в ледяную реку
с быстрым течением. Бросают, не умеющего плавать. Оставляют тонуть. Идти ко
дну. Биться о камни на самом дне, пока вода забивается в лёгкие. Чимин не
может дышать. Сердце в груди ускоряет ритм. Виски сдавливает сумасшедшая
пульсация. Вся картинка происходящего искажается. Ему не хватает воздуха, от
этого начинает чмокать сухими губами, как рыба. Но не может закричать.
Вдох.
Пальцами хочет сжать шею, вонзая ногти, но руки каменные, неподвижные. На
них висят невидимые гири. В голове что-то безумно крутится, кричит, бьётся о
стенки черепа. Не может. Не может глотнуть воздуха, не может открыть рот, не
может пошевелиться. Темнота. В глазах. Она так нежно касается сознания,
накрывает, словно тёплое одеяло, согревая и маня Чимина глубже. В себя. И он
открывает губы. Воздух не поступает. Лёгкие сдавлены цепями. Тонет. Идёт вниз.
В холод.
Чонгук делает шаг назад. Он не замечает того, что Лука и девочки давно вышли.
Он не замечает накрапывающего дождя, что вскоре перерастёт в дичайший
ливень. Он не видит ничего за глазами, покрывшимися пеленой, кроме Чимина.
Чон роняет вздох с губ, сжимая зубы с такой силой, что сводит челюсть. Глотка
сжимается. Он моргает, не в силах сдержать слёзы, что собрались в уголках его
глаз.
Нет. Отвернись.
Моргает. Его глаза больно слезятся, а губы с дрожью пропускают вздох,
сжавшись до бледноты. Чон видит, как Чимин покачивается в руках Сокджина, не
справляясь с эмоциями, когда его лицо корчится, а сам он заходится в
судорожном отчаянном рыдании и плачет так подавленно глухо, что Чонгук не
может без боли смотреть на парня. В горле ком. Чону нужно отвернуться. Он
больше не поможет Чимину, не ляжет с ним в кровать, не обнимет со спины, не
успокоит. Ему. Нужно. Отвернуться. Сжимает веки. Сохраняет темноту перед
глазами. Грудную клетку разрывает бурное биение сердца, но он ничего не
может поделать. Он добивался долгого зрительного контакта от Чимина,
поскольку как никто понимал, что это последний раз, когда они смогут видеть
друг друга. Чонгук смотрел до тех пор, пока Сокджин не посадил Пака в машину
насильно. Смотрел до тех пор, пока Лука с дочками не сели внутрь. Смотрел до
тех пор, пока машина не тронулась с места, чтобы уехать прямо к рельсам.
Они смотрели друг на друга.
Пока Чимин не исчезнет.
Пока они оба не прекратят видеть друг друга.
***
Никто даже не пытается остановить. Псы в полной свободе, они дебоширят,
разбирают оружие со складов, носятся по улице. Лука был прав. Попасть на базу
сейчас проще простого, а к поезду — ещё легче. Тэхён входит в нужный подъезд,
находится в напряжении, которое не получает нужного выплеска, ведь мимо,
может, и проносятся шавки, Псы, но они не обращают внимания на нарушителей,
ведь какая теперь разница? Во главе никого, но такое явление временное, ведь
подгруппировки уже начинают действовать, желая заполучить место Главного
для своего предводителя. Чтобы выполнить это, нужно иметь жёсткий,
устоявшийся авторитет перед другими. Тэхён сжимает оружие, но никто явно не
собирается тратить на него своё время…
— Всё будет хорошо.
…Чонгук убит. Его раздирает на мелкие кусочки, но всё это разбивается
вдребезги перед пониманием того, что теперь его Чимин будет в полном порядке.
Теперь с ним всё будет хорошо, как Чон и планировал, как он и говорил, обещал,
поклялся. Он всегда выполняет свои обещания, а самое важное он собирается
сделать. Не один — с Тэхёном. С человеком, который, казалось бы, терпеть его не
может, но их объединяет одно — жгучее желание спасти самого дорогого в их
жизни человека, что не сравнимо ни с чем больше. У Чонгука не остаётся
способности что-либо запоминать, когда ты понимаешь, что теперь вся
информация бессмысленна. Тебя скоро не будет. Скоро сотрутся в порошок все
твои чувства, все твои воспоминания и эмоции вместе с телом. Чон видит этот
ужас — огромный поезд, со множеством вагонов, которые тянутся вдоль рельсов.
Конца не видно. Но парня это не пугает, потому что скоро он сотрёт всех тварей в
крупную пыль, и то, что здесь произошло оставит отпечаток в книге. Истории. Не
более. Поэтому то, что испытывает Чонгук при виде людей Джонхёна, недалёко
от кабины машиниста, — радость. Потрясающе. Восхитительно. Это именно то,
чего так желал Чон. Всем своим мёртвым сердцем. Да, именно сейчас им движет
не желание уберечь мир от катастрофы. К чёрту он плевал на людей, поэтому
спокойно продолжает идти вперёд, не останавливаясь.
Он не боится, что громилы сейчас начнут атаковать, потому что двое мужчин,
вроде, хотят вынуть оружие, но внезапно начинают мяться, переглядываясь друг
с другом, словно… Сомневаются в выборе. Чонгук равнодушен. Холоден внешне.
Он скидывает с головы капюшон, рыкнув с особой строгостью и давлением:
— Отошли, — и мужчины, не сразу, но расступаются, позволяя Чону открыть
дверь кабины. — Никого не впускать, — голос. Тон голоса. С Чонгуком… С ним
что-то не так. Громилы клянутся, что на секунду, стоя к нему спиной,
прочувствовали ужас, коснувшийся их кожи. Им показалось, что парень говорит
голосом Главного, поэтому они с паникой и растерянностью оглядываются,
обеспокоенным взглядом врезавшись в затылок Чона, который уже взбирается
наверх…
— С тобой всё будет хорошо.
…Тэхён больше не испытывает никакого напряжения, когда переступает порог
кабинета Главного, где до сих пор валяется тело Второго. Парень невольно
хмурится, всматриваясь в черты мужчины, которого помнит ещё юношей.
Которого самолично обучал; но вот он, лежит, застреленный собственным
учителем, который нисколько не жалеет о выборе. Повторил бы его ещё. И ещё. И
ещё. До бесконечности, если это спасёт Чимина.
Выстрел.
Ким не задумывается, когда простреливает голову какого-то паренька, что
направлял на него оружие. Да. Ким Тэхён — чокнутый, псих, его мнение разнится
с окружающими, он получает удовольствие там, где не должен, делает то, что
запрещено законом и считается аморальным, но парень это понимает и признаёт.
Если бы он выжил, сбежал вместе с Чимином, то сел бы за решётку, сгнил за ней,
но нет. Он выбирает правильный путь. Он искупит свой грех, сделает самый
хороший поступок за всю свою жизнь. Он сможет заснуть спокойно…
— Всё будет хорошо. Обещаю.
…Чонгук встаёт на пороге, расслабленно держа руки висящими вдоль тела. В
кабине этого ёбаного поезда всего трое, в том числе и Джонхён, который
чувствует такой же знакомый укол в спину, поэтому резко оборачивается, правда
посчитав, что Главный восстал из мертвых. Но не выдыхает с успокоением, не
начинает привычно улыбаться. Смотрит с напряжением на брата, который… Его
выражение лица, оно… Ужасает.
— Убейте его, — Джонхён шёпотом приказывает, сам пальцами цепляется за
панель приборов. И он допускает ошибку. В его голосе происходит заминка.
Быстрая, короткая, но уловимая для его подчинённых. Шавки преданны своему
хозяину только в том случае, если тот способен контролировать их. А Джонхён
замялся, сглотнул. Проявил слабость перед другим представителем, поэтому
шавки не шевелятся. В схватке побеждает сильнейший. Закон природы.
И сейчас в молчании царит напряжение, и его полностью контролирует Чонгук,
что просто переступает порог, а двое парней уже отходят от рычага, возле
которого находится Джонхён. Парень исподлобья озирается, остановив
агрессивный взгляд на Чоне, и усмехается:
— Да пожалуйста, — снимает куртку, вынув из кармана нож. Придётся доказать
своё превосходство.
И Чонгук бросает пистолет, вынимает свой нож, крепко сжав пальцами. Его тело
расслабленно. Он спокойно шагает в сторону, смотрит в глаза брату, который
немного сутулит плечи, с явной сбивчивостью сгибает руки в локтях, чтобы
поднять своё оружие выше. Шавки стоят у стены. Смотрят. Ждут.
— Не думал, что ты выживешь, — вот и вторая ошибка. Джонхён говорит. Его
болтовня — пустой звук. Вся сила заключена в молчании, которым Чонгук
разъедает его тело, не отводя взгляд. Не моргает. Джонхён моргает. Дышит
ровно. Дыхание противника немного скачет, не находя внутреннего равновесия.
— Пришёл мстить за бабочку? — Джонхён скользит языком по нижней губе,
оставляя мокрый след. — А разве шлюхе важно, кто её трахает? — нет. Ничего.
Никакой реакции со стороны Чонгука. Эмоционально закрыт, поэтому недосягаем
для брата, который привык воздействовать на других посредством слов. — Чё
молчишь? — парень смеётся. Продолжают ходить кругами. Чонгук сжимает нож,
первый делает шаги к Джонхёну, и тот явно не готов к грубому взаимодействию,
поэтому отскакивает назад, сам того не ожидая. И только тогда ровное и
холодное лицо Чонгука озаряется до ненормального расслабленной улыбкой.
Рывок. Быстрое действие. Мгновенное.
И Джонхён кряхтит, ногтями вцепившись в плечи брата, который прижимает его
к стене, ножом проделывая крупный и глубокий проём в животе, словно порез на
тесте, его кожа расходится в стороны. Джонхён не кричит, но уже потеет,
бледнеет, с ужасом прикусывая кончик языка до крови. Мускулы лица Чона
дрожат от лёгкого удовольствия при виде страдающего парня, который сжимает
веки, наклонив голову, и мычит, начав биться в судороге. Чонгук же не изменяет
внешней строгости, держит голову выше, словно гордо.
— Ты думал… — впервые заговорил, и даже его голос пронизывает, окутывая
холодом. Смотрит в глаза Джонхёна, начав медленно поворачивать рукоятку
ножа. — Думал, я не вернусь за тобой? — моргает, сдержанно улыбаясь. —
Оставлю тебя безнаказанным? — одной ладонью сжимает плечо брата, что еле
концентрирует свой помутнённый взгляд, другой продолжает глубже вводить
остриё. — Думал, я не сдержу обещание? — Чон наклоняет голову. — Нет, —
качает головой, грубо сжав его плечо. — Я не отпущу тебя после всего, что ты
натворил. Ты трахал… — не замечает, как контроль покидает организм, ведь
кошмарные воспоминания находят возможность ворваться в сознание. Громкий
вдох. Судорога в руках. — Ты трахал моего парня, — шепчет. Чонгук морщится,
сильнее вонзая нож внутрь живота Джонхёна. — Сдохни за это, — руки начинают
трястись. Больше никаких слов. Никакой тяги времени. Только рваные, резкие
действия.
Умри.
Выдёргивает оружие, кровь пачкает пол, руки парня, который не даёт Джонхёну
выдохнуть, когда перебирает пальцами, одной ладонью надавив на шею
противника, другой касаясь раны на животе:
— Где там оно? — взгляд исподлобья. Злость, такая отвратительная злость,
разрушающая в нём человека. — Твоё сердце. Где оно? — проникает внутрь, в
горячее тело, и Джонхён орёт, рвёт глотку, пихается, привлекая внимание всех
заражённых в поезде, пока брат грубо сдерживает его, своими действиями
вызывая ужас на лицах шавок, которые начинают медленно идти по стене,
двигаясь к выходу. Сбегают. К чёрту сбегают отсюда. И пусть. Им всё равно не
жить. Посадят в тюрьму всех, кто как-то замешан в этом дерьме.
А Чонгук ужасается. Ведь получает удовольствие от процесса. От долгой пытки.
Точно так же, как Джонхён. Поэтому выдёргивает окровавленную руку, ножом
проходится по шее брата, отбросив умирать. Тело падает. Хриплые попытки
вдохнуть. Чон тяжело дышит. Начинает моргать, вытирая ладони о кофту.
Смотрит на мёртвое тело Джонхёна. Чонгук смотрит в своё искажённое
отражение. Вот они, два близнеца, одной крови, два совершенно идентичных
человека. Казалось бы, одинаковый рост, нос, губы, те же чёрные волосы и
острые черты лица, но такие невыносимо разные. Чонгук отнюдь не отец, не
Джонхён. И не собирается становиться ими. Не теряйся.
Борется с дрожью, не даёт ей захватить власть в теле, когда в кармане джинсов
проходит вибрация. Парень вынимает телефон, пачкая его кровавыми руками.
Отвечает на звонок, понимая, что в его сознании больше нет боли. Нет страха.
Нет сожалений, потому что он сделал всё правильно. Всё так, как оно и должно
быть, поэтому с облегчением слышит голос Тэхёна по ту сторону:
«Как ощущения?» — Ким пускает смешок, полный… Радости. Непередаваемой
радости, поэтому Чон так же слегка растягивает напряжённые губы, но отвечая
на вопрос:
— А у тебя? — вопрос ответа не требует. Это билет в один конец, поэтому терять
больше нечего. Нет смысла выливать свою неприязнь на Кима, который
продолжает улыбаться, кладя дрожащую руку на рычаг. И Тэхён ощущает себя
по-настоящему счастливым, когда понимает, что спасёт женщин, стариков,
детей, мужчин. Чимина. Он искупает свои грехи всего лишь одним действием.
Чонгук кладёт телефон на панель с приборами, включая динамик, и прикрывает
веки, в последний раз глубоко вздохнув полной грудью. Отдалённо слышит голос
Тэхёна, что уверенно произносит «на счёт три». Чон молча соглашается, зная, что
ответ не нужен.
Один.
А Чонгук… Чонгук ни о чём не жалеет. Ни об одной прожитой секунде, лишь
терпя боль в сердце оттого, что он так много не скажет Паку, не увидит его на
море и не посмотрит на его мягкую улыбку. Не увидит его по-настоящему
счастливого. Но скоро всё это станет не важно. Чонгук просто хочет, чтобы Чимин
был в полном физическом и психологическом порядке. Мать. Дядя. Лучшие
друзья. Лука. Все будут жить, и со всеми всё будет в порядке, а больше и не
важно. Катастрофа не случится. Люди не погибнут.
Два.
Под этим поездом он хоронит всего себя. Свои эмоции и чувства, всю свою
мазайку из воспоминаний, всего себя, все чувства к Чимину. Хоронит заражённых,
что когда-то были обычными людьми. Хоронит всех этих ублюдков, что ставили
опыты над людьми. Хоронит Главного и Джонхёна, всю их грязь и аморальность,
выжигающую на теле боль. И ни о чём не жалеет. Чонгук улыбается по-
настоящему счастливо, держа руку на рычаге, который множеством проводов
связан со всем поездом, каждой частицей. Взрыв в кабине машиниста — взрыв
всего поезда. Перед глазами сразу же возникает картинка такого неуверенного
напуганного Чимина, что боится переходить границу, ступать в новый мир, что
глаза невольно покрываются солёной пеленой, которая больше не обжигает
глаза. Глубокий вздох. И последняя тихая фраза перед оглушающим всё в округе
взрывом:
— Всё будет хорошо, слышишь?